Жизнь, как морской прилив

— О, я согласна, тетя Мэри.

— Да не хмурься ты; у тебя останутся еще девятнадцать фунтов, а это хоть и маленькое, но состояние.

— Мне кажется, тетя Мэри, что нам потребуются все маленькие состояния, которые придут к нам в руки, иначе мы не выживем там, наверху.

— Все так плохо, девочка?

— Ну, — Эмили опустила голову, — все не так уж плохо, по крайней мере для меня, но для него это... это ужасно.

— Да уж, могу поспорить, что так оно и есть, особенно после того, что было напечатано в газетах. А если подумать, что ты живешь с ним, девочка. Ох, странная штука жизнь, правда?.. Он хорошо к тебе относится?

— О да, да, вполне.

Мэри, наклонившись к ней через стол и опираясь необъятной грудью на сложенные руки, тихо спросила:

— Ты это сказала с недостаточной уверенностью. Ты... ты его любишь?

— Да, тетя Мэри; да, я люблю его.

— Настолько сильно и глубоко, чтобы провести остаток своей жизни с ним там, наверху?

Эмили задумалась на мгновение, а потом упрекнула себя за то, что задумалась. Она ответила:

— Да... да, с ним на всю оставшуюся жизнь.

— Интересный мужик, наверное.

— Нет... — Интересно, почему она так сказала? Но с тетей Мэри она могла быть полностью откровенна. — Ну, я не совсем то хотела сказать. Внешне он очень даже ничего. Я думаю, вы бы назвали его красивым, по крайней мере когда он улыбается. Но он не так уж часто улыбается... или смеется.

— Жаль. Лицо многое теряет, если никогда не растягивается в улыбке; в таком случае лицу многого не хватает.

— Я тоже так думаю, тетя Мэри. Но нужно сказать, что не столько его внешности чего-то не хватает. Ему не хватает чего-то... чего-то внутри. Ему не хватает того, что заставило бы его бороться. Даже стряпчий сказал... ну не стряпчий, а его клерк, мистер Тутон, тот самый, который продал мои часы, даже он сказал, что у Лэрри есть все основания обратиться в суд. По крайней мере, он мог бы получить достойную компенсацию за несколько лет работы, а не только то, что она заплатила бы самому незначительному работнику на своей ферме. Но он не хочет, тетя Мэри, он не хочет бороться! Он упрямый и робкий по характеру. Он думает, что проявляет гордость, но... но я вижу это по-другому. Совершенно нечем гордиться, если разрешаешь людям топтать себя! А как вы думаете, тетя Мэри?

— О Боже, конечно, тут нечем гордиться, девочка. Если ты разрешаешь кому-то вытирать об себя ноги, то невольно превращаешься в коврик перед дверью. Тебе нужно переубедить его.

— Сомневаюсь, что это мне когда-нибудь удастся.

— И что же, он собирается оставаться в этом орлином гнезде до конца жизни? Я ведь знаю это место, его еще называют Ветреный Уголок. Ветры, которые там дуют, могут унести и слона.

Эмили не стала комментировать это замечание, а только вздохнула, а Мэри сказала:

— Ну, хорошо, никогда не вешай носа. Ведь это твой девиз, девочка? Поэтому не бойся, вы все преодолеете. Если бы не было в мире долин, то не было бы и холмов. Я часто повторяю это себе. — Она покачала головой. — Бывают дни, когда моя жизнь вдруг становится настолько тяжкой, что дальше некуда, дальше только яма. Но я говорю себе: давай-ка выбирайся, приди в себя и посмотри в окно. Ну, что там, наверху?.. Небо. А кто на небе? Бог. Тогда запомни, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Да, Бог помогает тем, кого видит помогающим себе! Плыви по течению!

Она откинула голову и громко рассмеялась, а Эмили, положив ладони на чек и письмо, наклонила голову, и ее плечи затряслись от смеха, пока по ее щекам не потекли слезы. Когда их смех затих, девушка вытерла глаза и сказала:

— Ох, тетя Мэри, мне так это было нужно. Мне так хотелось в последние дни повидать вас, хотя бы для того, чтобы посмеяться!

— Лучшее в мире лекарство - это смех, девочка. Бог дал его беднякам в качестве компенсации. Ты видела, чтобы богачи смеялись? Правда, не могу сказать, что я знакома с какими-нибудь богачами. Но те, которые присутствуют при спуске на воду кораблей или на открытии мостов, обычно никогда не смеются. Натянуто улыбаются, да, но никогда не смеются. А взять миссис Ма Гаррис. Если бы она вдруг рассмеялась, то ей пришлось бы зашивать лицо, а это стоит денег.

Они снова расхохотались. Они смеялись и болтали еще целый час. Потом Мэри накинула шаль, предупредила младших членов семьи, что она устроит им трепку, если они высунут носы за дверь или подойдут к очагу, а потом повела Эмили к ростовщику в женском обличье.

Когда через полчаса Эмили вышла от ростовщицы с девятнадцатью соверенами в кошельке, она вложила одну из монет в руку тети Мэри, несмотря на ее громкие протесты. Они расстались на углу улицы, и Эмили пообещала в будущем посещать тетю Мэри еженедельно.

В Феллберне девушка купила четверть стоуна овсяной муки, два фунта крупной соли, полдюжины свиных ножек, три фунта свиных ребрышек, а также всякой всячины. Все это заполнило две сумки. Потом она села в почтовую карету и поехала домой.

В экипаже было шесть человек и Эмили; поскольку она пришла последней, пришлось сидеть сзади, свесив ноги.

Когда они проехали поворот на боковую дорогу, ведущую к карьеру, девушка крикнула вознице, чтобы он остановился возле указателя. Несколько минут спустя она уже шла с сумками через рощицу к разрушенному мосту, возле которого увидела Лэрри, встречающего ее. Быстро подойдя к нему, Эмили передала ему сумки, потом поцеловала в губы и спросила:

— Ты долго ждал?

— Я пришел час назад. Мне... мне показалась, что кто-то проехал.

Несколько мгновений она молча смотрела на него. Лэрри видел, как проехал экипаж, а ее на нем не было, что вполне объясняло выражение его лица. Не то чтобы он выглядел очень счастливым, но явно не так, как когда она уходила утром. Неожиданно Эмили почувствовала себя веселой и счастливой. Она не чувствовала себя так в течение... ой, она не могла сказать, в течение какого времени, и, громко рассмеявшись, сказала:

— Видишь, я сделала это. Ты нашел мясо и муку?

— Да, я нашел мясо и муку.

— Ой, это был целый спектакль. Деревенские были просто поражены.

— Да, я могу себе представить. Но подожди следующего раза. Они уже будут готовы к встрече с тобой.

— Ничего подобного! — Девушка потрясла головой. — Там есть кое-кто, кто нам сочувствует!

— «Кто-то, кто нам сочувствует!» Кто? — Лэрри повернулся к ней.

— Мистер Уэйт, булочник. Он нам продал кое-какой товар и просил меня передать тебе привет.

Он остановился как вкопанный.

— Не сочиняй подобных сказок, Эмили!

— Я ничего не сочиняю! Он был так добр, так добр. Я даже была готова снова разреветься, настолько он был добр. А когда хозяйка вышла из магазина - я имею в виду его жену, - он заговорил со мной и велел кое-что тебе передать. Он сказал... — она помолчала, — передайте мистеру Берчу мои наилучшие пожелания и скажите ему... скажите ему, что я на его стороне. — Она была уверена, что, если бы у него было время, то он вполне мог сказать что-то подобное. Это было написано на его лице.

— Уэйт это сказал?

— Да, он это сказал.

— Ну и ну!

— Видишь, я была права. Все люди в мире разные, даже в этой деревне. Ни один человек не похож на другого... А чем ты занимался, пока меня не было?

Лэрри повернул голову и посмотрел на нее:

— Думал о тебе. — Он улыбнулся.

Эмили вглядывалась в даль. Ее подбородок дрожал. Закатное солнце залило все теплым светом. Небо было красивым. Сухой папоротник на холмах превратил их под лучами солнца в чистое золото. Подул ветер, он предвещал морозную ночь, принеся с собой запах зимы. Весь мир был прекрасен, а здесь была очаровательная часть этого мира. Все будет хорошо! О да, все будет хорошо!

Глава 1

Рождество наступило и прошло, затем был Новый год, но они его не праздновали - ведь для хорошего праздника нужны гости. Но это, казалось, не имело большого значения. Что имело значение, так это поддержание тепла в доме. Однажды днем к концу января, когда они уже в течение десяти дней были занесены снегом, Эмили вернулась из коровника и вскрикнула от боли, когда протянула руки к огню. Лэрри сердито посмотрел на нее и сказал: