Моя Теодосия

– Как ты можешь до сих пор боготворить такого человека…

Но она, не замечая его, смотрела на отца. Как ему, должно быть, сейчас больно и как он несчастен! Он ведь никогда прежде не был к ней несправедлив. Неужели он подумал, что она могла его оставить? Она со страхом и болью вспомнила, каким беззащитным предстал он перед ними, когда они вошли. Нет, он не должен быть таким! Всегда он должен быть сильным, несгибаемым. Все остальное неважно.

До нее, наконец, дошли слова Мерни. Она посмотрела на него так, словно он был наглым чужаком.

– Я предпочла бы не жить, чем не быть дочерью такого человека, – ответила она спокойно.

Аарон порывисто вздохнул. Теперь на его лице было написано торжество, легкое смущение и благодарность. Она подошла и стала на колени рядом с ним.

Мерни в изумлении наблюдал за ними. Такая любовь была ему непонятна. Но в эту унылую камеру она принесла красоту. И ведь любовь бывает разной, его ли дело судить?

– Ты победила, моя Теодосия, – пробормотал он. – Пусть судьба твоего отца решается без меня, – он тихо постучал в дверь.

– До свидания, – сказал он, поглядев на встревоженную Тео, и грустно улыбнулся. – Не беспокойтесь, вечером я уезжаю из Ричмонда.

XXV

Процесс продолжался в знойные августовские дни. На неделю появлялся Джозеф, угрюмый и плохо себя чувствовавший. Он пытался уговорить Тео сразу уехать, но она не послушалась, и даже, странным образом, словно не замечала его. Он снимал комнату неподалеку от нее, они даже не ужинали вместе, когда она была не с отцом. Она вежливо беседовала с ним о том, о сем, даже поблагодарила за приезд, но он не чувствовал с ее стороны какого-то определенного отношения к себе. В этом не было враждебности, просто отсутствовали эмоции.

Джозеф, беспокоившийся о своем добром имени, выдержал довольно неприятную встречу с Бленнерхассетом. Ирландец также оказался под следствием, вместе с «будущим государем», но сохранил верность Аарону, а потому не скрывал презрения к Джозефу.

Последний пожалел, что приехал сюда, хотя был и рад, что дело оборачивалось для Аарона лучше, чем он опасался. Он снова вернулся домой, чувствуя себя больным и больше обычного тревожась по поводу жены. Она жила в каком-то странном мире, где все человеческие отношения как будто стали призрачными. При ее поразительной сосредоточенности на отце, она, казалось, не беспокоилась даже о сыне. «Ему там хорошо с Элеонорой, – говорила она. – Я не так нужна ему, как нужна здесь».

Обо мне она и вовсе не думает, размышлял Джозеф, в одиночестве возвращаясь на плантацию.

В сентябре долгое испытание закончилось. Оказалось невозможным доказать, что Аарон совершил открытый акт войны. Они не сомневались, что он намеревался сделать это, но решающих доказательств, что он сделал это, не было, а потому закон не мог с ним ничего сделать. В этом случае даже показания Льюиса не изменили бы исхода. Ведь и у него не было таких доказательств. Заговор был обнаружен в самом зародыше.

Приговор был оглашен в спокойной обстановке. Публика была утомлена долгим процессом. Когда судья спокойным голосом делал свое заключение, никто уже не сомневался в исходе. Присяжные посовещались несколько минут и вернулись на свои места.

– Не виновен, потому что вина не доказана, – неуклюже провозгласил старший.

Тео чуть не закричала от радости, но Аарон вскочил, протестуя против двусмысленного приговора.

– Или я виновен или невиновен! Требую, чтобы присяжные изменили приговор!

Началась длительная и неприятная словесная перепалка с участием судьи, присяжных, Аарона и публики. После часовых дебатов, иногда напоминавших кошачью драку, присяжные уступили. Приговор был оставлен, по сути, старым, но в протоколе кратко записали: «Не виновен».

Судья слегка поклонился Аарону и удалился. Присяжные и обвинители последовали за ним, все еще ворча.

Охрана отдала Аарону честь, открыла перед ним дверь – и он был свободен. Его, конечно, поздравляли, Лютер Мартин хлопал его по спине и орал приветствия. Его ричмондские сторонники тут же предложили отпраздновать освобождение в таверне. Тео, не помня себя от радости, обняла его, смеясь несколько истерично.

Вашингтон Ирвинг также подошел к ним с поздравлениями. Что-то странное, вызывающее недоверие, было для него во всем этом. Да, Аарона с трудом оправдали, но что дальше? Джефферсон недоволен, будут новые преследования. Многие считают Аарона виновным. Говорят к тому же, что Аарон весь в долгах. Бедняжка Тео! Он пожал ее руку, поздравил, сочувственно глядя на нее.

Это ей не понравилось. Кто смеет жалеть ее теперь! Аарон ведь оправдан.

Однако вспышка радости и торжества была короткой. В последующие дни стало ясно, что, избегнув виселицы в Ричмонде, он не мог быть застрахован от нее в будущем. По наущению Джефферсона, против него выдвинули уголовные обвинения в Огайо и Миссисипи. В других штатах, кроме Вирджинии, ему с трудом удалось вывернуться. В Нью-Йорке и Нью-Джерси он все еще «разыскивался за убийство» Гамильтона. В Балтиморе толпа собиралась линчевать его…

– Кажется, – говорил он Тео, – в Штатах нет тюрьмы или виселицы, которые не были бы готовы отказать мне гостеприимство. Чем заслужена такая популярность?

Ей слишком больно было от причиненной ему несправедливости, чтобы отвечать на это или жаловаться. Постоянное преследование казалось ей теперь каким-то черным чудовищем. Лучше бежать от него.

– Да, – сказал он, читая ее мысли. Они уже не раз обсуждали это, как лучший выход. – Надо мне на время исчезнуть за границу. В мое отсутствие они остынут или найдут новую добычу. А я найду сторонников в Англии или во Франции.

Она поняла, что он подумал о Наполеоне. Аарон не сомневался, стоит ему только встретиться с великим завоевателем, он получит всяческую помощь. Здесь люди провинциальны и трусоваты, у них нет предвидения. В Старом свете все пойдет иначе, и император поймет его.

– Джером Бонапарт, которого я принимал в Ричмонд-Холле, теперь король вестфальский, – заметил он, развивая эту мысль.

– И, конечно, – обрадовалась Тео, – он тоже окажет тебе гостеприимство и поможет увидеться со своим братом.

Аарон не сомневался в этом. Постепенно и к Тео вернулась надежда. Аарон и не терял ее. План «X» все еще возможен. Европа может стать новым полем для его подготовки. Изгнание может обернуться желанным прикрытием.

Решив, что делать, он снова начал действовать. Дом Свартвоутов в Нью-Йорке был открыт для них. Братья Свартвоуты не изменяли своего хорошего отношения к ним. Аарон, прибывший ночью, поселился в комнатке наверху, которую он не решался покидать несколько недель, пока улаживалось дело с отъездом в Европу. Обычное отсутствие денег делало положение еще более неприятными. Свартвоуты дали, что могли, некоторые бывшие сторонники, посвященные в это дело, – тоже, но в целом этого не хватало на проезд до Европы и на достойную жизнь там.

Однажды вечером, когда они с Тео сидели за столом в его комнате, ломая голову над тем, где раздобыть недостающие суммы, она грустно сказала:

– Если бы те, что должны тебе деньги, вернули их…

– Прочему они должны это делать? – весело заметил он. – Я сам не плачу кредиторам.

– Все равно, надо попытаться еще раз. – Она оделась и вышла. Много было таких осторожных и унизительных визитов в Нью-Йорке. Ей нужно было скрывать его присутствие в городе, пытаться получить деньги от должников и не попадаться на глаза кредиторам. Успехов не было. Товарищи их по временам Ричмонд-Хилла через слуг передавали, что их нет дома. Если же принимали, то с холодной вежливостью, которая сменялась холодным молчанием при упоминании о деньгах.

– Я знал это, – говорил он. – Ты у меня молодец, но все это бесполезно.

Она утомленно вздыхала. Если бы Джозеф мог помочь! Но и он, если бы и захотел, был бесполезен. Он уже вложил в их дело пятьдесят тысяч, которые уже растаяли. Кроме того, недавнее эмбарго Джефферсона сильно повредило ему. Рис стало нельзя перевозить, а из-за потери этого дохода у него были большие трудности с деньгами. В каждом письме он сообщал Тео об этой неприятности.