Династия Дунканов

– С этим человеком мне предстоит совершать прогулки верхом.

– Берите с собой арапник, мэм, и пускайте его в ход, если понадобится. Куда ему сладить с людьми, которые могут дать сдачи. И вооружены дубинкой.

– Жена бросила его, потому что не могла выносить его привычек?

– Я бы сказала, прежде всего поэтому. Она была миленькая, но ей не хватало дерзости и у нее не могло быть детей. Во всяком случае, они ее обвиняли в этом. Она внезапно уехала и уже не вернулась. Старик почти готов на основании закона объявить ее мертвой. Он может так сделать, даже если она уехала не так давно, чтобы прошел достаточный срок для законного на это основания.

– Он, наверно, со временем женится снова, – сказала я.

– Кому он нужен? Весь Новый Орлеан знает, что он такое. Не будь он сыном Клода Дункана, его давно бы уже вызвали на дуэль и убили.

– Да, но деньги, – напомнила я. – Богатый мужчина всегда найдет жену.

Колин начала было что-то говорить, но потом явно раздумала. Она подобрала ложкой остатки пудинга с тарелки, поднялась и приготовилась унести поднос.

– Я бы вам открыла глаза и на мистера Лаверна Кейвета. Он любит хорошенькие личики, да и стройные ножки.

– Мистер Дункан упоминал о нем как о друге.

– Так и есть. Он часто сюда приезжает. Он живет в квартире на Бурбон-стрит, но здесь чувствует себя как дома и распоряжается как хозяин. И ждет от людей повиновения. С ним можно ладить, но все-таки держите на макушке хотя бы одно ушко.

– А что Одетта? – спросила я, рассчитывая разузнать обо всех этих людях, когда появилась возможность.

– Если бы я когда-нибудь обратилась за помощью на Ирландский канал, так это из-за нее. Она будет завидовать вам, потому что вы молоды. Остерегайтесь ее.

Прежде чем Колин подняла поднос, я на прощанье обняла ее.

– Ты действительно подготовила меня к возможным неприятностям, – сказала я. – Спасибо тебе. Думаю, теперь я смогу с большей уверенностью смотреть в лицо этим людям.

Когда я закрыла дверь, я снова была на грани изнеможения и собралась пораньше лечь спать. Я была довольна, что не получила приглашения на ужин к семейному столу, ведь они ни за что не оставили бы меня в покое. Я предпочитала быть сама себе хозяйкой.

Я отшвырнула всю подаренную мне одежду. Выложив те предметы гардероба Мари, которые надену завтра, я натянула на себя одну из ее ночных рубашек.

В девять я лежала в постели, погасив лампы. В доме стояла тишина, в комнате было темно, и сквозь этот покой пришли ужасные воспоминания о затонувшем пакетботе и гибели моих отца и матери. Я уняла рыдания, думая о Дэвиде Бреннане и о том, чем он может быть сейчас занят. Он был так любезен и заботлив, не говоря уж о том, что действительно спас мне жизнь, что я действительно уважала его и восхищалась им, несмотря на столь краткое знакомство. Я молилась о том, чтобы вскоре он уже дирижировал оркестром в опере и создал себе имя, а может быть и стал знаменитым. Едва ли я когда-то еще увижу его. Этим вечером мне казалось, что ни Клод Дункан, ни его жена не предоставят мне большой свободы, не говоря уж о том, чтобы позволить съездить, когда захочу, в Новый Орлеан.

Отныне моя жизнь круто изменится. Мне предстоит быть дальней родственницей и трудиться за стол и содержание. Вряд ли будут оговорены какие-либо финансовые условия, которые со временем облегчили бы мне возможность уйти, что я для себя уже твердо решила. На днях я должна буду поговорить с мистером Дунканом о какой-либо плате наличными за мои услуги, но пока я слишком зависела от него, чтобы поднимать эту тему. Если он меня выгонит, я скоро опять окажусь перед судьей и на сей раз наверняка буду заключена в тюрьму и отправлена работать на кого-то в поле, и труд там будет гораздо более изнурительным. Итак, я собралась извлекать из своего положения все возможное и выжидать благоприятного случая.

IV

Утром я начала понимать, что меня ждет. Поскольку я легла очень рано, я была уже на ногах, одета и готова начать день, когда постучала Одетта. Она прямо-таки молотила в дверь – полагала, что я еще в постели. Я открыла и встала в дверях, пресекая всякую попытку Одетты войти.

– Слуги уже позавтракали, – сказала она. – Вы будете завтракать на кухне, и не вздумайте доложить об этом. В этом нет ничего худого, если вас не заставят есть с прислугой.

Я сказала:

– Мадам, я никогда не давала повода думать, что мне не нравится делить стол с кем бы то ни было. Это идея миссис Дункан, а не моя.

– Ну что ж, тогда не мешкайте. Хозяйка ждет вас к себе сразу после завтрака. Так что спускайтесь тотчас же.

Я ела мой завтрак в обществе одной лишь веселой чернокожей поварихи с Ямайки. Она сообщила, что ее зовут Сильвиана и что она самая лучшая в мире повариха, – мнение, которое я вскоре с нею разделила.

Я не съела еще и половины, как в кухню ворвалась Одетта, чтобы поторопить меня. Оставив часть завтрака, я последовала за нею снова наверх. Там она, постучав в одну из дверей, открыла ее и пропустила меня в гостиную Селины Дункан, затем в ее опочивальню. Комната была большая, и в ней легко дышалось, несмотря на задернутые портьеры и плотно закрытые ставни. В комнате было так темно, что миссис Дункан зажгла три большие лампы, хотя снаружи стоял ясный и солнечный день.

На кровати перед нею стояла подставка для письма, на которой лежала солидная пачка бумаг – похоже, писем. Селина указала на них.

– Я запустила свою корреспонденцию и теперь предоставляю ее вам. На каждом письме я сделала заметки, обозначающие, как хочу ответить. Ваше искусство, без сомнения, позволит составить очень хорошие и должные ответы. Когда покончите с этим делом, я найду вам другие занятия.

Упомянутые «другие» занятия заключались в подрезании цветов и их расстановке, чтении вслух, задергивании штор, когда она укладывалась вздремнуть днем, передаче распоряжений поварихе и Одетте, подготовке списка всевозможных покупок, кроме связанных с кухней.

Три дня я трудилась с раннего утра до часа, когда Селина решала отойти ко сну, и каждый вечер я чувствовала такое же изнеможение, как в тот вечер после трагедии. До сих пор Клод Дункан держался от меня в стороне, а Уолтер вроде бы провел последние три дня в городе. Человек по имени Лаверн Кейвет еще не почтил нас визитом. Я надеялась, что он и Уолтер не будут мне навязываться, ибо теперь целиком была поглощена поручениями Селины.

Моя рука уставала от возложенной на меня писанины. На все надо было отвечать, даже на самые пустые записки. Я не имела понятия, что меня ждет, но наверняка знала, если когда-либо эта работа принесет отдачу, она будет заслуженной.

На четвертое утро Уолтер ворвался в кухню, когда я ела. На нем были бриджи для верховой езды и бледно-желтая рубашка. Он был в сапогах, держал плеть и похлопывал ею по сапогам точно на манер своего отца.

– Вы не очень ранняя пташка, – сказал он. – Надевайте костюм для верховой езды. У Мари он был. Жду вас внизу через двадцать минут.

– Кататься верхом? – воскликнула я.

– А что же еще, женщина? Кататься, само собой.

– Но я должна узнать, что желает от меня ваша мать…

– Она желает от вас, чтобы вы ехали со мной. Шевелитесь же. Ненавижу верховые прогулки, когда солнце становится слишком жарким.

Мне опять не удалось как следует позавтракать, но я поспешила наверх, чтобы отыскать амазонку и влезть в нее. Я подумала, что Мари обладала превосходным вкусом в одежде, в отличие от вкуса в мужчинах, ибо экипировка была прелестной. Она состояла из довольно тяжелого облегающего бедра длинного твидового двубортного жакета с широкими лацканами. Под него я надела белую блузку с крахмальным, плотно облегающим воротничком. Юбка была пышной, но совсем простой. Все это увенчивалось блестящим цилиндром, который мне пришлось надежно пришпилить к волосам.

Сапоги сияли так же, как у Уолтера, и имелся арапник, тоже входивший в комплект. Когда я спускалась по лестнице, Уолтер, ждавший в вестибюле, казался ужасно раздраженным, но его лицо просветлело, едва он увидел меня, что я восприняла как комплимент. И не ошиблась.