Высшая точка зрения

Если бы новоиспеченный зять свалился с неба прямо на голову Гервига, то последний, вероятно, не имел бы более испуганного и озадаченного вида, чем при этом заявлении. Когда же Дора тоже подбежала к нему и спрятала свою головку у него на груди, он с совершенным отчаянием воскликнул:

– Помилуй, дитя мое, что все это означает? Неужели ты действительно…

– Да, да, она согласна, коллега! – торжествующе прервал его Норманн. – Она согласна на самом деле! Вы этого не понимаете? И я тоже! Но она будет моей во что бы то ни стало!

– Да, папа, тебе уже придется и благословить нас, – со счастливой улыбкой произнесла Дора. – Юлий пришел пешком с вокзала и увидел меня, в саду… и тут… тут он прежде всего пришел ко мне!…

Гервиг был еще слишком поражен, чтобы разыгрывать роль благословляющего отца. Он скорее мог ожидать светопреставления, чем такой помолвки! Его веселая, живая Дора и этот резкий, недоступный человек, чуждый всякой жизнерадостности… нет, это было невозможно. Норманн, вероятно, прочитал все эти мысли по лицу Гервига, и добродушным, шутливым тоном проговорил:

– У вас такой вид, как будто вы с удовольствием открестились бы от такого зятя, как я. Впрочем, я вас вполне понимаю; я ведь ужасно неотесанный парень. Но это сгладится, уверяю вас, как только Дора будет моей женой… посмотрите-ка!

Он провел обеими руками по волосам. „Первобытная грива“исчезла. Для ее укрощения надо было применять ежедневно целую банку помады, а потому профессор решил пожертвовать этим украшением. С короткими волосами и счастливым выражением раньше столь свирепого лица он казался лет на десять моложе.

– Начало очень многообещающее, – лукаво заявила Дора. – Но в ближайшем будущем вам предстоит самое главное испытание, профессор. В качестве жениха и невесты нам придется делать визиты чуть ли не целому городу.

Сияющее лицо Норманна вытянулось, и он робко произнес:

– Визиты? Разве это необходимо, Дора?

– Да, Юлий, необходимо, – заявила Дора с решительностью невесты, собирающейся захватить в свои руки бразды правления будущего супружества.

Будущий супруг покорно сложил руки и печально произнес:

– Если никак нельзя иначе, то… с Божьей помощью!

Это было, во всяком случае, большое самопожертвование, и оно произвело должное впечатление и на Гервига.

Он посмотрелв умоляющие глаза своей дочери и, протянув руки, воскликнул:

– Мне, по-видимому, тоже не остается ничего другого, как сказать: „Если нельзя никак иначе, то… да благословит вас Бог!“

– Куда же пропал этот Фридель? – воскликнул Норманн, когда церемониал всеобщих объятий был окончен. – Я его отослал, потому что его присутствие при моем разговоре с Дорой было совершенно лишним. Фридель, где ты?

Фридель тотчас же вынырнул из-за кустов в другом конце сада. Он уже успел поздороваться с Дорой, прежде чем оказаться „совершенно лишним“, и теперь подошел к Гервигу, с изумлением смотревшему на него. Правда, Фридель только наполовину исполнил данный ему Норманнов приказ и толстым не стал, но, тем не менее, „слабое, хилое растеньице“ поразительно быстро превратилось в цветущего здорового мальчика.

– Поди сюда, Фридель! Я ведь еще хорошенько не поговорила стобой, – сказала Дора. – Ну, что ты поделывал зимой? Хорошо ли ты чистил сапоги?

Она бросила задорный взгляд на жениха, но тот сделал вид, что ничего не слышал.

– Ярисовал! – с горящими глазами воскликнул Фридель. – Господин профессор взял другого мальчика чистить сапоги.

– Доктор утверждал, что мальчика еще нужно поберечь, – пробормотал Норманн, видимо смущенный, – и тут Фридель, конечно, начал малевать с утра и до вечера. Ну, а теперь постой, теперь ты здоров и барской жизни настанет конец, так же, как и малеванью. Впрочем, ты можешь поздравить барышню Дору и меня: мы – жених и невеста и скоро поженимся!

– Это я знал еще в Шледорфе, – совершенно спокойно ответил Фридель.

– Ну, в таком случае ты знал больше, чем мы сами, – шутливо сказала Дора.

Однако Фридель, бросив на нее лукавый взгляд, продолжал:

– Я тоже это заметил только тогда, когда вы уже уехали, а господин профессор только и делал, что смотрел на вуаль. Но только вуаль-то украл я, и за это мне изрядно влетело, а потом господин профессор отнял его у меня и смотрел на него и утром, и вечером, и днем, а Сепп…

– Негодный мальчишка, замолчишь ли ты, наконец? – крикнул Норманн, собираясь взять Фриделя за вихор, но невеста заступилась за него, воскликнув:

– Мой вуаль, который я нигде не могла найти перед отъездом? При чем же тут Сепп?

– Смей только сказать еще слово! – угрожающе произнес Норманн, между тем как Дора со смехом подзадоривала мальчика:

– Рассказывай, рассказывай, Фридель! Тебе ничего не будет!

Фридель тотчас же разобрался, кого следует слушаться, и немедленно рассказал всю историю.

– Коллега, коллега! – проговорил Гервиг полуукоризненно, полушутливо. – Человек науки и суеверие! Как это может совместиться?

– Да! Мало личто! – заявил Норманн и посмотрел на свою невесту, которая рассмеялась так же весело и задорно, как тогда в горах, а затем воскликнула:

– И этот господин профессор еще требовал, чтобы относились с уважением к его „высшей точке зрения“! Юлий, и тебе ни капельки не стыдно пред папой и мной?

Норманн был слишком счастлив, чтобы стыдиться. На своей „высшей точке зрения“ он чувствовал себя далеко не так хорошо, как теперь, когда спустился с нее до самого „грубого суеверия“.

Да ивообще, разве суеверие, если человек носит при себе вуаль своей дамы сердца и иногда смотрит на него?

И чего ради этот глупый мальчишка Фридель вздумал болтать? Норманну очень хотелось хорошенько проучить его за это, но, услышавсвежий живительный смех, которого так долго был лишен, отказался от своих планов мести и… тоже рассмеялся.

В эту минуту появился старый садовник с докладом, что прибыл с вокзала багаж профессора, Гервиг пошел в дом, чтобы сделать соответствующие распоряжения, а жених и невеста медленно последовали за ним. Дора вдруг остановилась и указала на куст розы, уже весь покрытый свежими почками:

– Вот это мой милый прошлогодний питомец. Посмотри, как он хорошо идет и летом, вероятно, будет опять весь покрыт цветами. А что касается Фриделя, то мы ведь оставим его у себя?

– Для того чтобы он опять совал свой нос повсюду, как в Шледорфе? Нет уж! – ответил Норманн. – Завтра япойду с ним к твоему учителю; он, вероятно, так же как и остальные господа художники, к которым я обращался, найдет, что это – выдающийся талант. Фридель поступит в рисовальную школу, а затем в академию, и если через десять лет не будет великим художником, то я сверну ему шею.

Фридель не слышал ни решения относительно своей судьбы, ни этой угрозы; он шел вперед с профессором Гервигом, и история с вуалем все еще не выходила у него из головы. Ведь вуаль украл он, а невеста досталась господину профессору Норманну. Фридель решительно не мог примириться с этим, и у него это никак не хотело укладываться в мозгу. Однако он, в конце концов, утешил себя мыслью, что, несмотря ни на что, он был главным действующим лицом во всем этом деле, так как, пословам Сеппа, „вуаль непременно нужно было украсть!“