Изумрудное пламя

– У меня есть дальние родственники в Охо, двоюродные сестры. Ты сможешь поехать к ним. Сначала вверх по реке, затем по суше. Я дам тебе рекомендательное письмо. Они солидные фермерши, и я уверена, что они примут тебя как полагается, у тебя будет дом или в крайнем случае они помогут тебе подыскать работу.

Охо – так далеко. Боль сдавила Эмеральде грудь.

– Эмери, дорогая, – словно прочитав ее мысли, продолжила Анна, – тебе надо уехать на Север, туда, где рабство запрещено. Ты выглядишь как белая, и, насколько я понимаю, ты и есть белая. И все-таки на Севере ты будешь в безопасности. От Кельвина, от… от всех, кто знает о твоем происхождении. Ты сможешь забыть все это, забыть нас и жить нормальной жизнью.

– Я тебя никогда не забуду, тетя, – прошептала Эмеральда.

– И я тебя, дорогая.

На следующее утро Кальвар отвез ее на пристань и она взошла на борт парохода, который увозил ее на Север.

Эмеральда сидела на кровати в гостинице Сант-Луиса, лениво размышляя, спускаться ли ей к ужину, или не стоит. Последние пять дней донельзя вымотали ее. Когда ей было девять лет, она пережила подобное долгое путешествие, но тогда она была под опекой жены капитана, а сейчас – совершенно одна.

По совету тети она отправилась в поездку во всем черном, с густой вуалью на лице. Тете казалось, что таким образом она сможет избежать внимания мужчин, и никто не станет задавать ей лишних вопросов: причина ее путешествия была очевидной окружающим без слов – смерть кого-то из близких.

– Ни при каких обстоятельствах, Эмери, не разговаривай с мужчинами, не пытайся спрашивать у них дорогу, – советовала ей тетя Анна. – Если они втянут тебя в разговор, имей в виду: ничего хорошего из этого не получится. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из них желал тебе добра. Юная девушка, путешествующая в одиночестве, действует на этот сорт людей как приманка. Если тебе надо будет спросить совета, обратись к приятной на вид женщине, желательно постарше. О, как бы мне хотелось отыскать знакомых среди тех, кто поедет с тобой…

Но времени на это не было. Почти всю ночь они паковали багаж, чтобы Эмери успела отъехать на рассвете.

Все эти дни перед ее взором был один и тот же однообразный пейзаж: коричневая гладь воды, клочки леса по берегам, плантации, пристани, дамбы, временами высокие обрывы. Сейчас она в Сент-Луисе, прибрежном городе, в ожидании парохода, чтобы плыть дальше вверх по реке.

«Охо, – грустно думала она, – что ждет меня там?» Тоска по дому вдруг сжала ее сердце. Она вспомнила усадьбу Сто Дубов, Кору, Чармиан, тетю Анну – всех, кто был ей так дорог. Что с ними сейчас? Может быть, Антон переключился на сестер? Как складываются отношения у него с тетей Анной?

Эмеральда достала рекомендательное письмо и стала перечитывать его.

«Дорогая кузина Франклин!

Я пишу это письмо как рекомендательное для моей племянницы, Эмеральды Реган, которая едет в Охо, чтобы разузнать побольше о своем отце, который, как ей кажется, умер недалеко от Толедо. Я пыталась отговорить ее, но она настояла на поездке, что, безусловно, делает ей честь, поскольку она руководствуется самыми благородными мотивами. Могу засвидетельствовать, что моя племянница прекрасной души человек и высоких моральных устоев. Она успешно окончила школу Виланд в Батон-Руже. Я надеюсь, что ваше сердце отзовется и вы окажете моей племяннице гостеприимство и поможете подыскать ей подходящую работу на время, пока она будет занята поисками сведений об отце.

Искренне ваша, Анна Робелэнд Делани».

История, изложенная в письме, показалась Эмеральде не очень правдоподобной, и она сомневалась, что она не покажется таковой кузине Франклин. Ни одна уважающая себя девушка не пустится в путешествие через всю страну в одиночестве, если на то не будет чрезвычайных обстоятельств.

Она старалась не думать о том, что ее могут не захотеть принять, даже пустить на порог, и стала решать проблему, которая в данный момент была более насущной: надо было где-то поесть.

Сейчас она наконец почувствовала голод. Все эти дни путешествия одна мысль о еде вызывала у нее приступы тошноты. Очевидно, это объяснялось тоской по утраченному дому, но, если и дальше ничего не есть, можно совершенно ослабеть, а для путешествия требовались силы. Кроме того, лицо у нее осунулось, щеки утратили румянец. Еще немного, и она может потерять всю свою привлекательность.

«Перестань тосковать, – приказала себе Эмеральда. – Пора взглянуть правде в глаза. Если бы дом в Батон-Руже был твоим, Антон не посмел бы так себя вести. Ты была всего лишь приживалкой, но, как бы там ни было, сейчас это уже не имеет значения».

Эмеральда сложила письмо и убрала его в ридикюль и уже в который раз дотронулась до того места, где под платьем был спрятан заветный мешочек с драгоценностями, проверяя, на месте ли он.

Накинув на лицо вуаль и оправив смявшиеся за время путешествия юбки, она вышла в коридор.

«Отель Плантаторов» представлял собой унылого вида здание, лишенное украшений, с длинным коридором, по обеим сторонам которого располагались комнаты для постояльцев. В одной из комнат находился портье – востроглазый человечек с неприятным лицом. Из служащих она заметила молодого парнишку, размазывающего грязь по полу замызганной шваброй, и мускулистого носильщика, который швырнул ее саквояж так, что все находящиеся там карандаши наверняка сломались. Что касается постели, то простыни были явно не первой свежести.

Однако все это можно и должно пережить, неизвестно, с чем еще предстоит ей столкнуться в пути. И надо заставить себя есть, какой бы несъедобной ни казалась еда и как бы ни сопротивлялся желудок. Если она не будет есть, она потеряет силы. И что тогда с ней будет?

Проходя по коридору, она услышала детский плач, высокий и капризный, а затем женский голос, теплый и нежный.

Коридор делал поворот, и, повернув, Эмери увидела женщину, довольно бледную, с рыжевато-каштановыми волосами. Было заметно, что она ждет ребенка. Рядом с ней была девочка лет четырех. Она держалась за мамину юбку, уткнувшись головой ей в живот.

Девочка очень походила на Кору, кругленькая, ладная, вылитая маленькая Кора.

– Сюзанна, милая, ты не должна так себя вести. Я тебе дам хлеба, как только мы придем в комнату. – Голос женщины звучал так же мягко и напевно, как у Анны, хотя она и старалась говорить строго.

– Нет! Я не хочу хлеба, я хочу фруктов в сахаре! – не унималась девочка.

Эмери шагнула им навстречу и, повинуясь внезапному чувству, вытащила из сумочки пакетик цукатов, которые Анна успела сунуть ей в последний момент.

– Прошу вас, – сказала она, – отдайте это вашей девочке. Мне вовсе не хочется их есть, зачем же добру пропадать?

Женщина взглянула на Эмеральду и улыбнулась:

– О, благодарю вас. У нас нет денег на сладости. Нам надо приберечь их для самого необходимого, ведь нам предстоит долгий путь: мы едем на запад, в Калифорнию.

И снова Эмери уловила в голосе женщины те же нотки, что у Анны, которую ей больше не суждено увидеть.

– Кушай на здоровье, – сказала Эмери девочке и быстро отвернулась, устыдившись навернувшихся на глаза слез.