Осень в Шотландии

Мейзи посмотрела на Мэтью, потом на Диксона.

– Значит, вам нужна еще одна комната, ваше сиятельство? Это на третьем этаже, где живет большинство слуг.

– Она мне подойдет, мисс, – сказал, выступая вперед, Мэтью. Он спрятал кисти рук в рукава и поклонился в пояс. – Мне никого не хотелось бы беспокоить.

– Ты и не беспокоишь, Мэтью, – твердо заявил Диксон. – Балфурин – мой родной дом, а ты – его почетный гость.

Мейзи явно поразили эти слова. Мэтью бросил осторожный взгляд на Диксона, как будто понимая, сколь тонок налет этой показной вежливости.

– Третий этаж подойдет, если это устроит вас, господин.

Диксон помолчал, затем кивнул, и эти двое вышли.

Все называют ее «старая Нэн», или «мать», как будто она действительно родила всех, кто живет в замке. На самом деле она вообще никого не родила. Возраст – вот единственное, что побуждало людей доброжелательно к ней относиться.

Она родилась в 1746 году от Рождества Христова, а значит, сейчас ей ровно девяносто два года. Сама она никогда не слыхала, чтобы кто-то дожил до таких лет, но вот служанка, которая приносила ей еду, рассказала: в Эдинбурге была женщина, умершая в возрасте девяносто шести. Вот только можно ли верить этой вертихвостке? Колени ныли, но такой уж сегодня день – небо в тучах, дует сырой ветер. Что поделаешь, в Шотландию пришла осень. Завтра заболит спина и руки. И все суставы, хотя она давно уж не ходит столько, сколько прежде. Сколько раз ходила она через вересковую пустошь, встречая Робби? Увидев однажды его яркие синие глаза и улыбку, она забыла о том, что на свете существуют другие мужчины. Иногда хорошая память – это пытка. Нэн ухватилась за стул с высокой спинкой, что обычно стоял рядом с маленьким столиком у стены, и потащила его по деревянному полу. Она так часто делала это, что ножки стула процарапали в досках глубокие борозды. Странно, но никто из обитателей замка никогда ни слова не говорил о ее привычке следить за всеми из комнаты в башне. Может, все они знали об этом, но молчали, уважая ее древний возраст? А может, просто считали причудой выжившей из ума старухи? В последнее время Нэн особенно много времени посвящала своим наблюдениям.

А может, они вообще ее не замечают? Многие годы Нэн считала себя защитницей Балфурина, если его собственный лэрд отсутствовал. Когда лестница оказалась ей больше не по силам, она стала сидеть у окна и охранять замок от чужаков силой своей воли.

Зрение иногда изменяло ей, а мысли рассеивались, и Нэн, как наяву, видела на широких ступенях замка статную мужскую фигуру, так похожую на прежнего лэрда, которого она любила с необузданной страстью. Теперь его прах лежит в могиле, а дух наверняка охотится в пустошах, вместо того чтобы покоиться на небесах. А может, гуляет сейчас с товарищами, такими же призраками, как и он, вытягивает костлявую руку с кружкой эля, провозглашая тост за вечное веселье.

Сердце Нэн заныло, как будто Робби коснулся его холодной рукой.

Сегодня, когда зажгли факелы и на ступенях собрались эти глупые девчонки в легких платьицах, а сама Нэн собиралась подремать, ей вдруг показалась, что она снова видит, как он стоит и смотрит прямо в окно башни.

Постарев, она обнаружила странную вещь: с годами тело может сморщиться и даже совсем состариться, но сердце никогда не теряет способности надеяться, тосковать и чувствовать боль.

Конечно, она его не видела, это все привиделось ей в темноте или в полудреме. Она теперь часто задремывает на минуту и думает, что это Господь готовит ее к вечному сну.

Нэн не страшила бы смерть, знай она, что по ту сторону навеки соединится с Робби. Вот так бы и проводить вечность! Смеяться вместе, чувствовать на губах его поцелуи. Они снова будут молодыми…

Нэн сильно стиснула кулаки, но боль в суставах тут же заставила ее опомниться. На морщинистую щеку сползла слеза, но она не стала ее смахивать. Никто не увидит ее слез, никто, кроме призраков. Она сидела на своем стуле очень прямо. Многолетняя привычка позволяла ей не обращать внимания на неудобство такой позы. Она вглядывалась в горящие на ступенях факелы. Может быть, если захотеть очень сильно, снова удастся увидеть, как подъезжает карета, как из нее выходит Робби в сопровождении странного спутника?

Не за ней ли он явился?

Стук в дверь, раздавшийся сразу вслед за этой мыслью настолько поразил ее, что Нэн подскочила на месте, но отвечать не стала. Если это явился призрак, он не нуждается в ее разрешении, а если явилась приставленная к ней служанка, то глупая девчонка все равно не обращает внимания ни на какие пожелания Нэн.

Когда-то Нэн была управительницей замка. Если бы эта девчонка оказалась у нее под пятой, Нэн ее тут же уволила бы, но сначала, конечно, приказала бы выпороть.

– Я принесла тебе кое-чего вкусного, мать, – сказала девушка, проходя в комнату. – Ее сиятельство подумала, что тебе захочется пунша и кое-каких блюд, которые будут подавать сегодня. Тут мясо, и сыр, и яблоки, и пироги с персиками.

Девушка держала поднос на вытянутых руках, словно подношение. Нэн хватило бы этой еды на неделю. В тяжелые времена она рыдала бы от счастья при виде такой щедрости, но не стала выговаривать служанке за расточительность. Глупая девчонка все равно не обратит внимания. Пустая ее голова занята лишь мыслями о молодом лакее-англичанине с соломенными волосами. В молодости Нэн такая пара была невозможна. Никто бы не разрешил. В те времена англичан в Балфурине не жаловали.

А теперь жена хозяина – англичанка.

Нэн протянула дрожащую руку за печеньем. Второй рукой помогла себе донести его до рта. Возраст заставил ее примириться со многим, с чем она больше не могла бороться. Лучше просто не обращать внимания. Откусив печенья, Нэн в который раз возблагодарила судьбу за то, что у нее сохранились почти все зубы. Не то что у многих из англичан, которых она встречала.

Печенье оказалось сладким и пышным. Очень вкусно. Однако Нэн не стала говорить об этом девчонке. Покончив с едой, она просто кивнула.

– Не хотите ли пунша? Он со специями. Я налила его из кувшина для мужчин. Вы же любите хорошее виски.

Ах так! Девчонка наконец вспомнила, что она – шотландка! Но старуха опять промолчала, а служанка тем временем поставила поднос на столик возле окна и подала ей чашу.

Сейчас она будет расстилать ей постель, словно Нэн сама не знает, где ей спать. Взобьет подушки, разгладит одеяло и вообще будет раздражать ее изо всех сил.

Нэн не обращала на дурочку внимания, а смотрела в ночь сквозь свое отражение на стекле. Окно запотевало, верный знак того, что воздух остывает.

Ветер нес не только зиму. Он нес в Балфурин перемены. Как там в стихах? Нэн никак не могла вспомнить, и это напугало ее до смерти. Она же обещала! Но тут слова всплыли в памяти, Нэн расслабилась и откинулась на спинку стула. Она не хотела вспоминать все стихотворение. В последнее время оно очень уж легко приходит ей в голову. Может быть, это дурной знак?

Кому нужны сокровища? Пока у тела есть пища, тепло, крыша над головой и чья-то любовь – пусть даже мимолетная, – больше ему ничего не нужно, чтобы жить счастливо.

Просить большего – глупость, но ведь мир населен глупцами.