Оберег волхвов

Глава двадцать вторая

Заветное имя

Впервые в жизни Дмитрию приснилась песня. А голос, который ее напевал, был печальным и до боли знакомым. Сердце его рвалось навстречу этой песне и этому голосу, и в волшебном сне он мог преодолеть все преграды разом…

Были последние дни перед Великим постом, и в ромейской столице царило поспешное, лихорадочное веселье. Дмитрий шел по бурлящей улице, и память невольно подсказывала ему, что на Руси сейчас заканчивается масляная неделя с ее обычаями, милыми сердцу русича. Клинец вздохнул и грустно улыбнулся своим мыслям. Странно: чем больше препятствий одолевал он на пути к цели, тем недостижимей она казалась. Вроде бы и высочайшая грамота получена, и корабль, подаренный Дмитрию, снаряжается в порту, готовится к началу навигации. Более того: он, киевский купец, удостоился приема в императорском дворце, где сам Алексей Комнин сказал ему несколько одобрительных слов.

Все, что Дмитрий намечал получить от Константинополя, он получил. Но, думая о желанном плавании к берегам Руси, он все больше понимал, что главное препятствие ждет его в конце пути. И это препятствие не одолеть с помощью силы, смелости или ума. Только Бог может помочь, вселив любовь в сердце той недосягаемой девушки, которая давно уже стала для Дмитрия заветной путеводной звездой.

Задумавшись о таинственной душе и неведомых чувствах Анны, Дмитрий едва не забыл, на сколь важный прием направляется.

Сама Анна Комнина, высокоученая дочь императора Алексея, удостоила его своим вниманием, пригласив на беседу. Она видела Дмитрия во время приема в императорском дворце, но тогда не имела возможности с ним переговорить, так как была занята условностями церемониала и окружена многочисленной свитой и гостями. Но киевский купец, о котором царевна уже слышала, заинтересовал ее и достоинством манер, и всем своим обликом, выделявшим его даже на фоне самого знатного окружения. Обладая цепкой памятью историка, царевна не забывала никогда и ни о ком. Вскоре после памятного приема она расспросила о купце свою фрейлину Ирину, которая была наиболее осведомлена обо всех дворцовых новостях и сплетнях. Ирина сразу же вспомнила о Кассии, хорошо знакомой с тремя героями фессалоникской ярмарки, и привела ее к царевне. От Кассии Анна Комнина узнала необычную историю купца Дмитрия, вплоть до его тайной любви к киевской боярышне Анне, имя которой он повторял даже в бреду. Кассия отнюдь не была болтлива. Просто, зная о склонности царевны сочувствовать влюбленным, она решила своим рассказом заполучить для Дмитрия еще одно знатное покровительство. И умная дочь Флегонта не ошиблась. Клинец почувствовал расположение царевны сразу же, едва ступил на мраморный пол ее приемного зала. Дворцовые служители с почтением препроводили его в покой, где на бархатной скамье с высокой спинкой восседала царевна в окружении своих придворных дам. Анна встретила гостя приветливой улыбкой. Так же любезно улыбались и фрейлины, среди которых была Евпраксия-Зоя — княжна из Руси.

Царевне Анне в ту пору сравнялось тридцать лет, но выглядела она значительно моложе из-за легкости движений, живого блеска глаз и тонкости стана, обтянутого парчовой полосой лора [51]. В роду Комнинов ценились одаренность и образованность, и Анна смолоду выделялась этим среди сверстниц. Даже муж Анны, выбор которого одобрил и Алексей, отличался не столько родовитостью, сколько познаниями в науках. Царевна интересовалась всем на свете, но особенно любила подробные описания сражений, походов и государственных дел. У нее давно появилась склонность записывать все увиденное и услышанное, дабы когда-нибудь составить из этих записей целое сочинение.

В разговоре с Дмитрием царевна тоже очень быстро перешла на интересующие ее темы. Уже после нескольких церемонных фраз она прямо спросила:

— Говорят, что твоя мать была из куманов. Отчего же ты чертами лица не похож на кочевников?

— Я пошел в отца, государыня. А вообще-то не все половцы или, как у вас говорят, куманы, узкоглазые и широкоскулые. Среди них есть немало потомков племени шары, которые отличаются красивыми лицами и даже иногда имеют русые волосы.

— О да, я читала об этом у Матвея Эдесского, армянского историка! — живо откликнулась Анна. — Но тех куманов, которых я видела здесь, красивыми не назовешь. А уж до чего страшны ханы Маниак и Тогортак, которых мой отец вынужден был принимать с царской роскошью!

— Наверное, речь идет о Боняке и Тугоркане? — Дмитрий слегка улыбнулся.

— Да, может быть. У этих дикарей совершенно непроизносимые имена. Так вот, двадцать лет тому назад мой отец вынужден был обратиться за помощью к куманам, чтобы защититься от печенегов. Я была еще ребенком, но те страшные события врезались в память. Отец осыпал подарками куманских военачальников, но они все время лукавили и хитрили. Истинные дикари, с ними невозможно было договориться! Их вожди были так недоверчивы, что отказывались принять приглашение императора посетить его в военном лагере.

«Еще бы, половцам хорошо было известно византийское коварство», — усмехнулся про себя Дмитрий.

— В лице этого ужасного хана… Маниака угадывалось столько подлости и жестокости, что невозможно было верить его клятвам. Отец даже какое-то время не решался свести на поле боя куманов и печенегов. Ведь они говорили на одном языке, а значит, могли между собой сговориться и вместе пойти против императора.

— Вообще-то, должен заметить, языки у них разные, — скромно поправил Дмитрий.

— Да? Что ж, во всяком случае, весьма похожи. Но в тот страшный день, благодарение Богу, кочевники между собой не сговорились. Император с помощью куманов полностью разгромил печенегов.

«Слыхал я, что в ночь после боя войска императора перебили множество пленных, среди которых больше всего было женщин и детей. Даже половцы устрашились такой жестокости и, забрав добычу, отступили», — отметил про себя Дмитрий.

— Куманы были потрепаны в сражении и побоялись оставаться в империи. Они ушли к Дунаю, но там их разбили войска венгерского короля. И что же? Эти кочевники так жадны и так не способны ни к чему, кроме диких войн и грабежей, что та история не послужила им уроком. Через три года они снова двинулись в империю, надеясь на легкую добычу.

— Это когда к ним за помощью обратился самозванец? — вспомнил Дмитрий.

— Да, авантюрист, выдававший себя за сына императора Романа Диогена. Кочевники готовы были использовать любой повод, лишь бы развязать грабительскую войну. Но императорское войско наголову их разгромило и отняло всю награбленную добычу. В том бою погибло больше половины куманов. Разве это лишний раз не подтверждает, что дикая сила рано или поздно уступит просвещенному уму?

— Да, если половцы не поймут, что одними грабежами не проживешь, они так и не поднимутся из дикости, — согласился Дмитрий.

— А русичи давно это поняли?

— Но русичи вели войны только затем, чтобы отстоять свое. А по натуре они всегда были мирным земледельческим народом. Божьим народом.

— Не совсем так. Ведь это мы, ромеи, принесли вам истинную веру и просвещение. Правда, заслуга вашего князя Владимира в том, что он правильно выбрал веру. Его женой стала Анна Порфирогенита, и я горжусь, что первую византийскую царевну, прибывшую на Русь вместе с христианством, звали так же, как и меня.

Анна выразительно посмотрела на Дмитрия, потом мельком оглянулась на придворных дам. Евпраксия-Зоя присоединилась к разговору:

— Недаром имя Анна означает «благодать». Жена Владимира Святого привезла с собой на Русь благодать. Мою двоюродную бабку тоже назвали этим именем, и поистине Анна Всеволодовна несла с собой благодать и просвещение: она первая на Руси открыла женскую школу при монастыре.