Услышь голос сердца

Она не отходила от постели мужа с пяти часов утра, не считая четверти часа, проведенной с детьми, которым она должна была как-то объяснить происходящее в доме. Но как сказать им, особенно маленькой Зое, ужасную правду? Этого она не знала, потому ограничилась полуправдой и банальными фразами. Младшие дети поверили ей и успокоились. Один лишь Тео стоял в стороне, покусывая нижнюю губу. Он чувствовал, что чего-то недоговаривают.

Эванджелина нежно погладила руку мужа. Длинные, изящные пальцы Эллиота безжизненно лежали на шерстяном одеяле. Больно было видеть его красивые крупные руки такими вялыми и неподвижными.

Как будто в ответ на ее мысли, пальцы его чуть дрогнули и переместились по одеялу. Одновременно дрогнули ресницы. Надеясь, что это хороший симптом, Эванджелина прикоснулась к руке губами. Пальцы потеплели и были уже не такие холодные и обескровленные, как утром. Эванджелина осторожно потрогала лоб — жара не было. Она облегченно вздохнула. У Эллиота снова затрепетали ресницы. Он еле слышно застонал. Услышав этот звук, она чуть не закричала от радости.

— Эллиот? Ты очнулся?

Она почувствовала, как его рука слабо сжала ее большой палец.

— Эви? — пробормотал он. — Я ранен… в ногу? Кембл подошел к кровати с другой стороны и, наклонившись, внимательно вглядывался в лицо Эллиота.

— Да, в бедро, — тихо ответила она. — Поттер говорит, что рана не загноилась, но ты потерял очень много крови.

Его губы без особого успеха попытались сложиться в слабую ухмылку. А рука крепче ухватилась за ее палец.

— От меня одни неприятности, Эви, — прошептал он, — но я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Эллиот, — сказала она. Когда Кембл деликатно отвернулся, она положила прохладную ладонь на его лоб. — Нога болит?

— Болит, — прошептал Эллиот, поморщившись.

— Поттер оставил пузырек лауданума. Кембл сейчас даст тебе немножко, ты сможешь принять?

— Попытаюсь.

— И немножко горячего сладкого чая? — Да.

В дверь легонько постучали, и Кембл впустил одного из лакеев.

— Прошу прощения, ваша светлость, — пробормотал слуга, протягивая серебряный поднос, — Маклауд ушел отдохнуть, и я не знал, как лучше поступить. Внизу вас ждет посетительница, которая просит уделить ей минутку. — Эванджелина уже хотела отказать, но слуга добавил: — Она ужасно взволнована. Говорит, что дело касается милорда.

Эванджелина быстро переоделась, соорудила на голове строгую прическу и направилась в голубую гостиную. Нервы у нее были напряжены. К тому же она не спала всю ночь. Имя посетительницы, которое она прочла на визитной карточке, было ей незнакомо. Открыв дверь, Эванджелина с удивлением увидела, что некая дама в сильном волнении ходит из угла в угол гостиной. По сравнению с ней Эванджелина вы-глядела абсолютно спокойной.

Высокая широкоплечая женщина резко остановилась в центре ковра, застилавшего пол. Ее никак нельзя было назвать красивой. Длинное лицо с крупными, грубыми чертами было непривлекательным даже при более благоприятных обстоятельствах, но сейчас, когда нос распух, а глаза покраснели от бессонной ночи, на нее было жалко смотреть. К тому же она была на грани истерики.

Однако она взяла себя в руки и представилась как леди Хауэлл. На мгновение она застыла в ожидании, полагая, очевидно, что ее имя знакомо леди Рэннок.

Однако Эванджелина, измученная всеми переживаниями бессонной ночи, не узнала леди Хауэлл и не вспомнила ее имени, тогда как сама незнакомка решительно подошла к ней и взяла за руку.

— Простите меня, леди Рэннок, — прошептала она. — Я пришла не вовремя, но прошу вас уделить мне пять минут. Я скажу то, что хотела, и уйду.

Эванджелина осторожно высвободилась из рук женщины. Откуда ей известно то, что произошло с Эллиотом? Она хотела было отказать, но из глаз женщины хлынули слезы.

— Я не хочу показаться невежливой, но, как вы, несомненно, понимаете, должна сейчас находиться у постели своего мужа. Но, извините, вам, кажется, тоже не по себе? Садитесь, пожалуйста.

Женщина с благодарностью опустилась в ближайшее кресло. Достав носовой платочек, она промокнула глаза, руки ее дрожали, но она уже овладела собой.

— Леди Рэннок, — сказала женщина глухим голосом. — Я должна попросить у вас прощения, потому что в том, что произошло с вашим мужем, виновата я.

Женщина явно не походила на виновницу происшедшего, какую могла представить себе Эванджелина.

— Успокойтесь, мадам, я уверена, что вы не можете быть виноваты в происшедшем.

— Ах, дорогая девочка, как бы я хотела, чтобы это было правдой! Но позвольте мне все рассказать. Я сожалею лишь о том, что не сделала этого десять лет назад!

— Десять лет? — удивленно переспросила Эванджелина. — Я не вполне понимаю вас, мадам. Может быть, об этом вообще не стоит говорить?

— Ах, нет! — жалобно воскликнула гостья Эванджелины. — За мое молчание расплатились другие люди, и я не могу так больше. Вот теперь и ваш муж чуть не расстался с жизнью, а ведь и это, и кровь той актрисы, Антуанетты Фонтэйн, на моих руках.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — попробовала прервать ее Эванджелина, но лицо женщины исказила гримаса отчаяния, и она крепко вцепилась в руку Эванджелины.

— Я должна рассказать вам ужасную историю, леди Рэннок. Все началось десять лет назад, когда я взяла на работу новую служанку. Это была некрасивая деревенская девушка — я специально выбрала такую, потому что у меня были для этого свои причины.

— Понимаю, — пробормотала Эванджелина, окончательно сбитая с толку. Может быть, эта женщина сумасшедшая? Уж очень дикий был у нее взгляд и слишком сбивчива речь.

— Она мне понравилась, — продолжала леди Хауэлл. — Она быстро всему научилась и стала превосходной служанкой, однако шесть месяцев спустя, возвратившись из поместья своего отца, я вдруг обнаружила, что мой муж уволил эту девушку без всяких объяснений. Он хладнокровно объяснил, что девушка украла из его комнаты золотую цепочку от часов. Я сразу же поняла, что он лжет. Видите ли, я многое знала о наклонностях своего мужа и была убеждена, что он соблазнил девушку, а потом отделался от нее. Такое случалось и раньше…

— Не знаю, что и сказать, леди Хауэлл…

Но гостья и внимания на нее не обратила. Она продолжала рассказ.

— Девушка была такая молоденькая, такая простодушная. Я подумала: а что, если она беременна? О, я хорошо знала своего мужа, и меня ничто не удивило бы.

— Не понимаю, какое это может иметь отношение к моему мужу, мадам, но продолжайте, прошу вас, если вам необходимо высказаться.

— Необходимо, — настойчиво сказала леди Хауэлл, удивленно взглянув на Эванджелину, словно забыла, с кем говорит. — Я зашла в контору по найму, откуда мне прислали эту девушку. Без рекомендаций они не могли дать ей работу, однако сообщили, где ее можно отыскать. И вот под предлогом визита к своему отцу я отправилась в Роутем-Форд. Я и по сей день не могу объяснить, почему сделала это.

— В Роутем-Форд? — Эванджелина с трудом скрыла удивление. — И вы нашли ее там?

— Да, нашла. Она мыла полы в грязной пивной своего отца, избитая до синяков. Увидев меня, она испугалась, но я успокоила ее, и она мне все рассказала. Мой муж, конечно же, солгал, а то, что она рассказала, было похоже на правду, о которой я подспудно догадывалась. Девочка стала свидетельницей того, чего не должна была видеть. Я умоляла ее сказать мне всю правду. И в конце концов она призналась, что видела, как мой муж… грешил… в постели со своей племянницей, Сесили Форсайт. — Леди Хауэлл начала всхлипывать.

Эванджелина охнула. Сесили? Покойная невеста Эллиота?

— По правде говоря, это меня не слишком удивило. Думаю, я давно все знала. А бедняжке Мэри не хотелось причинить мне боль, несмотря на то что сама она попала в неприятную ситуацию. Ее выгнал мой муж, избили родители… и вот я дала ей рекомендацию и устроила на работу к своей близкой подруге в Мейфэр. Им была нужна служанка на кухню. Я увезла ее в Лондон и упросила никогда и никому не говорить о том, что видела. Она так и сделала, но боюсь, наш разговор подслушали ее родственники.