Ветер перемен

– Нет, сынок, этот «Холланд-энд-Холланд» очень велик для ребенка твоего роста, – ласково уговаривал Джордж, протягивая руку к винтовке. – Дай-ка мне…

Но Поль вцепился в оружие намного крепче, чем ожидал Джордж. Он потянул за дуло, но Поль рывком направил его в небо и крикнул:

– Давай!

Его звонкий, дрожащий от гордости голосок неожиданно подействовал на стюарда, выбрасывавшего мишени, он нажал на кнопку, и глиняная птичка вылетела из аппарата как раз в тот момент, когда маленькие пальчики Поля нажали на курок.

Звук выстрела был страшный, он потряс весь корабль, взметнулся к небу и распугал чаек, а потом эхом прокатился по волнам. Он отозвался в фалах, верхушках мачт и снастях, в каждом гвозде и пропал, и наступившая тишина была такой же пугающей, как и звук выстрела.

– Браво! – воскликнул кто-то наконец.

– Вот это парень! – раздался еще один веселый голос, и все уставились в небо, не веря своим глазам, – первый выстрел и такая удача.

Никто не обращал внимания на распростершегося на палубе Поля с валявшимся рядом с ним ружьем. Даже Джордж, только что сделавшийся чадолюбивым, заботливым отцом, как и все остальные, глазел на небеса. Он не видел, как упал сын, и не видел, какой ужас отразился на его маленьком личике.

Джордж обернулся, только когда услышал, как рассмеялся капитан:

– А ружье-то бьет круто!

В первый момент он подумал, что сын мертв, – так неподвижно он лежал. Потом Джордж увидел осмысленный взгляд мальчика. Он выражал смертельное, безмерное унижение. Поль не умер, он только хотел умереть. Шишки и синяки, которые он получил от сильной отдачи, не шли ни в какое сравнение с переживаемым им горем.

– Все хорошо, сынок, – приговаривал Джордж. – Это бывает и с самыми лучшими из нас. Никто из нас здесь…

Теперь уже вокруг него собрались все, весело смеясь и доброжелательно подбадривая его. Ну что же, через это проходят все настоящие стрелки, уверяли мальчика все наперебой. Всегда кто-то только начинает, и его принимают в свои ряды повидавшие виды ветераны, вроде них. Над Полем наклонились капитан, Уит, лейтенант Браун, даже Огден Бекман. Все вспоминали про то, что случилось с ними. Малыша подняли и поставили на ноги. В радостной суматохе принимали участие даже матросы и стюарды. На секунду на палубе не стало различий в классах, возрасте или намерениях.

– Чуть было не выбросило за борт, такая сила…

– Прямо с ног сбило…

– Буквально снесло… Вот, помню, когда я в первый раз…

– А что со мной было… Мне пришлось…

И толпа сочувствующих занялась более важными вещами: воспоминаниями о собственных приключениях. Про Поля забыли. Он почистил одежду, привел в порядок ботинки, штаны и матросскую курточку и все время хмуро смотрел на свои неумелые ручонки.

– Поль! – позвал его Джордж, окруженный веселой толпой. Но если ребенок и слышал отца, то не ответил. Он весь ушел в себя, не смотрел на сестер, не искал глазами мать. Он знал, что у него не получилось, и не хотел, чтобы кто-нибудь напомнил о неудаче.

– Мы попробуем еще раз, сынок! – крикнул ему Джордж, посмотрев на него через головы окружавших его восторженных почитателей.

Когда Лиззи и Джинкс прибежали к матери в каюту рассказать о фиаско, которое потерпел Поль во время стрельбы, она передала дочерей в руки Прю и отправила успокоиться в их уютную каюту, а потом попыталась утешить Поля. Но сын не хотел с ней говорить и не открывал ей дверь, и Юджиния поднялась на палубу одна. Опустились сумерки, и это удивило ее. Ей казалось, что она спала и забыла поужинать или лечь в постель. Корабль казался совершенно непривычным, и дело было не в том, что он стоял неподвижно и не было слышно машин. Внутри корабля не было ни души, никого в главном салоне, в коридоре не разносилось запахов ужина. На миг Юджиния подумала, уж не осталась ли она с детьми и Прю единственными живыми душами на земле.

Когда Юджиния подошла к двери на корму, там было темно – над кораблем нависали мокрые ночные облака, и поручни и тиковый пол окутал туман. Горели только два фонаря, стоявшие на двух столиках и бросавшие тусклый желтоватый свет на остатки праздничного пиршества. Среди перевернутых бутылок валялись зачерствевшие бутерброды с засиженными мухами закусками. Джордж, да и вся честная компания, оказались в стельку пьяными. Под мухой были даже матросы и стюарды. Атмосфера стрелкового клуба, установившаяся накануне днем, не развеялась, судя по всему, до самого позднего вечера. Юджиния просто не могла поверить своим глазам.

– В чем дело, Джини? – заплетающимся языком произнес Джордж, направляясь к ней. От него несло перегаром из смеси виски с пивом. – Малыш не понял шутки? Бросился к маминой юбке? – Джордж не удержался на ногах и упал на Огдена Бекмана. – Ты видишь, Бек? Наша маленькая леди разозлилась, как осенняя муха. Думает, я хотел…

Потом в голове у него всплыли какие-то воспоминания о прошедшем дне, и он оставил свой шутовской тон.

– Полю не надо было… он сам виноват, – забрюзжал он. – Я ведь говорил ему, чтобы он не делал этого, правда, Бек? Я же сказал ему…

– Да, Джордж, говорил, – Бек на миг поддержал Джорджа, потом разжал руку, и тот рухнул головой вперед на палубу. Бекман не подхватил его. На этот раз Джордж был полностью господином своего положения.

Юджиния оглянулась, единственным трезвым во всей компании выглядел Бекман, лейтенанта Брауна не было видно вообще. В темноте двигались какие-то фигуры, неуверенно появляясь в пятне неровного света и тут же куда-то исчезая. Один из фонарей висел, раскачиваясь, и из черноты ночи то и дело высвечивались неузнаваемые потные лица. Кто-то кричал:

– Да здравствует мистер Экстельм!.. Самый лучший… самый справедливый босс… – остальные слова потонули в нестройных ликующих воплях. – Где-то неподалеку одного из гуляк громко стошнило, и он заплакал.

Доктор Дюплесси и Уитни напились так же, как и другие, и едва держались на ногах. Слыша в темноте их голоса, Юджиния не могла разобрать слова. По всей палубе катались пустые бутылки. Что-то выбросили за борт, кто-то нырнул следом, раздался крик: «Берегись акул!», за ним новый взрыв смеха, и всплески упавших или нырнувших в непроницаемый мрак тел. Дышать было нечем. Юджиния смотрела, как по палубе, шаркая ногами, слонялись неясные фигуры, опрокидывая столики, и еда, сдабриваемая проливающимся пивом, расползалась в стороны и собиралась под перилами грязными скользкими лужами.

– А капитан Косби?.. – начала Юджиния.

– Какая ночь, Джини! Какая ночь! – Джордж попытался обнять жену. – Все полетело к чертовой матери. Потеряли ход! И счет бутылкам тоже, если хочешь правды, а, Огден?

Юджиния выскользнула из рук мужа.

– Разве капитан не говорил?..

– Под парусами идти не получается, Джини. Ни капельки ветра, черт побери! – загоготал Джордж. – Ты это слышишь, Бек? Малышка леди ни ухом, ни рылом не разбирается… нет ветра, Джини! Нет ветра! Мы здесь застряли, моя дорогая. Застряли навсегда. Вот так-то, а как насчет поцелуя?

Джордж навалился на жену, отдавив ей ноги и оцарапав руки, но она не поддалась.

– Ведь капитан Косби…

Пошло оно все к чертовой матери, Юджиния! Я же сказал тебе, мы застряли. Да если бы даже и не застряли… если бы не застряли… Знаешь, что я узнал сегодня? Знаешь, Джини? Знаешь? Знаешь? – Подхватив жену за талию и притянув к себе, Джордж принялся выписывать ногами па джиги. – Я сделал величайшее открытие. Оно тебе понравится. Все об отце и старом Беке здесь… Все о гигантской тайне…

Юджиния могла бы обратиться за помощью к Бекману, но знала, что это бесполезно. Совершенно невозможно было стереть из памяти, как в ту ночь он вдруг заявился к ней в каюту и что тогда сказал, а Джордж прямо-таки подыгрывает ему. Впервые в жизни Юджиния почувствовала беспредельное одиночество. Никакой защиты от несправедливости или жестокости, никакого крова, куда можно было бы спрятаться, никакого человека, имени или положения, за которым можно было бы укрыться. Она не могла сказать: «Я миссис Джордж Экстельм. Ведите себя прилично!», не могла возмутиться: «Мой муж будет очень и очень недоволен, услышав об этом!»– или «мой отец», «моя бабушка», или «тесть». Эти правила игры больше не годились. Юджиния глянула на Джорджа, кинула взгляд на Бекмана, потом подумала: «Я полностью могу полагаться только на себя».