Летняя гроза

— О папочка! — прерывисто прошептала она, дрожа всем телом. Прошло уже много долгих лет с тех пор, как она его так называла, будучи маленькой девочкой, заменив впоследствии это слово словом «отец».

Адам заморгал, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы.

— Мне так плохо! Я тоже хотела бы умереть! — крикнула она.

— Но ты не можешь, Гроза, — тихо проговорил он, нежно гладя ее по остриженным волосам. — Ты должна найти в себе силу, чтобы продолжать жить дальше и растить детей, которым теперь ты нужна еще больше. — Он осторожно повел ее в дом, остальные, взяв детей, последовали за ними.

В то время как Таня утешала плачущую дочь и возилась с детьми, Адам слушал рассказ Джереми.

— Это было так неожиданно и так подло, — сказал Джереми в заключение своего долгого повествования. — У военных не было причин врываться на это мирное собрание. Без предупреждения они начали истреблять всех на месте. Это было ужасное зрелище! Я до сих пор с трудом верю, что они могли так поступить.

— Они поступали так много раз и в прошлом, — хмуро напомнил ему Адам.

— Но это же была всего лишь религиозная церемония! — гневно воскликнул Джереми. — Господи, это был всего лишь танец!

— Вот именно. По иронии судьбы, они напали на индейцев как раз в тот момент, когда те поклонялись тому же Христу, учение которого они с таким трудом пытались распространить среди них все эти годы.

— Но почему? Почему они не могут понять? Как они могут обманываться насчет того, что происходит? — Джереми был вне себя от горя и гнева из-за этих бессмысленных человеческих жертв.

— Им никогда не понять наш образ жизни, — сказал ему Адам. — Они не хотят, да и не смогут. Возможно, здесь когда-нибудь и воцарится мир, но никогда не будет настоящего понимания между белыми и индейцами, по крайней мере, до тех пор, пока правительство будет настаивать, чтобы индейцы отказались от своих жизненно важных интересов.

— Меня удивляет, что Вольный Ветер захотел, чтобы Гроза жила с нами, — сказала Таня, бросив озадаченный взгляд на дочь, которая сидела с отсутствующим видом.

Джереми с недоумением посмотрел на Таню.

— Вы — ее семья. Куда же еще ей идти?

— Он мог бы захотеть, чтобы она жила среди шайеннов, где его родители могли бы помочь ей вырастить его сына.

Это повлекло другой вопрос.

— А что с Зимним Медведем и его семьей? — спросил Адам. — Удалось ли остальным членам семьи Вольного Ветра спастись?

— Думаю, что да. Когда мы скакали прочь, я видел, как вождь и несколько воинов удалялись в противоположном направлении. С ним были его жена, и сын, и Звонкий Жаворонок. Две Стрелы поехал с нашим маленьким отрядом, он должен был отвезти в деревню тело Вольного Ветра и сообщить о случившемся Зимнему Медведю.

— Я должна была присутствовать на погребении Вольного Ветра, чтобы оплакать его и самой положить свои косы на его тело, — пробормотала Гроза со своего стула. — Я должна была сама омыть его тело и одеть его в лучшие ритуальные одежды. Идущее Облако тоже должен был быть там. — Она перевела на мать свои заплаканные глаза. — Как я объясню отсутствие Вольного Ветра его маленькому сыну? Как я смогу сделать так, чтобы он сохранил живую память о нем, ведь он вскоре забудет даже то, как он выглядел.

— Ты найдешь способ, — сказала ей Таня. — Когда твой рассудок прояснится, ты найдешь ответы на многие вопросы, которые тебя сейчас тревожат. — Жизненный опыт подсказывал Тане, что лишь время способно вылечить израненное сердце дочери и облегчить боль от утраты Вольного Ветра.

В последующие дни Гроза была погружена в глубокую печаль. Ее горе было безграничным, и ничто не могло ее утешить. Она как потерянная бродила по дому, и только дети несколько отвлекали ее от тяжких раздумий. Однако каждый раз, когда она смотрела в маленькое, дорогое ее сердцу лицо Идущего Облака, она видела в нем отражение черт Вольного Ветра в миниатюре, и стрела жгучей боли пронзала ее сердце.

Долгие дни и ночи душа ее оплакивала свою утраченную любовь. В ее печальных глазах постоянно стояли слезы. Не проходило ни одной ночи, чтобы Гроза не кричала во сне, прижимая к себе подушку вместо утраченного Вольного Ветра. Даже сморенная сном, она все равно продолжала плакать, и сердце ее разрывалось от горя.

Гроза начала присутствовать на утренних молитвенных песнопениях своего отца, держа на коленях Идущее Облако, чтобы он мог научиться этому ритуалу от Адама. Часто она еще долго оставалась там после того, как Адам уводил Идущее Облако на завтрак, смотрела на восход солнца на востоке, туда, где ее возлюбленный был погребен за сотни миль от нее. Лишь пронизывающий холод заставлял ее возвращаться обратно в дом.

В эти дни Гроза не обращала на свою внешность никакого внимания. Единственный мужчина, для которого она хотела быть красивой, был отнят у нее навсегда. Она мало спала, и у нее совершенно отсутствовал аппетит, она страшно похудела и побледнела. Ее короткие волосы, хотя и начали снова виться, были тусклыми и безжизненными.

— Гроза, ты должна перестать вести себя так, — однажды выговорила ей Таня. — Разве в тебе нет ни капли гордости? Что бы подумал Вольный Ветер, если бы увидел тебя в таком состоянии?

Безразлично пожав плечами, Гроза ответила:

— Он бы понял, что я скучаю по нему и хочу быть с ним.

— Он также подумал бы, что ты сошла с ума, доведя свое тело до такого состояния, — резко сказала Таня. — Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? Ты похожа на жердь. Тебя ветром сдует.

— Мама, в последнее время еда не вызывает у меня никакого аппетита.

— Несмотря на это, ты должна есть, иначе заболеешь и не сможешь воспитывать детей, как хотел Вольный Ветер.

Строгое напоминание матери возымело свое действие. С чувством стыда Гроза вспомнила последнюю волю Ветра и поняла, что не может позволить себе нарушить эту клятву. С этих пор она насильно заставляла себя есть, хотя еда казалась ей безвкусной еще долгое время. Молодое тело Грозы постепенно начало приобретать прежние очертания, а лицо вскоре утратило изможденный вид, одежда перестала висеть на ней, как на скелете. Короткие черные волосы, завитки которых чудесно обрамляли нежное лицо Грозы, снова начали блестеть. Платья опять стали хорошо сидеть на фигуре, выгодно ее подчеркивая, и медленно, но верно темные круги под глазами начали бледнеть.

Ей было очень непривычно снова надевать юбки и блузки из хлопка или шерсти. Хотя Гроза всегда обожала атлас и кружева, ленты и банты, сейчас она с сожалением вспоминала об одеждах из оленьей шкуры. В ее теперешнем состоянии она не могла по достоинству оценить красоту нарядов, которые висели у нее в гардеробе. Она одевала их без комментариев, не волнуясь и не восхищаясь ими, как когда-то во времена юности. Теперь они потеряли для нее всякий смысл и служили лишь прикрытием телу.

Пытаясь вылечить Грозу от бессонницы, Таня посоветовала ей побольше гулять, и, если позволяла погода, они вместе отправлялись на верховую прогулку. Постепенно Гроза начала помогать в работе по дому, но с каждым днем ее все больше начинало тянуть в конюшню: в ней снова проснулась любовь к лошадям. Вскоре кожа молодой женщины обрела прежнюю упругость и здоровый вид, а свежий воздух углубил ее беспокойный, прерывистый сон.

День Благодарения наступил слишком быстро после приезда Грозы на ранчо, чтобы встретить его в подобающем для праздника настроении. В конце концов за что ей было быть благодарной? Ее муж погиб, дети осиротели. Даже когда она находилась в кругу любящей семьи, одиночество давило на нее, как мрачное темное облако. Не доев праздничную еду, Гроза извинилась и пошла к себе в комнату, чтобы уединиться в своей печали.

Каждый изо всех сил старался утешить и поддержать ее. Вскоре на ранчо приехали Марла и Охотник, и хотя ее подруга была на последних неделях беременности, она всегда находила время, чтобы поговорить с Грозой. За последний год Утренняя Заря расцвела и превратилась в темноглазую красавицу, но по-прежнему оставалась такой же милой и застенчивой. В свои семнадцать лет она полностью покорила бедного Стивена Керра, который из кожи вон лез, чтобы добиться ее расположения. И даже несмотря на свою глубокую печаль, Гроза была рада, что ее сестра наконец оправилась от шока после нападения на нее Роджера Уоткинса. Теперь Заря уже больше не собиралась уходить в монастырь, а говорила о Стивене и его планах относительно их будущего.