Оберег волхвов

— Приятно, что мое имя прижилось на Руси, — сказала царевна с улыбкой. — Знаю, что и во Франции была королева из киевских княжон по имени Анна. Ее младший сын Гуго Вермандуа возглавлял французских рыцарей во время Крестового похода. И это был единственный настоящий рыцарь среди таких варваров, как грязный оборванец Петр Пустынник или грубиян Боэмунд Тарентский. Недаром менестрели называли Гуго вторым Роландом. Не иначе как благотворное влияние матери, королевы Анны, сделало его таким, ибо отец его, король Генрих, был довольно груб и примитивен.

Дмитрий слушал эти речи, ясно улавливая в них лукавый намек, и не мог понять, каким чудом царевна разгадала его сокровенную тайну. Он вдруг почувствовал, что краснеет, хотя давно уже разучился смущаться. Это заметила и Анна, которая не преминула сказать:

— Приятно видеть такое сочетание силы и душевной тонкости, как у тебя, купец. Здесь, в Византии, все реже появляются люди, подобные тебе. Увы, наша империя хиреет… а вы, русичи, еще молоды и не растеряли своей первозданной силы. Поистине могуч тот народ, которого просвещение не изнеживает, а сила не огрубляет.

— Народ-то могуч, да к чему приведут его иные князья…

— Смелые речи, — рассмеялась Анна. — Разве можно при царевне и дочери князя осуждать князей? Благодари Бога, что я тебя понимаю. Да и ваш князь Святополк мне не по душе. Почему, например, он не защитил праведного Евстратия от жестокого крымского торговца, который мучил инока, а потом его распял? Когда слух об этом дошел из Крыма до Константинополя, мой отец так разгневался, что приказал уничтожить всю общину, к которой принадлежал злодейторговец. А Святополк прощает всех торговцев и ростовщиков в угоду своим любимцам. Говорят, что и ты потерпел от него незаслуженную обиду.

— Прости, госпожа, но он великий князь, и я не могу его ругать. — Дмитрий почтительно поклонился. Ему не хотелось рассказывать любопытной царевне о причине своей ссоры с киевским властителем.

— Уважаю твое благородство, — улыбнулась Анна. — Знаешь, купец, я ведь позвала тебя не только для разговоров, но и для того, чтобы выразить благодарность за спасение эгемона. Ведь он находится с нами в родстве, и я помню его с самого детства.

— А я всегда знала, что, женившись на Хариклее Цакон, он пригрел змею, — вставила одна из фрейлин.

— Да, да, — кивнула царевна. — Так вот, купец. Я понимаю, что князь тебя не жалует и может так случиться, что даже хрисовул императора не поможет тебе достойно обосноваться в Киеве. Но я хочу, чтобы ты всегда мог удалиться в надежное пристанище. И потому дарю тебе дом в Херсоне- се — небольшой, зато новый. Херсонит — владелец дома имеет в Константинополе своего поверенного, так что все бумаги должным образом уже подготовлены.

Дмитрий сразу же понял, что собственное жилье в Херсонесе даст ему немало преимуществ, и с горячей благодарностью преклонил колени перед царевной. Анну Комнину растрогал искренний порыв киевского купца, и она сказала ему напоследок:

— Желаю тебе счастья и… благодати.

Прозрачные намеки царевны удивляли Дмитрия, но отнюдь не были ему неприятны. Покидая дворец после столь любезного приема, он чувствовал радостную уверенность в будущем, ибо подарок императорской дочери казался ему добрым предзнаменованием.

Беседуя затем с тавуларием, которому было поручено оформить эту сделку, Дмитрий узнал, что продавец дома — богатый торговец из Херсонеса Михаил Гебр, носивший звание архонта — представителя выборной городской знати. Недавно построенный дом он предназначат для сына; но сын его, служивший коммеркиарием [52] Херсонеса, был убит в стычке с береговыми пиратами. «Что ж, и у меня с пиратами свои счеты», — подумал Дмитрий, подписывая документ, скрепленный моливдовулом — свинцовой печатью знатного херсонита.

Вернувшись, наконец, в свое константинопольское жилище, Дмитрий увидел встревоженного Калистрата-Шумилу, который мерял большими шагами маленькую комнату и не мог успокоиться.

— Ну, что случилось, Клинец? — кинулся он к другу. — Каждый раз, когда ты уходишь к этим знатным господам, у меня душа не на месте. Хоть я и простой человек, но давно уже понял, что со здешними царедворцами и чиновниками надо держать ухо востро. Удивляюсь, как это Никифор вдруг решился осесть тут навсегда. Хотя, конечно, он ведь грек, ему легче. Да и с любовью, говорят, не поспоришь…

— Никифор хочет остаться в Константинополе? — откликнулся Дмитрий рассеянно. — Да, я бы мог и сам догадаться… А где Рашид?

— В том-то и дело, что наш учитель куда-то ушел. А я все это время маялся в неизвестности, да еще и в одиночестве: ни тебя, ни Рашида, ни Никифора. Ну, давай рассказывай, о чем с тобой говорила дочка императора.

— О чем говорила?.. — Дмитрий отвел глаза в сторону и улыбнулся. — Анна Комнина говорила со мной об Анне Порфирогените, и Анне Ярославне, и Анне Всеволодовне…

Несколько мгновений Калистрат оторопело смотрел на Дмитрия, потом вдруг спросил:

— А об Анне Раменской она не говорила?

Дмитрий ничего не ответил, только сделал несколько шагов к окну, на миг прикрыл глаза и подумал: «Поистине, это заветное имя преследует меня…»

Удивленный его молчанием, Калистрат полюбопытствовал:

— Неужели царевна вызывала тебя только затем, чтобы вспомнить об имени Анна?

— Конечно, нет. — Дмитрий снова беспричинно улыбнулся. — В знак благодарности за спасение своего родственника она купила мне дом в Херсонесе. Даже непонятно, откуда такое благоволение к моей особе.

— А мне понятно! — раздался от двери веселый голос Никифора.

Дмитрий и Калистрат с удивлением оглянулись на своего друга, ставшего редким гостем в их временном жилище.

— Я вам объясню, почему Клинец удостоился такой милости, — сказал Никифор, неторопливо входя в комнату и с усмешкой оглядывая друзей. — Отчасти в этом заслуга самого Дмитрия, изволившего родиться с видной внешностью и с достойной манерой держаться. А отчасти тут постаралась умница Кассия. Она поведала царевне о тайной страсти нашего героя. А надо сказать, что Анна Комнина обожает слушать не только о военных походах, но также и о страданиях Геро и Леандра, Дафниса и Хлои и всяких других влюбленных.

— Так это твоя болтушка Кассия растрезвонила? — возмутился Дмитрий. — А я-то думал, откуда царевне известно…

— Не смей плохо говорить о моей невесте! — воскликнул Никифор, сразу же став серьезным. — К тому же своими словами Кассия тебе только помогла.

— Твоя невеста?.. — присвистнул от удивления Калистрат. — У вас уже все решено?

— Да, я пришел позвать вас на помолвку. Мы спешим, чтобы успеть обручиться до Великого поста.

— Поздравляю, друг, — сказал Дмитрий, обнимая Никифора. — Не обижайся, что я вспылил, не подумав. А твоя Кассия в самом деле оказала мне услугу.

— Ну, ладно, прощаю, — улыбнулся Никифор. — Помолвка будет скромной, но веселой, уж я постараюсь. Готовься, друг Калистрат, блеснуть своими талантами: я достану тебе настоящие гусли. Кстати, где Рашид? Я непременно хочу показать гостям нашего мудрого старца.

— Наш мудрый старец куда-то незаметно исчез, — сказал Калистрат. — Но если появится, обещаем его привести.

Никифор спешил уладить еще множество дел и, перекрутившись на одной ноге, тут же исчез за дверью.

Калистрат с усмешкой посмотрел ему вслед и заторопился к сапожнику, которому несколько дней назад заказал новые сапоги из цветного сафьяна. Теперь нарядная обувь была новгородцу очень кстати, чтобы щегольнуть на помолвке друга.

Вскоре после ухода счастливого Никифора и веселого Ка- листрата вернулся печальный Рашид.

— Что с тобой, учитель? — кинулся к нему Дмитрий, который давно уже стал так уважительно обращаться к наставнику. — Где ты был, чем занимался?

Рашид ответил с присущей ему загадочностью:

— Я смотрел в глаза своей судьбе.

— Не понимаю…

— Ты должен знать правду. Садись, мой друг, послушай. Я хотел бы всегда оберегать тебя от зла, учить великой науке. Но дни мои сочтены. Болезнь внутри меня разрастается очень быстро. Да, я овладел многими знаниями, но ведь даже наимудрейшие люди умирают. Эликсир бессмертия пока еще не найден.