Пленить сердце горца

— Хорошо. Надеюсь, что снега насыплет на дюжину футов.

Гаврэл двинулся в обход кровати. Сейчас ему хотелось лишь погрузиться в свою жену, убедиться, что она действительно принадлежит ему. Этот день был пределом всех его мечтаний — он женился на Джиллиан Сент-Клэр. Глядя на нее влюбленными глазами, он дивился тому, как сильно она изменила его жизнь: теперь у него были и дом, и клан, и отец, и жена, о которой он всегда мечтал, драгоценный ребенок на подходе и яркое будущее. Он, который всегда считал себя изгоем, теперь вновь стал частью рода. И всем этим он обязан Джиллиан! Гаврэл остановился в нескольких дюймах от жены и улыбнулся ей томной, сладострастной улыбкой.

— Не думаю, что ты захочешь шуметь, пока мы будем занесены снегом, так ведь? Мне бы очень не хотелось разочаровывать наших гостей.

Неловкость Джиллиан вмиг испарилась. Отбросив застенчивость, она скользнула рукой по его мускулистому бедру и сорвала с него плед. Ее пальцы пролетели по пуговицам его рубашки, и через несколько мгновений он стоял перед ней таким, каким его создала природа, — могучим воином с крутыми плечами и мускулистым телом.

Ее взгляд упал ниже и остановился на том, что, видимо, было самым щедрым из даров, которыми он был награжден от природы. Джиллиан облизнула губы в бессловесном жесте желания, не отдавая себе отчета, какой эффект это возымело на него.

Гаврэл застонал и потянулся к ней, и Джиллиан скользнула в его объятия, обхватила рукой его толстое древко и почти замурлыкала от восхищения.

Глаза Гаврэла широко раскрылись, затем прищурились, и с грацией и силой горной рыси он потянул ее на кровать. Из его груди вырвался хриплый вздох:

— Ах, как я истосковался по тебе, девочка. Думал, что сойду с ума, так мне тебя хотелось. Бальдур даже не позволял мне целовать тебя!

И Гаврэл стал ловко расстегивать крохотные пуговки на подвенечном платье. А когда ее пальцы стиснулись вокруг «него», он быстро обездвижил ее руки одной своей.

— Я не в состоянии думать, когда ты это делаешь, девочка.

— Я и не просила тебя думать, мой огромный мускулистый воин, — поддразнивая его, молвила она. — Ты мне нужен для других целей.

Гаврэл окинул ее надменным взглядом, ясно говорившим о том, кто сейчас главный. Сдерживая отвлекающие руки Джиллиан, он снова занялся пуговицами, по мере обнажения осыпая поцелуями каждый дюйм ее кожи. Затем, вернувшись к губам, он с дикой силой поцеловал ее. Их языки встретились, разошлись, затем снова встретились.

У его языка был вкус бренди и корицы. Язык Джиллиан последовал за ним, поймал его и втянул к себе в рот. Когда Гаврэл вытянулся на ней во всю длину, и его мускулистое тело прильнуло к шелковистой коже, ее мягкость приняла его твердость просто идеально, и она вздохнула от удовольствия.

— Пожалуйста, — взмолилась она, обольстительно заерзав.

— Пожалуйста — что, Джиллиан? Что бы ты хотела, чтобы я сделал? Скажи мне точно, девочка.

И его глаза под отяжелевшими веками заблестели.

— Я хочу, чтобы ты…

Она показала жестом, чего именно она хочет. Гаврэл куснул ее за нижнюю губу, отпустил и невинно заморгал.

— Боюсь, не понимаю. Что это?

— Здесь, — снова зажестикулировала она.

— Назови это, Джиллиан, — хрипло прошептал он. — Скажи мне. Я в твоем полном распоряжении, но я выполняю только очень четкие приказания.

Порочная усмешка, от которой просияло его лицо, избавила ее от последнего стеснения, давая ей волю самой полностью предаться страсти.

И она высказала ему, мужчине, ставшему ее собственной легендой, свое самое сокровенное желание, и тот выполнил его, пробуя ее на вкус, прикасаясь к ней и доставляя ей ни с чем не сравнимое удовольствие. И он поклонялся ее телу всей своей страстью, прославляя их ребенка в ее утробе нежными поцелуями, поцелуями, утратившими нежность и ставшими обжигающими и голодными на бедрах и пылающими, словно жидкая лава, у нее между ног.

Погрузив пальцы в его густые черные волосы, она подалась ему навстречу, снова и снова выкрикивая его имя.

Гаврэл!

И после того, как у нее исчерпались все желания, — или она просто насытилась до умопомрачения, — Гаврэл встал на колени на кровати, посадил ее сверху и завел ее длинные ноги себе за пояс. Ее ногти впились ему в спину, когда он по полдюйма опускал ее на свое твердое древко, и каждый из этих дюймов был просто божественным.

— Ты не можешь навредить ребенку, Гаврэл, — заверила она его, все еще задыхаясь, когда он снял ее, дав отведать лишь самую малость того, чего она так отчаянно желала.

— Я и не беспокоюсь об этом, — ответил он.

— Тогда почему… ты… делаешь… это… так… медленно?

— Чтобы наблюдать за твоим лицом, — сказал он с томной улыбкой. — Мне нравится наблюдать за твоими глазами, когда мы занимаемся любовью. Я вижу, как в них отражается каждая крупица удовольствия, каждый грамм желания.

— Они будут выглядеть еще лучше, если ты просто…

Она вильнула бедрами, и он рассмеялся и сжал ее сильными руками.

Джиллиан чуть не разрыдалась:

— Пожалуйста!

Но Гаврэл наслаждался медлительностью — и какой сладкой была эта медлительность! — пока она не решила, что больше не в силах ее вынести. И тогда он резко и глубоко вошел в нее.

— Я люблю тебя, Джиллиан Макиллих.

Эти слова сопровождала лучезарная улыбка, и белые зубы ослепительно заблестели на смуглом лице. Джиллиан приложила палец к его губам.

— Я знаю, — заверила его она.

— Но мне хотелось произнести эти слова.

Он поймал ее палец губами и поцеловал.

— Понятно, — поддразнивая его, проговорила Джиллиан. — Ты взял себе все слова любви, а мне приходится говорить все бесстыжие.

Гаврэл издал низкий гортанный звук.

— Мне нравится, когда ты говоришь мне, что бы ты хотела, чтобы я сделал.

— Тогда сделай это…

И тихое журчание слов растворилось в удовлетворенном вскрике, когда он исполнил ее просьбу.

Спустя несколько часов последней осознанной мыслью Джиллиан была та, что она должна не забыть сообщить Эйдриен, что «общее мнение» о берсерках даже близко не соответствует действительности.

Эпилог

— Ничего не могу понять, — заявил Ронин, наблюдая за ребятишками. Он покачал головой: — Такого никогда раньше не случалось.

— Я тоже не понимаю, папа. Но что-то отличает меня от всех прочих мужчин рода Макиллихов. Либо дело в этом, либо что-то особенное заключается в Джиллиан. Возможно, виноваты мы оба.

— Как ты с ними справляешься?

Гаврэл рассмеялся глубоким, грудным смехом.

— Совместно с Джиллиан нам пока что удается это делать.

— Но они ведь, ну, сам знаешь, они такие юные, разве они не бедокурят все время?

— Не говоря уже о невозможно высоких местах, куда они забираются, они вечно устраивают какие-то невероятные проказы, и, если ты меня спросишь, я скажу: они просто чересчур смышленые, и это может плохо кончиться. Нет, даже берсерку не справиться с ними в одиночку. Вот я и подумал, что было бы неплохо иметь рядом дедушку, — сказал он, делая акцент на последнем слове.

Щеки Ронина зарумянились от нескрываемого удовольствия.

— Так ты хочешь сказать, чтобы я остался здесь с тобой и Джиллиан?

— Мальдебанн — это наш дом, папа. Я знаю, что тебе казалось, что Джиллиан и мне необходимо уединение как новобрачным, но мы хотим, чтобы ты вернулся домой навсегда. И ты, и Бальдур. Мальчишкам нужен и двоюродный дедушка. Вспомни, ведь мы, Макиллихи — герои легенд, а как они научатся понимать легенды без наставничества лучших наших берсерков? Перестань объезжать своих друзей и возвращайся домой!

Гаврэл внимательно следил за отцом краешком глаза, и понял, что Ронин никогда больше не покинет Мальдебанн. Эта мысль принесла ему огромное удовлетворение. Его сыновья должны узнать своего дедушку! И не просто как временного гостя, но как нечто постоянное.

В тишине, граничащей с благоговением, довольные Гаврэл и Ронин наблюдали за тремя мальчуганами, игравшимися на лужайке. Когда на солнечный свет шагнула Джиллиан, ее сыновья как один подняли на нее глаза, словно почувствовав ее присутствие. Они перестали играть, окружили свою маму, и каждый пытался привлечь к себе ее внимание.