Тайная алхимия

— О ком? Ах да… Подожди… Война Алой и Белой розы? Кажется, Елизавета вышла за кого-то замуж?

— Да. Энтони и Елизавета были братом и сестрой. Елизавета вышла за Эдуарда Четвертого. Раньше она была женой сэра Джона Грэя и имела от него двух сыновей. Сэр Джон был убит в битве, и она вышла замуж за Эдуарда. А Энтони был первым писателем, которого Кэкстон [16]напечатал в Англии.

Пастушеский пирог очень горячий. Мне приходится выпить воды, прежде чем удается продолжить:

— Дело в книгах, им принадлежавших — тех, что написал Энтони, — книгах, которые Елизавета и Энтони читали. Книги могут поведать нам об их мире, их культурном фоне, о том, как велась тогда книготорговля.

— Ты будешь завтра в Элтхэме в своей стихии, в Чантри, с дворцом, расположенным вверх по дороге. Помнишь, как мы, бывало, проезжали мимо на велосипедах и, завидев иногда армейских офицеров, гадали — не шпионы ли они? Хотя и знали, что они всего лишь служащие колледжа.

— Я и забыла об этом… — Я почти чувствую запах горячего асфальтового шоссе.

— Книги Елизаветы хорошо исследованы, а книги Энтони почти нет. И никто не связал все воедино, чтобы изложить в одном труде. У Елизаветы было два сына от Эдуарда, и Энтони вырастил старшего, принца Эдуарда. Тогда у всех знатных людей был обычай отдавать детей на воспитание кому-нибудь другому.

Иззи снова наливает мне вина в бокал.

— Когда Эдуард Четвертый умер, его младший брат Ричард, герцог Глостер, захватил трон и заключил обоих мальчиков в Тауэр. А Энтони он заключил в Йоркскую тюрьму. У самого Энтони не было сыновей, и то, что принадлежало ему, было разворовано. Сейчас очень трудно найти достаточно материала, чтобы кости обросли плотью… Ты сказала, что дворец в Элтхэме реставрируют?

— Да, Лайонел говорит, им теперь ведает «Английское наследство». Когда работы будут закончены, дворец должен стать превосходным. Весь этот ар-деко и Великий зал Эдуарда Четвертого… Жаль, что они не заинтересовались Чантри, ведь от часовни осталось очень мало.

— Может, мы должны винить в ее разрушении Гитлера и оставить только дом, — смеется Иззи. — Теперь дом тоже в плохом состоянии. Думаю, ты придешь в ужас. Давай наливай себе вина.

За едой я расспрашиваю о Фэй, дочери Иззи. Ее муж работает в «Шелл». Иззи озадаченно, почти неодобрительно качает головой.

— Она ненавидит Боготу, но в остальном, похоже, совершенно счастлива. И повсюду следует за своим мужем. Мне думается, время от времени Фэй все же пользуется своей ученой степенью по антропологии, но только в качестве хобби.

Иззи протягивает руку назад, чтобы взять открытку, прикрепленную к холодильнику. Это некий гобелен с ярко раскрашенными, расчерченными на квадратики персонажами. Судя по надписи на обороте, это «Брак Солнца и Луны».

— Ее отец побывал там, и они отправились в гористую местность исследовать народные традиции. Эта открытка из маленького местного музея. Он звонил мне, сказал, что с Фэй все в порядке.

Иззи и Пол развелись несколько лет тому назад, и, хотя в этом была замешана другая женщина, у меня такое чувство, что та женщина, которая теперь определенно сошла со сцены, — скорее симптом болезни, чем ее причина.

Иззи снова стала Изодой Батлер — так она всегда именовалась как художница.

Мы довольно быстро прикончили вино, и меня снова окутал туман из-за смены часовых поясов после перелета.

— Ты сказала, мне надо что-то подписать в связи с продажей Чантри?

— Все документы у Лайонела, но есть некоторые сложности с его долей недвижимости, поэтому, возможно, он еще не полностью их подготовил. Очевидно, он передаст свою долю Фергюсу — это связано с какими-то налоговыми тонкостями. Может, и все перейдет к нему — к Фергюсу, я имею в виду.

— А как поживает Фергюс? — спрашиваю я, вставая. — Прости, после перелета я ужасно себя чувствую. Лучше мне отправиться домой, а то сейчас усну.

— Конечно, бедняжка. Фергюс, закончив свою скульптуру Мастера, уехал на север. Почему, неизвестно. Казалось бы, тот, кто учился в Королевском колледже, захочет остаться в Лондоне. Думаю, он сейчас где-то недалеко от Йорка. Его подружка оттуда родом, но они только что расстались. Когда ты хочешь повидаться с Лайонелом?

— Послезавтра. Он пригласил меня приехать вечером.

— Хорошо. Тогда мы должны взяться за дело. Я уже сделала все возможное с архивом. Но что касается вещей, которые сейчас у меня, тех, что все еще в Чантри, груды бухгалтерских книг «Пресс» и записей, пристроенных в Библиотеке печатного дела в Санта-Брайд, — с этим еще много работы. Я проведу эту неделю, разбирая все это, прежде чем отправить в Калифорнию. Сделаю опись и так далее. Когда тебе нужно возвращаться?

— Через неделю. Не могу задержаться дольше. Но этого должно хватить, если Лайонел подготовил бумаги, которые мне следует подписать. И… если не считать того, что я обменяюсь новостями с тобой, Лайонелом и дядей Гаретом, не хочу медлить с… с тем, чтобы все устроить.

— Знаю, — произносит Иззи, целуя меня. — Дорогая Уна, как я рада с тобой повидаться! И ты так хорошо выглядишь — с учетом всех обстоятельств.

— Да. — Вот и все, что я могу сказать, но Иззи снова слышит то, о чем я умалчиваю.

— Бедная добрая Уна. Мне так жаль. Должно пройти время. После смерти Адама и всего остального. Особенно… Он так хорошо тебе подходил. Обычно я завидовала вам и знала: в конце концов все уладится.

Я понимаю, что она имеет в виду. Забавно, как пятнадцатилетние… ну… неудовлетворительные отношения могут вдруг так быстро исправиться. Мне приходит в голову, что с замужеством Иззи вышло как раз наоборот: хороший с виду брак в конце концов оказался не таким уж хорошим. И при всем моем горе я внезапно не чувствую к ней зависти, но не знаю, как об этом сказать. Она всегда была человеком, который все исправляет. Я же была младшей сестрой, не знавшей, как отдать долг и сделать то же самое для старшей.

— Конечно, ты так занята, — говорит Иззи. — Но ведь мы встретимся снова на этой неделе? Выберемся куда-нибудь выпить? Как ты добралась до дома?

— На метро. Но, думаю, обратно поеду на такси. Тут поблизости хватит черных такси, чтобы я поймала одно?

— Не знаю.

Похоже, черное такси — роскошь, которую Иззи не может себе позволить. Но она извлекает номер мини-такси, и после обычного томительного ожидания его прибытия я забираюсь внутрь, и машина отъезжает.

Нарушение суточного ритма ослабляет якоря твоих повседневных мыслей. Я думаю о руинах часовни при Чантри — я и видела ее только в руинах. Толстые обломки камня и низкие опоры, которые некогда были стенами, просмоленные балки и стойки, поддерживающие стену дома, некогда соединявшегося с часовней, выложенный плитками пол, на котором еще видны белые олени и флёр-де-лис, [17]хотя по ним и стелется трава. Однажды я выковыряла несколько плиток в поисках сокровища, но нашла только землю и червяков.

В моей памяти плитки такие большие, потому что я, вероятно, была совсем маленькой. Я представляла себе, что под каждой есть рубин, бриллиант или золотой дукат, и все это будет моим, потому что их нашла я… хотя я и не знала тогда, как выглядит дукат. Я выламывала одну плитку за другой мастихином, который без спросу взяла в студии, разбрасывая плитки вокруг белых оленей и флёр-де-лис и ковыряясь в обнажившейся земле. Я думала, как распределю сокровище, когда его найду. Много дукатов отдам тете Элейн, чтобы у нее на кухне была посудомоечная машина вместо медного котла в пристройке, несколько рубинов и брильянтов отдам Иззи, чтобы она ходила в самых лучших платьях, а немножко дукатов оставлю Лайонелу, ведь он так хотел иметь фотоаппарат. Ну а все остальное будет моим, и тогда, купив билет, я отплыву на большом корабле в Америку, разыщу картины отца и привезу их домой.

Дядя Гарет нашел меня, когда я пыталась не отчаиваться.

— Ох, Уна, Уна, — произнес он. — Тебе обязательно надо было это делать?