Змей (ЛП)

- День не был оговорен, - Гордон перебил его, - мы обручились, перед тем, как я отправился в тренировочный лагерь на Скай.

Маккей не пошевелился. Обычно, когда речь заходила о предстоящем бракосочетании Гордона, он сразу же уходил.

Может быть, Лахлан ошибся.

- Тогда у тебя достаточно времени, чтобы разорвать помолвку, - сказал Лахлан. – Поверь мне, брак - это черная чума для души; жена только сделает тебя несчастным.

Гордона невозможно было рассердить. Он только улыбнулся. - Одна кислая виноградина не испортит целую бочку вина. Не все женщины такие, как твоя жена.

- Слава Богу, - сказал Лахлан с содроганием.

Гордон был прав. Любой мог так вляпаться. Лахлан не часто рассуждал о предательстве Джулианы, но оно стоило ему слишком многого, чтобы забыть. После своей женитьбы он убедился, что ад все-таки существует, и это знание укрепляло его в нежелании еще раз окунуться в это дерьмо.

Гордон улыбнулся, качая головой. - Кроме того, я не могу разорвать помолвку, даже если бы захотел. Договор обручения так же обязателен, как брачный контракт. Моя честь обязывает довести дело до конца.

Лахлан издал резкий звук, означающий смех. - Честь не имеет никакого отношения к браку. Он снова уставился на Маккея. - Какая она, твоя невеста? Уродлива, как свинья или прекрасна, как наша маленькая графиня?

Гордон пожал плечами, - Я не знаю.

Лахлан удивился, - Ты никогда не встречался с ней?

Гордон покачал головой, - Этот брак был устроен нашими отцами. - И оба, Лахлан знал это, выступили против Брюса. - Я воспитывался вместе с ее братом, - объяснил Уильям.

Возможно, Лахлан, в конце концов, был прав. Маккей начал вставать. Но Макруайри остановил его, - Сазерленды - твои друзья, не правда ли, Святой? - Сказал он с сарказмом. Нареченной Гордона была Хелен Морей, дочь графа Сазерленда, а противостояние Маккеев и Сазерлендов длилось уже давно и было очень сильным. - Ты когда-нибудь видел невесту?

Рука Маккея сжала рукоятку ножа, которым он помогал себе во время еды. Интересно.

- Да, - сказал он с энтузиазмом больного, которому будут рвать зубы.

Гордон не мог скрыть своего удивления, - Ты никогда не говорил, что видел ее.

Маккей равнодушно пожал плечами, хотя Лахлан подозревал, что равнодушие деланое. - Я не считал это важным.

Лахлан почувствовал слабое место и пошел в атаку. - Так как ты думаешь, Святой? Гордону понадобятся несколько кружек виски, чтобы трахнуть невесту, или он с удовольствием ворвется своим членом между ее мягких бархатистых бедер?

На мгновение Лахлан подумал, что зашел слишком далеко. Маккей выглядел так, как будто собирается убить его. Но лицо Маккея быстро стало невозмутимым, и Лахлан решил, что ему померещилось.

А, может, и нет.

- Ты грубый ублюдок, Макруайри. Я не знаю, почему, черт возьми, Брюс подумал, что ты можешь быть частью этой команды. Ты как отрава.

Лахлан улыбнулся. - Вот поэтому Брюс выбрал меня. Тихое и смертоносное, идеальное оружие.

Он сказал бы больше, но Лахлан увидел взволнованное выражение на лице Гордона и не стал продолжать.

Белла вздрогнула и проснулась. Она оглянулась, увидела незнакомые каменные стены, и не сразу поняла, где находится.

Потом вдруг воспоминания вернулись, вернулись отчаяние и тоска, и обрушились на нее тяжелыми волнами.

Пусть она будет в безопасности. Пожалуйста, пусть моей дочери ничто не угрожает.

Бьюкен не причинил бы ей боли. Не физически, по крайней мере. Джоан была единственным, что было хорошего между ними. Гневные тирады ее мужа, его ревность, его необоснованные подозрения никогда не отражались на их дочери.

Бьюкен любил тихую девочку с большими, проникновенными глазами так, как он мог любить любого. Джоан походила на своего отца темными волосами, голубыми глазами, классическими чертами лица.

Слава Богу.

Муж обвинил ее во многих ужасных вещах за эти годы, но не в супружеской неверности.

Белле только что исполнилось шестнадцать, когда она родила Джоан, она сама еще была ребенком. Белла не могла забыть, как она в ожидании мужа сидела в большой кровати, держала свою малышку, чтобы показать супругу их крошечное чудо.

Возможно, она все простила ему этот момент. Даже то, как жестоко он лишил ее девственности в первую брачную ночь. В пятнадцать лет она была слишком молода для супружеских отношений. Но Бьюкен был, как озабоченное животное, он прямо в одежде бросил ее на кровать, силой раздвинул ей ноги и ворвался в нее своим затвердевшим членом, не заботясь о ее невинности или молодости.

Прежде чем они поженились, Белла считала его красивым, с его темными волосами и светлыми глазами. Старше ее, да, но все еще в расцвете своей мужской привлекательности. Не особенно высокий, но он был рыцарем на протяжении более чем двадцати лет. Его произвел в рыцари сам король Александр, когда Бьюкену был только двадцать один год. Он был силен, и имел плотное мускулистое тело воина.

Но Белла возненавидела физическую силу, которая изначально привлекала ее. Возненавидела то, как он полностью подчинил ее себе.

И все равно, она могла бы оставить разочарование от первого года ее замужества после рождения их дочери, если бы муж выказал хоть капельку доброты к ней. Если бы произнес хотя бы одно слово похвалы. Если бы посмотрел на нее с намеком на любовь, а не на похоть и вожделение.

Вместо этого он взглянул на нее и сказал, - Возможно, я оставлю ребенка с тобой. Ты стала жирной, как корова. Никто тебя не захочет, но тебе, похоже, это только понравится.

Его слова уничтожили все мысли о счастье. С этого момента, Белла точно знала, чем был их брак: она его шлюха, а он ее ревнивый хозяин.

Белла боролась, как могла, уступая его требованиям со стоическим равнодушием, как велел ей долг. Чем больше Бьюкен пытался унизить ее, желая спровоцировать ответную реакцию, тем холоднее она становилась, пока не перестала вообще что-либо чувствовать.

Но самым трудным были ревность и подозрительность. Это была не ее вина, что мужчины заглядывались на нее. Наряды ее были скромными, даже строгими. Бьюкен заставлял ее делать нелепые прически. Но все равно обвинял ее в заигрывании с другими мужчинами, в том, что завлекала мужчин взглядами и улыбками.

Белла перестала появляться при дворе. Отступала на второй план, когда к ним приезжали с визитом мужчины. Держала глаза опущенными и никогда не улыбалась. Но Бьюкен усмотрел во всем этом притворство, обвинив ее в том, что она тайно встречалась с любовниками.

Что бы она ни делала, ничто не спасало от его обвинений. Белле надоело постоянно защищаться, и, в конце концов, она перестала это делать.

Она стала одеваться так, как мечтала, делала такие прически, как хотела, и разговаривала с другими мужчинами, если хотела. Она стала глуха к его обвинениям и научилась жить в тюрьме его подозрений, мечтая о дне, когда станет свободной от него.

Но она никогда не рассчитывала, что этот день настанет.

Белла считала утешением то, что насколько бы не ненавидел ее муж за то, что она сделала, он не станет вымещать злость на дочери.

Она надеется на это. Но что Джоан подумает, когда узнает, что мать покинула ее, не сказав ни слова? Бьюкен мог быть таким жестоким и расчетливым. Таким мстительным. Белла боялась, что ее муж попытается восстановить дочь против нее. Если бы только она рассказала Джоан о своих планах, дочь поняла бы, что Белла не собиралась бросать ее.

Белла села, попробовала стряхнуть усталость, которую короткий сон совсем не облегчил. Ей было трудно расслабиться, когда она знала, что ее муж где-то там искал ее. Узел страха в животе стал ее постоянным спутником, начиная с отъезда из Балвени.

Бьюкен сойдет с ума от ярости. Тот факт, что происходящее связано с Робертом Брюсом, только ухудшит ситуацию. Угрозы Беллы кастрировать мужа во сне, если он когда-нибудь снова ударит ее, не защитят ее в этот раз.

Оглядевшись вокруг, она увидела, что Уильям Гордон, прислонился к стене у входа в пещеру. Она проследила за его взглядом и застыла, увидев, что привлекло его внимание. Лахлан Макруайри и Магнус Маккей были невдалеке, они стояли на небольшой поляне в лесу, и, кажется, спорили. По крайней мере, Маккей спорит. Макруайри слушал его с ленивой улыбкой на лице, как будто у него не было никаких забот.