Призраки Шафрановых холмов (СИ)

- Давай, парень, - поддержал со спины густой жесткий голос Жаме. До того он не обнаруживал своего знакомства с Мо - вернее, почти не замечал его, заднего подбегающего из своей свиты. - Отчего ж не затемнить?

Круг прошел, и еще один прошел в слепую, и партнеров снова убавилось - только англичанин продолжал сидеть, чуть заметно улыбаясь. Взяв верх над Жаме в словесной дуэли, он собирался обставить неожиданного помощника Мо и в картах.

Азартный блеск в глазах давался Мо легко - цирковая привычка к лицедейству сработала.

- Еще, - он добавил в банк, почти не глядя взяв протянутые Жаме деньги. Карты были по-прежнему закрыты.

Более опытные игроки потихоньку отваливались, понимая, что несмотря на уверенность англичанина, дело его не вполне на мази. И Мо со скрытым удовольствием поймал момент, когда, добавляя деньги в банк, англичанин полез не в бумажник, а во внутренний карман пиджака. Купюры, которые он положил, были крупнее прежнего.

У Уотсона были три туза - Мо чувствовал это уже давно, по старательно скрываемой уверенности англичанина и по тому, как тот поглядывал на него с легким сочувствием.

Однако уверенность Уотсона была поколеблена, когда на очередной круг Мо снова отказался открывать карты. А между тем пароход приближался к крупному городу - где, судя по всему англичанин должен был сходить на берег.

- Открываем, - ровным уверенным тоном сказал наконец Уотсон и смущенно улыбнулся. - Три туза.

Мо с выражением детской растерянности взглянул на него, руки его дрогнули. Он быстро и испуганно оглянулся на стоящего за его спиной Винсента, который последние три круга снабжал его деньгами. Окружающим казалось, что мальчишка-азиат сейчас расплачется, а на лице Жаме застыло уже хорошо знакомое Мо насмешливое выражение, с которым Винсент обыкновенно выхватывал оружие или всаживал кож в живот некстати подвернувшегося под руку.

- Три шестерки, - почти прошептал Мо, открыв карты.

…Когда он сгребал деньги из банка, на англичанина жалко было смотреть. Особенно когда подошли его жена и дочери. Старшая, черноокая красавица, в мать, окинула собравшихся злым взглядом из-под смоляных ресниц, а младшая, невзрачная худенькая девчонка лет десяти, остановила на Мо вопросительный, требовательный взгляд, безошибочно определив его причиной того, как ее отец сбивчиво говорил матери что-то по-французски, все время поправляя очки, соскальзывавшие со вспотевшего носа. И Мо под этим взглядом неожиданно для себя едва не вернул Уотсону выигранные деньги.

- Молодец, - когда англичанин сошел на берег, Жаме с силой хлопнул Мо по плечу. - Три туза… Я сам едва не поверил, что твое дело дрянь и плакали мои денежки. А этот гусь, видно, в конце не свои проигрывал, - злорадно добавил он.

…Семь лет прошло. Уотсон не узнал его, думал Мо, сидя за завтраком и смотря, как миссис Уотсон с обычным своим сумрачным видом меняет местами печенья, лежащие на ее тарелке, перехватывает их тонкими пальцами, на которых, подумалось ему, хорошо смотрелись бы дорогие перстни, сияющие камнями. Немудрено - робкий мальчишка-китаец и теперешний вполне уверенный в себе помощник Рамакера не могли совместиться в сознании англичанина.

А девочка узнала. Мо бросил быстрый взгляд на намазывающую булочку Ариадну - узнавание он прочел в ее взгляде, когда они вместе держали потерявшего сознание Рамакера у решетки. Но она ничего не сказала - только смотрела. Смотрела… смотрела…

…Крутится-крутится блюдце на острие трости, хрупко его равновесие - ах, вот сейчас сорвется, ударится оземь и разлетится на сотни осколков. Хрупко равновесие эквилибриста, хрупко, хруп… хруп…

В судьбу, предопределенность и встречи неспроста Мо не верил никогда. Даже обычная суеверность цирковых его почти не коснулась - конечно, он не садился спиной к арене, не трогал чужой реквизит, здоровался со всеми, выходя на манеж, и вместе со всеми, затаив дыхание, следил, будет ли первым вошедшим зрителем мужчина, что сулило прибыль. Но все это было привычное и впитавшееся в его жизнь вместе с жирной густой вонью грима, ароматом опилок и острым запахом клеток с животными.

Но Уотсон, его внимательный и ставший каким-то беззащитным взгляд сквозь круглые очки, заставлял верить. Отмахиваясь, словно от мухи, от этого тихого настойчивого звона, несущегося на него неотступно, как будущее. “Прощупай его, Тин-Пэн, прощупай хорошенько - этот жук слишком уверенно держится, наверняка работает не только на “Мид-Вест Коал” и ищет не только уголек. Уж я-то его хорошо чую”.

- Надеюсь, господа, вы составите нам компанию в завтрашнем маленьком пикнике, - прервав его мысли, сказала вдруг миссис Уотсон. Рамакер поспешил пышно-и многословно заверить, что будет совершенно счастлив принять участие в столь замечательном событии. А Мо едва успел скрыть замешательство - гордая и суровая хозяйка семейства, прекрасная и недоступная, была последним человеком, от которого он мог ожидать приглашения на пикник.

***

На пикнике, - который мог бы зваться просто вечеринкой, потому что происходил в поместье Уотсонов, так что не было нужды далеко ехать, - Черити чувствовала бы себя лишней, если бы не необходимость наблюдать. За гостями, за хозяевами, за приезжими; за Бетси Картер, которая все же получила приглашение, а в особенности за Адой Уотсон.

Ада - барышня глупая, унылая, вся какая-то прозрачная и сутулится, будто сама в себя заворачивается. Водная - так называла ее Черити про себя; недаром даже глаза у Ады какого-то зеленовато-прозрачного цвета, в котором нет ничего определенного. Одно слово, бледная немочь. Учитель в школе часто ставил в пример ее успехи во французском и сочинениях, и одно это породило в Черити стойкую неприязнь к англичанке. Даже в серсо - уж что может быть проще серсо? - Ада отчаянно мазала, так что кольцо то и дело шлепалось возле ее ног, пролетев мимо палочки. Так что когда за праздничным столом-покрывалом, уставленным всякими вкусностями, доктор Теннисон, слывший высокообразованным человеком, поднял тост за дочь хозяина дома, которая “оправдывая свое имя, словно древняя Ариадна, спасла живые души из огненного лабиринта”, Черити почувствовала раздражение. Из Ады получилась бы неплохая подруга главной героини, некрасивая и богатая, которую в конце отвергает герой.

Йон Рамакер, тот самый приезжий, на которого Черити возлагала большие надежды, будучи рассмотрен вблизи, оказался вполне ординарным и ничем не напоминающим героя романа - что в сочетании с дурой Бетси Картер было совсем уж никуда не годным. Даже помощник Рамакера, молодой азиат, которого все называли Мо, подходил для этого лучше - он, по крайней мере, сумел заинтересовать молодежь (да что греха таить, и саму Черити) игрой, состоящей в том, чтобы вытащить из беспорядочно высыпавшейся кучи разноцветных палочек самые ценные, не пошевелив остальных.

Черити, затаив дыхание, смотрела, как Мо вытаскивает из кучки красно-синюю палочку, которая называлась “император” - тащил он ее осторожно и медленно-медленно, будто и вовсе не двигая пальцами. Но каким-то волшебным образом красно-синий “император” выполз из общей кучки, а остальные палочки даже не шелохнулись при этом. На это зрелище засмотрелся даже старый Уитакер, которого Уотсоны пригласили в качестве наемного лакея - не пойми для чего, подумала Черити, следя за тем, как с царственной величественностью Уитакер разносит напитки.

А потом заиграли, зазвенели, запищали банджо, гармоника и маленький барабанчик, начались танцы. И Бетси Картер танцевала с Рамакером, а Ребекка - со своим губошлепым Сенди, сердито отметила про себя Черити. Саму ее, разумеется, не пригласят - но не успела она этого подумать, как перед ней оказался сам хозяин дома и галантным жестом протянул руку, прося мисс Олдман оказать ему честь и принять приглашение на вальс.

Черити напряженно следила за своими ногами, стараясь не наступить на лакированный сапог своего кавалера и не опозориться, и все больше краснела. Она ненавидела себя, ненавидела уже и мистера Уотсона, прах бы его побрал с его галантностью и умными разговорами. Хотя поговорить с ним было бы интересно - потому что он расспрашивал ее о книгах, которые, как он слыхал, мисс Олдман очень ценит. Но говорить о книгах и одновременно следить за ритмом и ногами было для Черети немного чересчур.