«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)

Конец II части.

========== Часть III. “Принц” ==========

Когда на суд безмолвных, тайных дум

Я вызываю голоса былого, -

Утраты все приходят мне на ум,

И старой болью я болею снова.

Из глаз, не знавших слез, я слезы лью

О тех, кого во тьме таит могила,

Ищу любовь погибшую мою

И все, что в жизни мне казалось мило.

Веду я счет потерянному мной,

И ужасаюсь вновь потере каждой,

И вновь плачỳ я дорогой ценой

За то, за что платил уже однажды!

Но прошлое я нахожу в тебе

И все готов простить своей судьбе.

© У. Шекспир, сонет 30

Часть III. «Принц».

Первый день осени. Вот уже сорок лет подряд он становится главным в жизни французского королевства - день рождения Возлюбленного, как принято называть Людовика XV.* Он неизменно отмечается с особой пышностью, в то время как держава охвачена волнениями среди мелких буржуа и крестьян, а за её пределами негодуют военные – они вынуждены отдать Карнатику англичанам, в то время как в Северной Америке вступают с ними в войну: неразумное, дилетантское правление человека, интересы которого не пересекают порога Оленьего парка. Официальная фаворитка также не способна справиться со всем этим, как бы мудра она ни была – она женщина, и слишком часто уповает на свою красоту и обаяние, когда дело касается заключения политических соглашений. Европа замерла в ожидании – что станет с Францией дальше?

Как среди высших чинов тайной службы, так и среди городской черни ходят толки о готовящемся восстании в Париже, о свержении монаршей власти, о захвате её герцогом лотарингским… Старшее поколение ропщет о том, что времена покойного кардинала Флёри, разорившего казну и освободившего от налогов духовенство, и то были лучшими. Что уж говорить о ненавистном некогда Мазарини – тот вовсе превратился в легенду, ибо не осталось почти никого из его современников. На фоне бедствий настоящего, прошлое само собой облачается в золото, превращаясь в доброе воспоминание.

Идёт 1754 год. Никто ещё не знает о том, что будет ровно через пятьдесят лет. Ровно полвека пройдёт, прежде чем наступит конец правления династии Бурбонов, освобождая дорогу Первой Империи, во главе с Бонапартом. Но это всё будет потом, а пока Версаль спит в своей роскоши и видит цветные сны, и всё, происходящее за его пределами глубоко безразлично всем его обитателям во главе с царственным именинником. Сегодня главное празднество, которое будет отмечено с присущей своему времени помпезностью. Сегодня все торжественно присягают королю, на сегодня даже иностранные послы забывают о своих тайных миссиях и, как ни в чём не бывало, пьют французское вино, играют, и наслаждаются великолепием дворцового архитектурного ансамбля и прилегающих территорий.

***

Самая ответственная, последняя репетиция прошла для Гийома Беранже очень спокойно и уверенно. Будто невидимая мантия скрывала его, и от осуждающего, тяжёлого взгляда мэтра Лани, и от прожигающих, исполненных отчаяния и ненависти глаз Андрэ Жирардо. Этой мантией была почти незаметная, но столь ощутимая поддержка Чёрного Лебедя, который в течение всего времени тихо говорил ему, в какую позицию лучше стать, куда сделать следующий шаг, и когда всё удавалось, непременно шептал похвалы и красивые комплименты. От этих слов, произносимых непосредственно на ухо, и тем самым вызывавших стаи мурашек на разгорячённой коже, Гийом чувствовал совсем не расслабление, а напротив – получал новые силы, и за всю репетицию ни разу не оступился и ничем не заслужил недовольства отныне сурового к нему учителя. Кроме того, когда занятие закончилось, он не падал от усталости, как было каждый день до этого – в течение последней недели репетировали по нескольку часов, едва оставляя время на сон и еду.

- Готовы ли вы к сегодняшней ночи, моя драгоценность? – с нежной улыбкой спросил Марисэ, помогая Биллу подняться с пола в студии, на который он опустился по окончании репетиции.

В ответ Беранже лишь растерянно улыбнулся, пытаясь спрятать вспыхнувший на щеках смущённый румянец за распущенными волосами. Приняв помощь, он быстро попрощался я Лебедем до вечера, после чего поспешил домой, где собирался принять омовение, отдохнуть и нарядиться.

На самом деле Гийом поражался душевной силе, которую проявлял Жирардо в последние дни. Он танцевал безупречно, и Жан Бартелеми был им очень доволен. Это обстоятельство, кстати, подстёгивало Гийома прилагать больше усилий, поскольку немые мысли маэстро слишком ясно выражались на его лице, и вызывали некоторые опасения – как бы не передумал мэтр, и не отдал желанную роль внезапно одухотворившемуся Андрэ. Возможно, такие метаморфозы были вызваны тем, что блондин теперь ценил каждый миг жизни, и каждый шаг в танце? А, может быть, хотел доказать Лебедю, которого любил безответно, что превосходит Гийома? Всего этого Билл не мог знать наверняка, а потому предпочёл оставить второстепенные тревоги, и мысленно подготовиться к предстоящему выступлению.

Всюду шныряли слуги, с молотками и досками носились рабочие, которые устанавливали помост для временного амфитеатра. Было решено перенести представление из зала в парк, поскольку погода была сухой и теплой. Миновав лестницу, Беранже покинул дворец и оказался на одной из залитых солнцем аллей, где прогуливались знатные гости, и пошёл по направлению к своему дому, когда в тени одной из акаций заметил Тома и Тьери, а с ними какого-то модно одетого дворянина, который оказывал явные признаки внимания Дювернуа. Ничего особенного или неприличного в его поведении не было, однако даже на расстоянии было видно, насколько сильно шевалье увлечён арфистом. И немудрено – этим утром, после завтрака, король пожелал, чтобы Тома играл для него, а поскольку это происходило не в его покоях, а в зале Дианы, многие новоприбывшие приглашённые имели возможность услышать поистине чарующую игру слепого музыканта. Тома повязывал тонкую шёлковую ленту на глаза каждый раз, когда шёл во дворец, и Тьери всегда подбирал её под цвет костюму, коих в его гардеробе, стараниями мэтра Лани, с недавних пор стало больше, чем у Гийома. Сегодня арфист блистал в бледно-сиреневой гамме, которая очень подходила его золотистым волосам и оттенку кожи, который был чем-то средним между слоновой костью и топлёным молоком.

Билл приостановился, пытаясь рассмотреть незнакомца, который так настойчиво добивался внимания Тома, и не заметил, что к нему обращён обеспокоенный взор Тьери, а затем, так и не разгадав, кто это, продолжил свой путь. Лишь по приходу домой он вдруг подумал о том, что Лерак, скорее всего, ожидал от него помощи в том, чтобы отделаться поскорее от назойливого поклонника. Только это идея, отчего-то, совсем не казалась ему заманчивой. Ранее он весьма болезненно переживал любые знаки внимания, оказываемые Дювернуа, но сегодня днём всё вдруг изменилось, и где-то глубоко в уме, Гийом даже допускал мысли о том, что неплохо бы Тома завести какой-нибудь роман, ведь и впрямь, не сидеть же ему всю жизнь взаперти, когда вокруг столько ценителей красоты! И даже мысль об изящном ухаживании мэтра Лани уже не особо его беспокоила. Только вот, Тома, судя по всему, был далеко безразличен ко всем знакам внимания, кроме тех редких, что оказывал ему он сам. Хотя, как знать – возможно, арфист умеет хорошо скрывать свои мысли и желания?

Такие мысли вызывали двоякие чувства а потому, первое, что собирался сделать Беранже по окончании торжеств – это вновь нанести визит мэтру Эттейле, чтобы кое-что уточнить.

***

- Кто это был, что так настойчиво добивался вашего с Тома внимания? – шутливо спросил Нарцисс у Тьери, пока сам крутился у зеркала, а тот помогал ему одеваться, - Судя по одежде и манерам – не мелкий дворянчик.