Вкус греха

— Ты сделаешь это? — спросила она тихо. — Вот так меня унизишь?

Вит посмотрел на нее в упор:

— Моя сестра мне очень дорога.

«А ты нет».Удивительно, как громко могут прозвучать несказанные слова. И как убийственно. Этот человек был заносчивым, эгоистичным, избалованным ослом, и у нее уже на языке вертелось пожелание, чтобы он убирался к черту вместе с коробкой. И она бы произнесла его, если бы в коробке лежало обычное прочное, практичное белье. Но внутри находилась проклятая сорочка из голубого атласа. У незамужних благовоспитанных девушек не должно быть необычного белья. В лучшем случае она станет посмешищем, в худшем — полностью испортит себе репутацию.

Кипя от злости, она сжала кулаки, стиснула зубы и взглянула на него.

— Ладно, бессердечный дурак. Я согласна.

На лице Вита промелькнула эмоция, которую она не успела истолковать. Решила, что слишком сердита, чтобы из-за этого беспокоиться.

— Клянись честью, чертовка. Она хмыкнула.

— Честью жертвы шантажа, честью предательницы подруги или честью, которой, по твоим словам, у меня нет?

— Дай слово, что сделаешь, как я попросил.

— Приказал.

— Твое слово.

— Даю слово. Доволен?

Она знала, что доволен. В обществе, к которому принадлежал Вит, ничто не могло стать оправданием тому, кто нарушил слово, ведь каждый мог позволить себе твердые принципы. Вит никогда не нарушал данное слово. Он этим славился, и будь она не так на него сердита, она бы признала, что уважает его за это. Но жизнь преподала Мирабелле немного другой урок. Иногда принципы становились роскошью, которую могли позволить себе лишь богатые и могущественные. Чем ты богаче и могущественнее, тем благороднее можешь быть. Другим приходится довольствоваться тем, что есть.

Что касается Мирабеллы, ее нравственность иногда прогибалась под желанием выжить. Она не оправдывала ложь. На самом деле, она была решительно против обмана, но, как и Вит, готовый прибегнуть к шантажу, некоторое зло считала неизбежным.

Она не хотела предавать Кейт, но и не допустила бы того, чтобы ее белье разбросали по улице.

Вит, учуяв неладное, взглянул на нее еще раз, но, очевидно, решив, что не нуждается в дополнительных заверениях, кивнул и вручил ей коробку.

Позже Мирабелле придется признать, что в случившемся Вит виноват не был. Разве что косвенно.

Она уже держала коробку, но руки взмокли, и пот просочился сквозь дешевую ткань перчаток. Ей не терпелось перевязать узел, но было очень неудобно одновременно держать коробку и возиться с лентами. Мирабелла пожалела, что сначала не поставила ее на землю, потому что внезапно коробка стала медленно падать.

И падала она действительно медленно. Мирабелла подумала, что это заняло целую вечность, ведь она успела мысленно произнести все ругательства, которые когда-либо слышала, и те, которые, казалось, даже и не слышала. Пока ее мозг бешено работал, тело странным образом застыло на месте. Она смогла лишь в отчаянии сжать пальцы и вскрикнуть, прежде чем дно коробки со стуком коснулось тротуара. Крышка приподнялась от удара и, мельком показав ярко-голубой атлас, аккуратно встала на место.

«О силы небесные! Спасибо».

Она услышала, как громко бьется сердце, и испуганно взглянула на Вита. Он смотрел куда-то вдаль. Он не видел.

«Спасибо, спасибо, спасибо».

Она оглянулась по сторонам: не заметил ли кто другой. Убедившись, что ее репутация все еще не запятнана, она быстро извинилась про себя за каждое бранное слово, которое промелькнуло у нее в голове. Потом она завязала на крышке очень надежный тройной узел, подняла коробку двумя руками и направилась к карете. Там она подождет остальных. Хватит с нее покупок.

Вит не мог припомнить, чтоб путь из Бентона в Хэлдон когда-либо тянулся так долго. Не то чтобы кони двигались медленнее, чем обычно, или от кареты отскочило колесо, или случилась другая неприятность…

Ему было чертовски неуютно.

Он посмотрел на экипаж, кажется, уже в десятый раз за последние пятнадцать минут.

Вит ничего не мог с собой поделать. Мог только вспоминать, как крышка от коробки Мирабеллы приподнялась и приоткрыла кусочек чего-то голубого, блестящего и очевидно тонкого.

Он был потрясен.

Он был очарован.

Он сделал вид, что ничего не видел. Если подумать, это была не лучшая реакция: как он сможет дразнить ее или хотя бы спросить ее о том, чего не видел?

Поначалу, когда крышка открылась, он не мог вымолвить ни слова. С того момента его неоднократно посещали навязчивые и совсем непрошеные видения о чертовке в тонком голубом белье.

В белье, которое на вид казалось атласным, как он теперь понимал.

Не то чтобы он собирался и дальше размышлять об этом. Определенно нет.

Он, конечно, не будет думать о том, какое оно на ощупь… А кожа, которую оно едва прикрывает, мягкая и холодная, пока не согреется под его ладонями. Он медленно соберет его в складки, дюйм за соблазнительным дюймом, чтобы добраться до нежной плоти. Сначала он пустит в ход только руки, дразня их обоих, потом его рот найдет ту восхитительную родинку над ее губой. А когда она будет почти умолять, когда она станет извиваться под ним, он… он…

«Черт побери!»

Он поерзал в седле: теперь ему было неуютно по нескольким причинам.

Это нужно прекратить. Он это прекратит.Ему не пятнадцать лет, чтоб так трепетать при виде женского белья. Даже голубого, мягкого и тонкого.

«Проклятье».

Он снова посмотрел на карету, задумавшись, что было на уме у Мирабеллы, когда она покупала нечто подобное.

И ему стало интересно, почему он не может перестать об этом думать.

5

Ужины в Хэлдон-холле могли прослыть весьма неофициальными: оживленная беседа, присутствие детей чуть старше восьми, — но их нельзя было перепутать с простыми приемами пищи в кругу друзей и родни. Ужин являлся событием: пир из шести блюд, иногда длившийся часами и предлагавший все, от деликатесных омаров и телячьих мозгов до привычных любимых кушаний — запеченной домашней птицы и хлебного пудинга. Угощение готовили умелые повара под чутким руководством неподражаемой миссис Ловелл, а доставляла наверх и подавала на стол многочисленная лакейская флотилия.

Сидя на своем привычном месте, на дальнем конце стола, леди Тарстон наблюдала за прислугой с одобрением, за гостями с интересом, за детьми с любовью и — что касается Вита и Мирабеллы — с изрядной долей раздражения.

И зачем только она посадила их так близко друг к другу? Не то чтобы они кричали, знаете ли, — они никогда бы не устроили перебранку за столом. Но даже сидя на другом конце стола, графиня видела, что у Вита напряженное лицо, а Мирабелла так схватилась за вилку для салата, что леди Тарстон слегка испугалась.

«Нужно что-то предпринять», — решила она.

— Я надеялась, до этого не дойдет, — пробормотала леди Тарстон.

— Что, простите? — Уильям Флетчер, который заметно постарел (старость сильно сказалась на его шевелюре) с тех пор, как принес печальные вести о кончине герцога Рокфорта, нехотя оторвался от воистину превосходной форели и проследил за взглядом графини. — А! Опять за свое, да?

— Как всегда. — Она еще немного за ними понаблюдала. — Я решила, Уильям, воспользоваться вашим щедрым предложением. Оно все еще в силе?

— Да. Да, конечно, — осторожно ответил он и почесал свой нос-картошку. — Но если вам не нравится затея, мы могли бы дать им немного времени…

— У них было достаточно времени. Мне следовало согласиться на нечто подобное еще давно, когда вы впервые это предложили. — Она глубоко вздохнула. — Но я ожидала, что они сами поладят. Я вообразила, что все придет к своему логическому завершению… ну, естественным путем.

— Так и будет, со временем.

— «Со временем», — решила она, — слишком затянулось. Я поговорю с Виттакером сегодня же.

Убедившись, что гости легли спать, леди Тарстон направилась в кабинет Вита. Была почти полночь, но она знала, что не застанет его в спальне. Там он окажется еще нескоро. Ее покойный муж, подумала графиня, за всю жизнь провел в этом кабинете меньше времени, чем ее сын за неделю. Иногда она не была уверена, кто из них поступал умнее.