Любовник на все времена

До конца танца никто из них больше не проронил ни слова. Когда он вел ее назад, к тому месту, где находились ее мать и бабка, она не без трепета думала о том, послушается ли он свою мать, пригласит ли ее на другой танец. Если же нет, то в таком случае придется расстаться с мечтами хоть сколько-нибудь повеселиться в этом сезоне.

Когда до ее спутниц оставалось совсем немного, Генри Уэстон удержал Диану на несколько секунд. На его лице застыло настолько серьезное и торжественное выражение, что у Дианы сжалось сердце, она приготовилась к самому худшему.

— Да, сейчас я танцевал с вами по просьбе моей матери. Но знайте, в следующий раз я приглашу вас на танец только потому, что мне так хочется.

Он улыбнулся, но не холодной светской улыбкой, от которой у светских красавиц подгибались колени. В этой улыбке не было ни насмешки, ни вызова. Улыбка вышла открытой и дружелюбной, которая многих в свете привела бы в недоумение.

— Итак, мисс Мерриуэзер, не согласитесь ли вы уступить мне один из ваших танцев после ужина?

Разумеется, следовало отказаться от такой просьбы, предложив ему пригласить на танец какую-нибудь другую девушку, оставшуюся без кавалера. Но это было бы слишком большой жертвой, на которую Диана оказалась не способна. Если даже впереди ее ждал очередной грустный и скучный сезон, пусть хотя бы на один вечер она станет девушкой, с которой Генри Уэстон — мало ли какая блажь нашла на него — танцевал дважды на балу.

Диана улыбнулась ему в ответ, но не дежурной равнодушной улыбкой, которая охладила бы пыл у любого кавалера, а искренне и радостно.

— С удовольствием, — призналась она.

— Тогда до встречи, мисс Мерриуэзер, — ответил он, подводя ее к бабке, герцогине, не сводившей с них взгляда. Поклонившись, он незаметно пожал Диане руку, и в его синих глазах блеснул теплый огонек.

Польщенная его вниманием, взволнованная Диана присела в реверансе. Ноги у нее ослабели, и она поспешно присела рядом с матерью. От радостного возбуждения, охватившего ее, она плохо сознавала, что происходит вокруг. В ее сознании вертелась, кружилась одна и та же мучительно приятная мысль: он еще вернется… к ней.

Ради нее.

Она вдруг поняла, что с ней творится что-то неладное. Нет, пока до беды было еще далеко, она ведь еще не потеряла головы из-за него, но как знать, в жизни всякое случается?! Нет, нет, с ее стороны было бы величайшей глупостью увлечься таким вертопрахом, как Генри Уэстон.

Глава 4

«Я опасался, что конюшни предстанут передо мной в самом жалком и запущенном виде, но их состояние меня приятно удивило. Конечно, без ремонта не обойтись, конюшни и хозяйские постройки необходимо отремонтировать, покрасить, привести в надлежащий вид. Но сама квадратная планировка поместья просто великолепна, она целесообразна и практична. Хотя в ней нет ничего нового, зато в ней скрыты большие возможности. Стойла для лошадей просторны, полны света и воздуха, имеются и утепленные денники для жеребых кобыл и для ухода за больными лошадьми. Разглядывая поместье, я не мог сдержать довольной улыбки и, наверное, выглядел восторженным дурачком…»

Из письма Генри Уэстона к зятю, графу Данстону.

Оставив мисс Мерриуэзер в кругу ее родных, Генри Уэстон танцевал еще с двумя девушками из многочисленной группы желтофиолей или «увядающих фиалок». Считая свой долг выполненным, Генри решил чуть-чуть отдохнуть от общества перед ужином. Он не спеша вышел из главной залы и направился в свою бывшую спальню, переделанную в кабинет после того, как он вырос и стал снимать холостяцкую квартиру.

В этой дальней комнате гостям было абсолютно нечего делать. Уходя все дальше и дальше от света, музыки и шума светского вечера, Генри словно погружался в тишину, полумрак и даже темноту той части особняка, куда не проникал праздник.

Генри любил вращаться в обществе, гулять в компании с друзьями, не сторонился разных увеселений, которых в столице было предостаточно. Хотя в последнее время многое из того, что радовало раньше, наскучило ему, он все чаще и чаще задумывался о том, что делать дальше. Иногда ему казалось, будто его жизнь состоит из множества глав, точно так же, как романы, которые Оливия, его сестра, проглатывала с неимоверной жадностью. Конечно, в его жизни появится еще немало новых глав, но основную сюжетную линию, к сожалению, окутывал густой туман. Пока Генри выжидал, полагая, что со временем новые главы будут написаны в любом случае, а также отчасти потому, что его вполне устраивала та жизнь, которую он вел. А жил он в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Да, порой он попадал в переделки, но такая предсказуемая жизнь нравилась ему больше, чем полное неопределенности будущее, которое могло оказаться хуже его теперешнего положения.

Впрочем, пора было на что-то решаться. Однако делать хорошую мину при плохой игре становилось все труднее и труднее. Он всегда считал себя уравновешенным человеком. Даже боксом, которым он увлекся несколько лет назад, он занимался чисто из спортивного интереса и удовольствия. Но в последнее время характер у него стал портиться, теперь он выходил на ринг, чтобы снять напряжение и беспокойство, не дававшие ему покоя.

Ему припомнилось ошеломленное выражение лица мисс Мерриуэзер. Обычно сдержанная и невозмутимая, сегодня во время танца она утратила самообладание. Ее внутреннее смятение невозможно было не заметить. О, как это ему знакомо, как часто в последние два года его одолевали точно такие же чувства — одиночество, беспокойство, недовольство собой, душевная опустошенность.

Все эти переживания очень живо отпечатались в чертах ее удивительно подвижного и выразительного лица. Волнение Дианы вызвало глубокий отклик в его душе. В какой-то миг Генри ясно осознал, что у них родственные души, что эта женщина способна понять его. Однако это соображение, по существу успокоительное и утешительное, тревожило его. Тревожило и вместе с тем интриговало.

Диана быстро взяла себя в руки, спрятав за холодной и вежливой любезностью, как за фасадом, свои подлинные чувства. Генри подозревал, что мисс Мерриуэзер относится к тем женщинам, которые способны чувствовать глубоко. Сильно. Страстно. Вдруг ему в голову пришла одна мысль, очень удивившая его. «А что будет, если ее страстность перейдет в…»

Нет, с ним явно происходило что-то неладное. Мисс Мерриуэзер была для него… Нет, нет, хватит думать о ней, ведь это же глупо в конце концов! Он выругал себя и тут как раз подошел к знакомым дверям. Войдя в свою бывшую комнату, он обнаружил, что не только он один искал тишины и уединения. Ну что ж, по крайней мере он не окажется наедине со своими странными мыслями.

— Вы не находите, сэр, что неприлично оставлять своих гостей?

Отец улыбнулся:

— Тебя отправили искать меня, или ты тоже сбежал от выполнения своих обязанностей?

Генри уселся за красивый стол из красного дерева напротив отца.

— Нет, меня не отправляли на поиски.

— Как приятно это слышать! Значит, у меня еще есть несколько минут для отдыха. Мне просто было необходимо уединиться, вот почему я сбежал оттуда. Еще бы чуть-чуть, и я, наверное, пристукнул кого-нибудь из гостей. Вот это точно выглядело бы совершенно неприлично. Не правда ли?

— Вне всякого сомнения, — ухмыльнулся Генри. — Впрочем, нет худа без добра. После этого вряд ли кто-нибудь когда-нибудь осмелился бы принять твое приглашение.

— Ладно, теперь, когда я избавился от своих кровожадных устремлений, давай поговорим на другую, более радостную тему. Я имею в виду твое предложение насчет конезавода.

Генри невольно напрягся. Вскоре после памятной беседы с Джеймсом он отправился в Рейвенсфилд-Холл, расположенный возле Грейт-Букема в Суррее. От Лондона его отделяло всего двадцать миль, что позволяло без труда наведываться в город, чтобы вести дела и там. Более того, рядом с Рейвенсфилд-Холлом находилась столица всех скачек в Англии — Эпсом, что должно было обеспечить постоянный приток клиентов. Каждый июнь все, кто интересовался лошадьми и скачками, ехали в Эпсом, чтобы посмотреть или поучаствовать в скачках трехлетних скаковых лошадей.