Моя Теодосия

«Стыдно, мисс Присей. Вы должны принимать жизнь, если не можете изменить ее. Где же ваше мужество?»

– О, папа, – прошептала она, – как же мне попасть к тебе?

На мгновение сознание ее прояснилось, впервые за эти месяцы. Почему она до сих пор находится здесь одна, почему не рядом с единственным человеком, который один сейчас связывает ее с жизнью.

Ей пришлось ждать недолго.

Аарон в Нью-Йорке пока не посылал за ней из-за трудных обстоятельств. Сам он не мог приехать: хотя в Нью-Йорке было все нормально, он опасался ареста в другом месте. Да и война затрудняла передвижение. Дела же у него опять пошли хуже. И Джозеф писал, что здоровье Тео не позволяет ей приехать одной, а сам он пока не может уехать из Каролины. При этих обстоятельствах Аарон обратился к Тимоти Грину, который много для него сделал во время выборов 1800 года. Он употребил все свое красноречие, даже обещал когда-нибудь вознаградить старого друга, если тот предпримет это путешествие. Грину было теперь под семьдесят, и он не любил покидать свой дом. Но все же он, наконец, согласился и третьего декабря приехал в Вэккэмоу, предварительно встретившись и поговорив с Джозефом, в Колумбии. Тот был недоволен.

– Полковнику Бэрру не было необходимости посылать эмиссаров за Тео. Миссис Элстон сейчас не готова к путешествию, а если бы была готова, то я или кто-то из моих братьев проводили бы ее, – зло сказал он гостю.

Грин был смущен и недоволен таким приемом, но продолжал вежливо настаивать.

– Полковник очень встревожен сведениями о состоянии ее здоровья. Она даже не пишет ему сама. У меня же есть некоторые познания в медицине, и я мог бы помочь леди в пути. Полковнику Бэрру кажется, что с ним на севере ей будет лучше.

Наконец, Джозеф уступил.

– Если она захочет ехать, можете подготовить путешествие. Я сам не могу поехать туда до окончания выборов на будущей неделе. Во всяком случае, сейчас вам трудно будет поехать.

Так Грин оказался на Дебордье. Он ужаснулся, увидев Теодосию, которую знал хорошенькой девушкой. Она неподвижно лежала в кресле в первой комнате, уставившись на океан. Если бы не ее прекрасные волосы, он и не узнал бы ее. Она повернулась, услышав его шаги, и посмотрела на него без удивления. Да, она очень больна, подумал он печально, продолжая, однако, улыбаться.

– Здравствуйте, миссис Элстон. Я – Тимоти Грин, помните? Я приехал по поручению от вашего отца и хочу отвезти вас к нему.

Она закрыла глаза, словно от боли, но вновь открыла их.

– Я рада, – медленно проговорила она. – Я хочу к нему. Он у меня один остался. Остальные, те, кого я любила, ушли.

У вас, мадам, – подумал Грин, – остался еще муж, но повидав его, я не удивляюсь, что вы его не считаете.

– А когда мы поедем? – спросила она, и голос ее был таким, будто каждое слово давалось ей с трудом.

Он сел рядом с ней и стал щупать ее пульс. Он был слабым и учащенным.

– Как только будет возможность безопасного проезда, – ответил он. – Ваш отец был бы огорчен, увидев, что вы так упали духом.

На ее бледных губах появилась слабая улыбка.

– Да, мне надо скорее поправляться. Он любит, когда я веселая и счастливая. Я не должна его огорчать, особенно теперь, когда у него снова все хорошо. Он ведь, очевидно, в Ричмонд-Хилле? Как приятно мне знать, что он снова занял подобающее ему место среди лучших людей в мире!

Грин удивленно уставился на нее и смущенно отвернулся. Невероятно! Неужели она думает, что он снова в Ричмонд-Хилле? Бедняга едва избежал долговой тюрьмы благодаря усилиям немногих оставшихся друзей. И хотя он сам не терпел жалости, он сам внушал ее теперь. Из жалости и сам Грин взялся за свое довольно неприятное поручение.

– Как он выглядит? – услышал он слабый голос Тео. – Впрочем, что я спрашиваю. Он не меняется, всегда мужественный… и молодой.

Грин покачал седой головой, но промолчал. Он вспомнил, как этот человек сидит в своем каморке, которую он именует кабинетом для приема клиентов, за столом, как всегда, но сгорбившийся, исхудавший, плохо одетый, как бы овеянный духом поражения.

Бедняжка, думал он, глядя на бледную тень перед ним, ее сердце не выдержит правды. Хватит с нее потрясений… Он тяжело вздохнул.

В следующие несколько дней он сделал для нее, что мог, хотя его скудных медицинских знаний было маловато для ее болезни. Лихорадка и жажда продолжалась, и он боялся и думать о поездке. Вдруг им, казалось, повезло. Лоцманский корабль, занимавшийся каперством, вошел в Джорджтаун для ремонта. Назывался он «Патриот» и был построен, как скоростной. Командовал им капитан Оверстокс, и на нем был штурман. Он должен был быстро добраться до Нью-Йорка с добычей. Пушки были спрятаны на нижней палубе. Путешествие могло занять пять-шесть дней. Правда, судно было маленьким и не очень удобным, но Грин обрадовался. Он заказал каюту для Теодосии с Элеонорой и койку в кубрике для себя. Большая часть команды была в отпуске в Джорджтауне.

После этого он написал Аарону:

«Джорджтаун, 22 декабря 1812 года.

Я достал билеты для вашей дочери на судно, которое после ремонта отправится отсюда в Нью-Йорк. Боюсь только, что мистер Элстон сочтет этот транспорт несоответствующим. Но миссис Элстон очень хочет ехать. Не удивляйтесь тому, что она слаба и истощена. Она страдает нервным расстройством. Мы должны приплыть дней за восемь. Тимоти Грин».

Он не решился полнее рассказать о ее состоянии. Оставалось дождаться Джозефа, который наконец был избран после жарких баталий губернатором Южной Каролины – не народом, он был непопулярен, а законодательным собранием.

Новый губернатор прибыл на Дебордье на Рождество. Празднования на этот раз не было, хотя слуги сделали несколько букетов из остролиста и приготовили пудинг. Слишком горька была память о праздниках в Оуксе, когда сын так радовался.

Днем, однако, пришли Вильям и Полли. Больше здесь в это время не было никого из семьи. Они были подавлены мрачностью их дома и недовольны Теодосией.

– Ей следовало вставать, – говорила Полли Джозефу, когда они вышли из ее темной комнаты. – Потерять ребенка – страшно тяжело, но это случалось со многими. Надо сделать усилие ради тех, кто здесь. Особенно сейчас, когда ты достиг высокого положения и тебе нужна помощь.

Прежде она никогда не осмеливалась критиковать ее при нем. Но что это за жена губернатора, которая лежит, беспомощная, боясь пошевелиться? И снова она бережет силы, чтобы опять предпочесть мужа своему жалкому отцу. Джозеф мрачно молчал. Его жена словно не представляла себе, чего он достиг. Он и сам только смутно понимал, что старался выглядеть победителем, чтобы вызвать ее восхищение. Должна же она понять, какой он человек и чего достиг по сравнению с преступными химерами, в которые она верила.

Но Тео приняла эту новость вяло, со слабой улыбкой.

Она вежливо сказала:

– Как замечательно, Джозеф, – и снова погрузилась в свою страну грез.

Полли сказала, что Джозефу следует быть более суровым с женой, ее муж кивнул, а сам Джозеф снова промолчал, Тимоти Грин вступился за Тео:

– Миссис Элстон очень больна, мэм. Ей не так легко поправиться, как вам кажется. И ей нужно переменить климат.

– О, – сказала Полли не без добродушия, – она всегда стремилась поменять климат. Известно, что ей никогда не нравилась Каролина.

Грин подумал, что это вполне понятно, ведь здешний климат убил ее ребенка и подорвал ее собственное здоровье. Но он не стал спорить.

Тридцатого декабря Теодосию перенесли на самую большую баржу плантации, которая стояла в речке за Дебордье, и повезли в залив Виниоу. Вместе с ней были Грин, Джозеф и Вильям, отправившийся с ними по предложению Полли, чтобы придать церемонии прощания семейственный вид, а потом проводить брата в Роз-Хилл. Полли считала, что Джозефу следует немного развеяться, ведь он всегда сам не свой, когда Тео оставляет его. Голова Тео лежала на коленях Элеоноры. Француженка с радостью прощалась с берегами перешейка Вэккэмоу. «Не дай Бог снова увидеть эту злую страну», – бормотала она про себя. Она смотрела с отвращением на негров-гребцов, тянувших свою дурацкую песню: «Ровда-йовда, большой, тяжелый…» Она вспомнила, что уже слышала эту песенку десять лет назад на этой же барже, когда ехала сюда с мадам. Только тогда у нее на руках был бедный малютка Гампи. Руки ее дрожали, и она быстро отвернулась.