Дочь обмана

Мари-Кристин хотелось непременно посмотреть бани, и Фиона предложила, чтобы Джек прямо сейчас сводил ее туда, а мы с ней тем временем вернулись бы во флигель поболтать о старых временах.

Мне такое предложение очень понравилось, потому что я думала, что Фиона сможет мне кое-что рассказать о ситуации в Леверсон Мейноре.

— Когда вернетесь, я угощу вас кофе, — пообещала Фиона Джеку и Мари-Кристин.

Мари-Кристин испытывала от нашей экскурсии явное наслаждение, а я радовалась, что ее все так живо интересует.

По дороге к флигелю я объяснила Фионе, почему Мари-Кристин осталась жить со мной, и вкратце рассказала о своей поездке во Францию.

Она слушала меня с большим интересом и сочувствием, которое, я уверена, было вполне искренним.

Я спросила:

— А ты, Фиона, как ты жила все это время?

— Ну, самое главное, это то, что я вышла замуж.

— И ты счастлива?

— В высшей степени. Мы оба так увлечены всем этим… И, кроме того, столько лет бабушка была причиной моего беспокойства.

— Она все еще в этой лечебнице?

— Да. И ей там неплохо. Она живет в мире своего воображения. Пользуется большой популярностью среди других больных, предсказывает им судьбу, угадывает будущее. По-моему, это несколько скрашивает их жизнь.

— Она не возражает, что ее поместили туда?

— Я думаю, едва ли она осознает реальность. Ей нравится находиться в таком обществе, где она может как-то выделиться, что ей вполне удается с помощью своего «особого дара».

— Она помнит о том случае, когда она убрала предупреждающий знак?

— О, это было ужасно! Ведь и ты, и леди Констанс могли тогда погибнуть. Бабушка ничего этого не помнит. Сейчас она полностью поглощена той жизнью, своими приятельницами. Иногда мне даже кажется, что она не помнит, кто я. То, что она в лечебнице, под хорошим присмотром, это для меня огромное облегчение. А когда мы с Джеком поженились, все вообще пошло по-другому. Мне необыкновенно повезло. Конечно, то, что она убрала тогда предупреждающий знак, стало последней каплей. Я окончательно поняла, что ей нельзя больше здесь оставаться. Странно, что такой опасный ее поступок в конечном счете обернулся благом.

Я вспомнила, как мы с леди Констанс сидели там, в яме, и как после этого исчезли разделявшие нас барьеры, и мы подружились.

— Был найден храм, — продолжала Фиона. — Это необыкновенная удача! И в результате Джек смог приехать сюда. Все это произошло после того случая.

— Я рада, что в конце концов это привело к чему-то хорошему.

— Но когда я думаю, что могло случиться!

— Зато был обнаружен храм, — улыбнулась я, — и Джек приехал сюда. И еще стало ясно, что за твоей бабушкой нужен присмотр. Фиона, какая сейчас обстановка в Леверсон Мейнор? Ты ведь бываешь там, не так ли?

— Да, иногда я захожу проведать бедную Лайзу. Какая ужасная трагедия!

— Этот несчастный случай поставил крест на ее карьере, но благодаря ему она вышла, замуж за Родерика.

Фиона покачала головой.

— Это печальный дом.

— Мне тоже так показалось.

— Ты так неожиданно уехала. Я думала, что вы с Родериком…

— Значит, ты ничего не слышала?

— Ходили разные слухи. Не знаешь, чему верить. Раньше леди Констанс меня недолюбливала, а сейчас относится почти дружески. Она думала, что я стараюсь заполучить себе в мужья Родерика, используя его интерес к раскопкам. И ей это не нравилось, — она улыбнулась. — Ну ладно, с этим небольшим осложнением теперь покончено. Я хожу навещать Лайзу. Она несколько раз приходила сюда, еще до того как слегла. Она всегда проявляла большой интерес к раскопкам. Иногда я беру с собой кое-что из находок, чтобы показать ей. Мне кажется, она всегда рада моему приходу.

— Ты знаешь, почему я так внезапно уехала?

— Да, я слышала, что это связано с неблаговидным поведением Чарли Клеверхема, результатом которого явилась ты. Вы с Родериком собирались пожениться, а потом выяснилось, что вы брат и сестра.

— Именно это и стало причиной моего отъезда, Фиона.

— Значит, это правда?

— Нет. Мы думали, что это правда. И поэтому я уехала. Теперь у меня есть доказательства, что я не дочь Чарли.

— И ты решила вернуться.

— Меня попросила приехать Лайза. Я не знаю, что будет дальше.

— Понимаю. Я уверена, что Родерик несчастлив. И Лайза тоже. Она мне не рассказывала об этом. Говорила только, какой замечательный Родерик, как он сочувствует ей и как она не знает, на что решиться. Для нее это конец волшебной сказки про то, как Родерик предложил ей выйти за него замуж и привез в роскошный Леверсон Мейнор.

— Я не останусь здесь надолго, — сказала я. — Я приехала только потому, что сама Лайза просила меня об этом. И меня здесь очень тепло приняли.

— Леди Констанс прониклась к тебе нежными чувствами. Это удивительно. Она мало кого любит.

— Мы вместе пережили это приключение.

— Что же теперь будет, Ноэль?

— Я не знаю.

— Бедная Лайза. Она испытывает такие боли. Я часто думаю о том, как она лежит там. Она рассказала мне, как мечтала о славе великой актрисы, как ей помогла твоя мама. Она часто говорит о ней. Это прямо какая-то навязчивая идея. Много раз она говорила мне, что хотела стать второй Дезире. И что она бы этого достигла, если бы судьба не обошлась с ней так жестоко. Но теперь ей, по крайней мере, не надо беспокоиться о будущем. Она надежно обеспечена, и это для нее очень важно.

— Бедная, бедная Лайза.

— И ты с Родериком — тоже.

— Я должна уехать, — сказала я.

— Но что ты будешь делать?

— Пока что у меня нет никаких планов.

— Ты должна постараться уйти с головой в какую-нибудь работу.

— Как ты?

— Это самое лучшее, Ноэль. Иногда в жизни нам необходимы какие-то подпорки.

За стеной флигеля послышались шаги — возвращались Джек и Мари-Кристин.

Мари-Кристин всецело увлеклась римскими развалинами, вызвавшими в ней столь характерный для нее неукротимый энтузиазм.

Но в то же время она очень беспокоилась о моем будущем.

Ей было необходимо, чтобы вокруг постоянно что-то происходило. Я полагаю, это помогало ей отвлечься от ее потери. Она не была особенно близка ни с кем из своей семьи, но они были частью той привычной жизни, из которой она была так жестоко вырвана.

Иногда я думала, правильно ли я поступила, посвятив ее во все эти тайны. Но мне казалось, что она должна о них знать, потому что фактически она живет моей жизнью. Несмотря на свой юный возраст, она обладала определенной житейской смекалкой, сочетавшейся с неопытностью и наивностью, что то и дело проявлялось в ее поступках.

Она хотела, чтобы события продолжали развиваться, и с нетерпением ждала этого. Ее вдохновила наша удачная поездка в Корнуолл, это приключение вселило в нее бодрость и уверенность в успехе. И теперь она жаждала дальнейших действий.

Однажды она спросила меня:

— Лайза собирается с ним разводиться? Я очень надеюсь, что да. Я обожаю этот дом. Здесь так здорово! Иногда, правда, жутковато, когда думаешь обо всех этих призраках. Но это мне даже нравится. Тем он и интересен. А еще эти римские обломки. И Фиона, и Джек. Я бы хотела остаться здесь жить.

Я заметила, что она, по своему обыкновению сметая прочь все преграды, уже представляет себе, как Лайза смиренно удаляется и мы с ней поселимся здесь, в этом восхитительном доме, так возбуждающем ее живое воображение.

— Ты забегаешь вперед, Мари-Кристин, — сказала я. — Мы еще не знаем, как все будет.

— Но ты же видела ее, говорила с ней. Ты же сказала ей, что мы нашли те письма, и теперь ты можешь выйти замуж за Родерика.

— Все не так просто. Нужно подождать. Поживем…

— Знаю-знаю, — хитро улыбнулась она. — Поживем — увидим.

— Да, и пожалуйста, не забывай об этом.

— Все будет хорошо, я знаю. Мне так нравится этот дом! Мне нравится Родерик. Нравится Фиона. Нравится Джек.

— Я рада за тебя, — ответила я. — Но это проблемы не решает.

— Ну вот, опять это твое «поживем-увидим». Джек обещал показать мне древнюю ложку, которую им удалось откопать. Она с одного конца ложка, а с другого — такая острая шпилька. Римляне использовали ее, чтобы доставать из раковин устриц, значит, им нравились устрицы, которых находили у берегов древней Британии.