Любовь первая, любовь бурная

Бриана не двигалась с места, пока люди не скрылись за поворотом, затем ринулась к индейцу, не обращая внимания на колючий низкий кустарник, цеплявшийся за платье и царапавший кожу.

— Индеец! — прошептала она, повернув голову так, чтобы можно было видеть его лицо.

Звук ее голоса вывел его из забытья. Шункаха медленно открыл глаза и увидел Бриану, стоящую перед ним. Он глядел на нее сквозь красную пелену боли. Настоящая ли она или всего лишь слабая иллюзия воображения, дразнящая его?

— Индеец?

Он облизал сухие губы, не в силах произнести ни слова из-за ужасной боли в спине и плечах и невыносимой сухости во рту. Но Бриана все поняла. Она быстро подбежала к фургону и зачерпнула ковш воды. Встав на цыпочки, она протянула огромный деревянный черпак к его рту, чтобы он мог напиться. Слезами наполнились ее глаза, когда взглядом он поблагодарил ее. Могла ли она далее бояться его?

Она наполняла ковшик водой снова и снова, и он каждый раз осушал его. Холодная вода придавала ему силы. Девушка была настоящей, этот золотоволосый ангел милосердия и сострадания, появившийся, из ниоткуда и давший ему то, чего он больше всего желал в эту минуту.

— Ишна Ви, — хрипло прошептал он.

Бриана наклонила голову набок.

— Ишна Ви?

Шункаха Люта слабо улыбнулся.

— Солнечная женщина, — объяснил он. Так он называл ее в своих мечтах.

— Ишна Ви, — прошептала Бриана. — Мне нравится это имя.

Закусив нижнюю губу, она зашла ему за спину. Тошнота подкатила к горлу, когда девушка близко увидела его исполосованное тело. На широкой, мускулистой спине не было места, которое не изуродовал бы кнут, которое не кровоточило бы или не было испещрено ужасными красными рубцами.

Ей захотелось протянуть и положить руку на его плечо, пожать ему кисть, почувствовать его тело под своей ладошкой. Вместо этого она достала косынку из кармана юбки и начала вытирать кровь с его спины.

— Хей! — мягко предостерег он, вздрогнув от прикосновения материи к израненному телу. — Нет, ты не должна.

Кивнув головой, Бриана убрала руку. Конечно же, он был прав. Если она позаботится о его ранах, они узнают, что кто-то был здесь и помогал ему. Она снова встала перед ним.

— Почему они бьют тебя?

— Я ударил васику, которого зовут Харт.

— Почему?

Шункаха Люта с сожалением покачал головой.

— Это было глупо. Они обзывали и дразнили меня с того самого дня, как я здесь появился. Я думал, что уже научился не принимать это близко к сердцу. Но сегодня…: — он пожал плечами и поморщился, когда движение принесло новую волну боли его истерзанному телу. — Сегодня, когда они начали дразнить меня, я больше не мог спокойно относиться к этому. А когда человек по имени Харт грязно обозвал мою мать, я ударил его. — Шункаха Люта улыбнулся. — Мне стало так хорошо, и я ударил его снова. И потом еще раз.

— Стоило ли делать это?

— Тогда я думал, что стоило, — криво усмехнулся Шункаха Люта.

— А сейчас?

На какое-то время он серьезно задумался над ее вопросом. Медлил с ответом. Он думал о боли, от которой страдал, о муках, которые он испытывал каждый раз, когда кнут рассекал его тело. Потом он вспомнил то удовлетворение, которое почувствовал, ударив надсмотрщика, набросившись на своего врага и ощутив его кровь на своих руках.

— Я не жалею об этом.

— Могу я что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше? — спросила Бриана. — Что-нибудь вообще?

Он медленно покачал головой, не сводя глаз с ее лица. «Каков ее стан под этим бесформенным платьем?» — подумал он и тут же упрекнул себя за такую мысль. Она была всего лишь ребенком, а он — взрослым мужчиной. Его взгляд остановился на двух длинных косах, спадающих на плечи. Раньше он никогда не видел волос такого цвета, золотистых и ярких, как солнце, и неожиданно ему захотелось, чтобы его руки были свободными, чтобы он мог расплести эти косы и запустить пальцы в водопад ее волос. Столь ли они мягки, как кажутся? И снова упрекнул себя за то, что допустил такие мысли.

— Ты хочешь есть? — спросила Бриана.

Шункаха Люта покачал головой. Его спина постоянно пульсировала болью, которая заглушала все остальное. А сейчас еще и руки начали болеть от того, что были привязаны к дереву высоко над головой.

— Я помогу тебе, если смогу, — сказала Бриана, готовая расплакаться. — Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя.

— Ты здесь, Ишна Ви, — прошептал он хрипло. — Этого достаточно.

Его слова захлестнули все ее существо теплотой и сердечностью. Как замечательно знать, что твое присутствие имеет какое-то значение, что тебя ценят, что ты кому-нибудь нужна.

Шункаха Люта перенес тяжесть своего тела с одной ноги на другую, вздрагивая от каждого легкого движения, посылавшего новые волны боли к его спине и плечам.

Бриана опять еле сдержала рыдания, увидев, как боль отражается в черных глазах индейца.

— Я приходила сюда каждый день, — сказала она ему, сердцем переживая его страдания.

Шункаха Люта кивнул.

— Я чувствовал твое присутствие, даже когда не мог тебя видеть.

— Правда?

Он снова кивнул.

— Почему ты приходишь сюда?

Бриана пожала плечами.

— Я не знаю. Я… я просто хочу быть рядом с тобой.

Шункаха Люта глянул в ясные голубые глаза Брианы, моментально забыв о боли в спине, плечах и руках. Он был человеком, который жил близко к земле, который верил всем древним традициям и убеждениям своего народа. С самого детства он ненавидел все, что было связано с белыми, ненавидел то, что они сделали с его народом. Он дал клятву убивать каждого белого, который встанет на его пути, и когда умерли его мать и сестра, он иссек свое тело от горя, вновь поклявшись, что будет сражаться с васикудо последней капли крови, до последнего вздоха. А сейчас этот прекрасный ребенок с волосами цвета солнца пришел к нему и напоил, как раз когда он готов был отдать свою душу злому духу Кага за один глоток воды. Само присутствие девушки ободряло его, уводя от черного отчаяния и безысходности, которые сковывали его, словно смертельный саван.

Бриана смотрела на Шункаха, ее сердце и душа тянулись к нему, хотя она и не могла сказать, почему. Она чувствовала к нему странную привязанность, ощущала узы, связывающие их, хотя была бессильна что-либо объяснить. Она не знала, как долго они стояли так, смотря в глаза друг друга, но неожиданный звук заставил ее вскочить. Испугавшись, что ее обнаружат, девушка повернулась и побежала вверх по холму. Её сердце колотилось от страха при мысли, что ее видели там, где она не имеет права появляться. Шункаха Люта поднял глаза к небесам. Его сердце захлестнули нежные чувства, которые пробудила юная белая девочка.

—  Вакан, Танка, аншималам йе ойате, — прошептал он. — Великий Дух, сжалься надо мной.

Надсмотрщик оставил Шункаха Люта в кандалах на всю ночь. Его спина была похожа на свалявшуюся массу изодранной плоти и ужасных красных шрамов. Харт вечером выплеснул ведро соленой воды на его спину, грубо стер кровь, затем полил свежие раны виски. Шункаха Люта чуть не потерял сознание от боли, когда огненная жидкость опалила его израненное тело, и даже его стремление не показывать боль перед врагом не помогло подавить стон. Харт рассмеялся, когда индеец конвульсивно вздрогнул, и затем вновь облил раны виски лишь из чистого упрямства.

— Не хочу, чтобы в них появилась инфекция, — сказал Харт, медленно растягивая слова.

Сейчас было далеко за полдень, а руки Шункаха Люта до сих пор были привязаны над головой. Кровь сочилась из его запястий, когда железные оковы врезались в тело. Пот струился по его рукам, спине и груди. Ужасно надокучили мухи. Жажда мучила его больше, чем голод, терзавший желудок.

Закрыв глаза, он представлял, как он будет пытать и мучить своих тюремщиков, если когда-нибудь ему выпадет такой шанс. О, как он будет смеяться от удовольствия, вырезая тонкие полоски кожи из их спин, или смотреть, как они будут корчиться, когда он обмажет их лица медом и отдаст на съедение муравьям… но сейчас его тело корчилось от боли, его руки и ноги молили об освобождении.