Герой снов

Самым плохим для нее временем дня был ужин. Эмма заталкивала в себя еду и торопилась выскочить из-за стола, не в силах выносить общество собственной семьи. Никогда еще она так не злилась на отца. Именно он был виновником каждой минуты, проведенной ею в одиночестве. Отец пытался подступиться к ней с извинениями, но она оставалась холодна и не прощала его. По мнению Эммы, сердечность доверительных отношений, существовавших между ними, была утрачена навсегда, не было никакой надежды их вернуть. Что-то в них непоправимо надломилось.

Казалось несущественным, что была доля правды в словах отца, будто Адаму хотелось завладеть ее приданым. Разумеется, деньги привлекали его. Адам этого и не скрывал. Но кроме того, он любил ее саму. Они бы прекрасно зажили вместе. Теперь все это ушло навсегда. Эмма убедила себя, что замуж не выйдет. Она не собиралась становиться женой какого-нибудь толстого пожилого вдовца или глуповатого зануды только ради того, чтобы называться замужней дамой.

Всякую ценность на брачном рынке она уже потеряла. Каждый сезон в свете появлялось множество девиц моложе и красивее ее. Именно они захватывали достойных внимания холостяков. Отец и Тася не видели в ней недостатков, очевидных для всех остальных. Они, казалось, не сознавали, что Адам был ее единственной надеждой на замужество.

– Эмма, а животные когда-нибудь женятся? - спросил ее однажды шестилетний братик Уильям, наблюдая, как она чистит клетку шимпанзе.

Ее стареющая обитательница Клео запустила кожистые пальцы в черные волосенки Уильяма в бесплодных поисках насекомых. Дверь строения оставалась открытой, чтобы свежий ветерок выдувал едкий звериный запах.

Бросив работу, Эмма оперлась на грабли и улыбнулась ему:

– Нет, Уильям, вернее, не так, как люди. Но некоторые животные находят себе пару на всю жизнь. Например, волки. Или лебеди.

– А что значит "пара"?

– Это как твои отец и мать… Два существа, которые верны друг другу всю свою жизнь.

– А обезьяны тоже верны друг другу всю жизнь?

Оттолкнув ищущие пальцы Клео, Уильям заглянул в томные бархатисто-карие глаза шимпанзе. Та вытянула губы трубочкой и, вопросительно фыркнув, вновь потянулась к его волосам.

– Нет, - сухо ответила Эмма, - они не так разборчивы.

– А тигры?

– И тигры тоже.

– А люди сходятся на всю жизнь?

– Большинство, - кивнула она. - Когда им это удается.

– А когда им это не удается, они становятся старыми девами, как ты и Клео?

Эмма рассмеялась, стряхивая с одежды приставшие соломинки:

– Что-то вроде того.

Внезапно новый голос ворвался в их разговор:

– Твоя сестра слишком молода и прелестна, чтобы быть старой девой.

Эмма и Уильям разом обернулись и увидели на пороге в потоке слепящего света Николая Ангеловского. Окинув критическим взглядом шимпанзе, он добавил:

– Боюсь, не могу сказать того же о Клео. Клео взвизгнула и загукала, а Уильям бросился со всех ног к неожиданному посетителю. Эмма криво улыбнулась, подумав, что никто не может остаться равнодушным к тому покоряющему сочетанию тайны и обаяния, которое составляло характерную особенность Николая.

– Князь Николай! - захлебнулся от восторга мальчуган. - Здра-ствуй-ти!

– Здравствуйте, Уильям, - отозвался Николай, присаживаясь на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с ребенком. Он улыбнулся, когда Уильям старательно повторил за ним приветствие. - У тебя отличный выговор. Твоя мать хорошо тебя выучила. Только мальчик, в жилах которого течет русская кровь, может выговорить это так чисто.

– Во мне течет и кровь Стоукхерстов тоже, - гордо откликнулся Уильям.

Николай через голову мальчика поглядел на Эмму.

– Да, мощное сочетание, не так ли?

Эмма с каменным лицом смотрела на него. Хотя у Николая давно вошло в привычку время от времени навещать Саутгейт-Холл, выпивать бесчисленное количество чашек китайского караванного чая и беглой скороговоркой обсуждать что-то по-русски с Тасей, он до этой минуты никогда не заглядывал в зверинец. Это был ее маленький личный мирок, в который никому не было доступа без особого приглашения.

– Что вам угодно, Николай? Он загадочно улыбнулся:

– Я до сих пор ни разу не видел твоего зверинца. Мне хотелось бы посмотреть.

– Я работаю, - коротко ответила Эмма. - Не сомневаюсь, что вы сумеете найти себе лучшее развлечение, чем наблюдать, как я кормлю зверей и выгребаю навоз.

– Не уверен.

Губы Эммы искривила усмешка.

– Оставайтесь, если хотите.

Она закончила выгребать грязную солому из клетки шимпанзе и разбросала в ней свежую. Затем махнула рукой Клео, чтобы та вернулась внутрь:

– Возвращайся, старушка. Заходи обратно - Шимпанзе бурно затрясла головой и оскалилась. - Да, да, понимаю. - Эмма продолжала указывать на клетку. - Мы поиграем позже, Клео. Позже.

Недовольно бормоча что-то себе под нос, обезьяна подобрала из маленькой кучки игрушек тряпичную куклу, и гибкое жилистое тело в мгновение ока взлетело по лесенке почти к потолку: проволочной клетки. Взобравшись наверх, она уселась на деревянном помосте и, насупившись, посмотрела вниз.

Эмма закрыла дверцу клетки и обернулась к брату:

– Уильям, тебе пора возвращаться домой.

– Можно, я останусь с Клео? - молящим голоском произнес Уильям, не сводя жалобных глаз с шимпанзе.

– Ты же знаешь правило: без меня никаких посещений животных. Мы навестим ее позднее, ближе к вечеру.

– Ладно, Эмма.

Когда мальчик ушел, Эмма обернулась к Николаю. Он был в черных бриджах для верховой езды и белой рубашке, оттенявшей его смуглую кожу и золотистые волосы, которые сегодня выглядели скорее каштановыми. От легкой испарины его кожа поблескивала, словно он был статуей, отлитой из драгоценного металла. Густые ресницы, окаймлявшие его желтые глаза, сверкали, как нити света.

Впервые с того момента, как Адам отрекся от нее, Эмма ощутила, что в глубине души пробуждается какое-то иное чувство, кроме гнева и горечи, - странная смесь волнения, растерянности и возбуждения. Осознав внезапно, что уставилась на него пристальным взглядом, она отвернулась и стала качать ручку насоса, пока не потекла ровная струя воды.

Николай шагнул вперед и взялся за ручку насоса:

– Позволь тебе помочь.

– Нет, - поспешно проговорила она, локтем отталкивая его. - Я справлюсь сама.

Николай пожал плечами и отступил назад, внимательно наблюдая, как она наполняет поилку. Мускулы Эммы напряженно ходили под мокрой от пота рубашкой. Узкие, облегающие брюки четко обрисовывали стройные ноги, бедра и ягодицы. На миг ему вспомнилось, как выглядела она на балу: легкое белое платье, туго зачесанные волосы. Он предпочитал видеть ее такой, как сегодня: сильной, ловкой, раскрасневшейся от работы. Она была необыкновенной… необычной! Никогда не приходилось ему встречать аристократки, которая бы работала физически, словно крестьянка. Почему она взялась сама ухаживать за животными, вместо того чтобы приказать это слугам?

– Не часто представляется мне возможность видеть женщину в брюках, - сказал он. - По правде говоря, это происходит впервые.

Эмма резко выпрямилась и бросила на него настороженный взгляд.

– Вы шокированы?

– Чтобы шокировать меня, понадобится нечто большее. - Он окинул ее восхищенным взглядом. - Ты напомнила мне строку Тютчева:

Очевидно решив, что он насмехается над ней, Эмма яростно сверкнула глазами и отвернулась к поилке.

– Я не люблю стихов.

– Что же ты тогда читаешь?

– Ветеринарные журналы и газеты. - Она с усилием подняла тяжелое ведро.

Николай машинально попытался ей помочь:

– Разреши…

– Я привыкла, - угрюмо буркнула она. - Отпустите.

Николай с усмешкой поднял руки, как бы сдаваясь:

– Ради Бога.

Эмма насупила густые рыжеватые брови и показала на стоящее рядом второе ведро: