Герой снов

– Тебе доставляет удовольствие этот вечер? - Люк вглядывался в дымчато-серые, по-кошачьи раскосые глаза жены.

– Да, - ласково отозвалась она, разглаживая широкий лацкан его черного фрака. - Но ты еще не приглашал свою дочь танцевать.

Эмма быстро прервала ее:

– Лучше я простою весь вечер у стены, чем допущу, чтобы единственным моим партнером на балу был отец. И я не хочу, папа, чтобы ты находил мне партнера. Никто не любит танцевать по обязанности.

– Я собирался представить тебе молодого лорда Линдона, - сказал Люк. - Он человек неглупый и остроумный…

– Мы уже познакомились, - сухо заметила Эмма. - Он очень не любит собак.

– Вряд ли это повод отвергать его.

– Но поскольку я все время вожусь с собаками и лошадьми, то пропахла ими, и у меня вечно платье в шерсти какого-нибудь животного. Не думаю, что мы с ним найдем общий язык. Папа, не начинай очередное сватовство. Ты приводишь меня в ужас.

Люк улыбнулся и легонько потеребил ее за ярко-рыжий локон.

– Ладно. - Он повернулся к Тасе:

– Окажите мне честь, мадам.

Они направились к танцевальной зале, и Люк заключил хрупкую жену в объятия. Отдавшись ритму вальса, они смогли обменяться несколькими фразами.

– Почему Эмма ни с кем не общается? - вздохнул Люк. - У нее сегодня удрученный вид.

– Ее интересует только один человек. Люк насупился.

– Все еще Адам Милбэнк? - мрачно спросил он. - Я считал, что с этим покончено.

Тася улыбнулась:

– Дорогой, не думай, что, если ты запретил им видеться, их чувства угасли.

– Я скорее выдам ее за кого угодно, чем за этого бесхребетного ловца богатых невест. Любой другой будет лучше.

– Не говори таких слов. - Тася предостерегающе сдвинула тонкие брови. - Любишь ты искушать судьбу. Люк усмехнулся в ответ:

– Ах ты, суеверная русская душа! Я сказал именно то, что имел в виду. Ну какой зять может быть хуже Милбэнка?

Предоставленная самой себе, Эмма медленно отошла к стене и прислонилась к ней. Она порывисто вздохнула, мечтая покинуть бал или по крайней мере побродить в одиночестве по особняку Ангеловского. Дом был полон старинных русских сокровищ, великолепных произведений искусства, резной мебели, изумительных икон в окладах, сплошь усыпанных драгоценными камнями. Николай привез все это, а также целую армию домашних слуг из России.

Дом Николая напоминал музей, бесподобный, роскошный, устрашающе богатый и мрачный. Центральный холл окаймляли пятнадцать золоченых высоченных колонн. Пятнадцатая была добавлена из-за русского суеверия, что четные числа приносят несчастье. Великолепная лестница с сине-золотыми стойками перил вела на второй и третий этажи изящно изогнутыми маршами. Сиреневато-сизые, как голубиное крыло, стены и черный с серыми прожилками мрамор полов контрастировали с дивным разноцветьем огромных витражных окон.

Особняк Ангеловского стоял в центре поместья в пятьдесят тысяч акров, раскинувшегося по обе стороны Темзы к западу от Лондона. Николай купил поместье три года назад и устроил по своему вкусу. Великолепная обстановка хоть и была достойна князя, но не шла ни в какое сравнение с дворцами, которыми он владел в России. Ему было дозволено взять в изгнание лишь десятую долю состояния, и эта доля составляла примерно тридцать миллионов фунтов стерлингов. Николай был одним из богатейших людей в Европе и, пожалуй, самым завидным женихом. Обладатель такого баснословного богатства должен был считаться счастливцем, но Николай казался Эмме самым несчастным из всех ее знакомых. Возможно, он жаждал недостижимого или его сжигало неисполнимое желание?

Нежный тоненький голосок прервал течение ее мыслей:

– Посмотри-ка, Реджина, это ведь наша подруга Эмма подпирает стену, как всегда. Удивляюсь, почему здесь не прикрепят табличку, чтобы особо отметить это место как ее собственное: "Здесь леди Эмма Стоукхерст провела тысячи часов в надежде, что ее кто-нибудь пригласит на танец!"

Говорила леди Феба Коттерли, обращаясь к сопровождавшей ее подруге, леди Реджине Брэдфорд. В этом сезоне Феба была царицей балов. Сверкающая красота блондинки чудесно сочеталась в ней со знатным происхождением и щедрым приданым. Единственной стоявшей перед ней проблемой было решить, за кого из легиона своих поклонников она хочет выйти замуж.

Эмма неловко улыбнулась, чувствуя себя какой-то великаншей, неуклюже нависавшей над этой изящной парочкой. Она ссутулилась и прижалась спиной к стене.

– Здравствуй, Феба.

– Я знаю, почему она выглядит такой потерянной, - продолжала Феба. - Нашей Эмме гораздо уютнее в хлеву, чем в бальной зале. Что скажешь, Эмма, разве не так?

Эмма ощутила, как сжалось горло. Она бросила взгляд на Адама, который в другом конце залы увлеченно беседовал с друзьями. Ободренная его пусть отдаленным присутствием, Эмма напомнила себе, что Адам любит ее и поэтому колкости девушек значения не имеют. Но все равно они больно ранили.

– Какая ты скромная, и безыскусная, и пышущая здоровьем, - ворковала Феба, глубже вонзая коготки в несчастную Эмму. - Ты просто удивительна! Мужчины должны сбегаться к тебе стаями. Понять не могу, почему они никак не оценят твои сельские прелести.

Прежде чем Эмма успела ответить, рядом с ней внезапно возник Николай Ангеловский. Удивленно моргнув от неожиданности, она подняла на него глаза.

– По-моему, настало время танца, который вы мне обещали, кузина, - произнес он с непроницаемым лицом.

Эмма на миг лишилась дара речи, как, впрочем, и ее собеседницы. Среди блеска и роскоши бальной залы Николай в черном с белым вечернем костюме был так необыкновенно хорош, что казался нереальным. Падавший сверху свет высвечивал его суровые черты, превращая глаза в мерцающие желтые озера. Его ресницы были так длинны, что у внешних уголков глаз их золотистые кончики сплетались в пушистую бахрому.

Феба Коттерли растерянно приоткрыла рот, догадавшись, что Николай подслушал ее дешевые колкости.

– Князь Николай, - с придыханием вымолвила она, - какой чудесный вечер… то есть какой вы замечательный хозяин бала! Я получила сегодня необыкновенное удовольствие. Все просто идеально: и музыка, и цветы…

– Мы рады, что вы их одобрили, - холодно прервал ее Николай.

Эмма едва не прыснула со смеху. Она никогда еще не слышала из его уст это царское "мы". Но следовало признать, что прозвучало оно очень эффектно.

– Вы назвали Эмму кузиной? - поинтересовалась Феба. - Я и не знала, что вы в родстве.

– Мы дальние родственники, вернее, свойственники, - объяснила Эмма, игнорируя легкую усмешку, заигравшую на губах Николая.

– Наш танец, - напомнил он, предлагая ей руку.

– Но, ваша светлость, - запротестовала Феба, - вы танцевали со мной только раз, на балу у Бримфортов. Не хотели бы вы повторить?

Оценивающий взгляд Николая скользнул по фигурке Фебы вниз, до кончиков изящных ножек, затем снова поднялся вверх.

– По-моему, леди Коттерли, одного раза вполне достаточно.

Взяв Эмму за руку, он повел ее танцевать, оставив онемевшую Фебу и остолбеневшую Реджину около стены.

Эмма присела в реверансе в ответ на приглашающий поклон Николая и подала ему руку. С улыбкой, полной робкой радости, она заглянула ему в глаза.

– Благодарю вас. Я еще ни разу не видела, чтоб Фебу поставили на место. За это я у вас в долгу.

– Будем считать, что ты моя должница.

Он обнял ее за талию и закружил в вальсе. Эмма легко вторила каждому его па, их длинные ноги двигались в едином ритме. Она потрясенно молчала: никогда ранее… ни с кем не танцевалось ей так прекрасно. Это было как полет. Воздушные юбки ее белого платья вились и струились вокруг них, ноги, казалось, жили своей, отдельной жизнью. Она вдруг осознала, что окружающие смотрят на них. Некоторые пары даже отошли в сторону, чтобы лучше видеть. Эмма терпеть не могла быть в центре внимания, и жаркий румянец смущения залил ее лицо.