Мари Антильская. Книга вторая

— Вы говорите про этого монаха, будто уже заручились его согласием!

— А как же может быть иначе? Ясное дело, согласится, куда он денется! Да клянусь вам, он непременно примет наше предложение, хотел бы я знать, как он сможет выкрутиться, чтобы заплатить две тысячи фунтов сахару. Кроме того, судья уже в курсе, что за штучка этот монах, ведь я как бы в шутку рассказал ему кое-что о его повадках, так что этому францисканцу без нас теперь нипочем не выкрутиться, уж можете мне поверить!

— Ах, да услышит вас Бог! — вздохнула Мари. — А главное, да поможет он вам в нашем деле!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Лефор вербует людей

Вот уже несколько минут, как Лефор звонил у дверей маленькой часовенки францисканцев, целиком построенной из дерева, с небольшой колокольней, которую даже не было видно со стороны моря, так надежно скрывали ее заросли кокосовых пальм и мощные стены форта Сен-Пьер. Только что опустилась ночь, и лошадь Ива нетерпеливо била копытами, требуя положенную ей порцию овса.

Наконец в крошечном оконце, прорубленном в массивной деревянной двери, показался черный глаз, который придирчиво оглядывал Лефора.

— Прошу простить меня, отец настоятель, что в такой поздний час потревожил ваш покой, но я оказался здесь по просьбе одного умирающего, который желает, чтобы отец Фовель принял у него последнее причастие…

— Гм!.. Сын мой, — послышался низкий, степенный голос из-за дверей, — я и сам бы не прочь узнать, куда запропастился этот отец Фовель… А кто умирающий?

— Да один колонист, что живет в квартале неподалеку от Галер, а может, где-то у Якорной стоянки. Во всяком случае, клянусь честью, что смогу найти этот дом с закрытыми глазами.

— Скажи, сын мой, а как имя этого человека? Я ведь знаю почти всех в Сен-Пьере…

— Отец настоятель, не надо требовать от меня слишком многого. Мне достаточно было узнать, что отца Фовеля здесь нет, выходит, мне еще рано думать об отдыхе. Я должен разыскать его во что бы то ни стало…

— Это не так-то просто, сын мой, вы потеряете слишком много времени на поиски… Может, лучше, если я сам пойду с вами…

— Нет-нет, отец настоятель, умирающий хотел только отца Фовеля…

— А если вам так и не удастся его разыскать? И несчастный тем временем испустит дух…

Но Лефор уже схватил свою лошадь под уздцы и сунул ногу в стремя.

— Послушайте, отец настоятель, — обратился он к нему, — если вам случится увидеть отца Фовеля раньше меня, прошу вас, скажите ему, что я буду ждать его в таверне «Большая Монашка»…

— В таверне?! — не веря своим ушам, воскликнул настоятель.

— А где же еще, ясное дело, в таверне!..

С момента своего любовного приключения с Мари под апельсиновым деревом Ив Лефор ощущал себя почти полубогом, который еще не успел остыть, только что вылезши из теплой постели богини. Будучи, в общем-то, человеком трезвым и обеими ногами твердо стоящим на грешной земле, он тем не менее горел нетерпением поскорее приступить к исполнению великой миссии, ибо был уверен, что создан для дел крупных и значительных.

А потому появился в дверях таверны, громко звеня шпорами, с торжествующим видом и вызывающей наглостью достойного сына Гаскони.

Народу было много. На столах, еще засыпанных хлебными крошками и залитых вином, солдаты из форта резались в ландскнехт. Другие не торопясь потягивали из своих кружек и обменивались мнениями насчет судебного процесса и слишком уж сурового приговора; однако в самой глубине залы Ив тотчас же распознал капитана Байарделя в компании отца Фовеля. И немедленно решительным шагом направился в их сторону.

— Здравствуй, монах, привет, дружище! — воскликнул он, подвигая к себе стул и усаживаясь между ними, монах же тем временем сделал вид, будто поднимается с места, дабы избежать его общества.

Ив проворно поймал его за серую сутану и насильно усадил за стол.

— Отец мой, — заговорил он таким любезным голосом, на какой только был способен, — нынче утром вы сказали мне на прощанье слова, которые, если разобраться, вряд ли пристали истинному милосердному христианину!

— Что я слышу! — вскричал отец Фовель. — И такой бесчестный хулитель и наглый лжец смеет упрекать меня в недостатке милосердия?

— А что, разве не вы весь этот месяц каждый Божий день ловили со мной рыбку в мутной водичке Рокселаны? — как ни в чем не бывало поинтересовался Ив. — Может, мне это приснилось или я спутал вас с каким-нибудь другим монахом? Может, у него была в точности такая же тонзура, как и у вас?

— Вы поклялись перед судьей, будто я любитель ловить рыбку в мутной водице, хотя лучше, чем кто-нибудь другой, знаете чистоту моих помыслов! Вы как самый последний негодяй нарочно играли словами, чтобы опорочить меня перед судом! Почему бы вам не сказать, что я, конечно, ловил с вами вместе рыбу, но не в мутной воде, а просто в речке?.. Вместо этого вы заронили подозрения в душу судьи, человека честного и неподкупного, но поверившего вашим лживым показаниям!

— Ничего не поделать, монах, — проговорил Ив с какой-то мрачной печалью в голосе, — похоже, вам и вправду придется выложить две тысячи фунтов сахару! А поскольку сахарного тростника у вас вроде бы не водится, вам волей-неволей придется обратиться к почтенному господину Трезелю, который сможет вам его продать… Не думаю, чтобы отец-настоятель был в восторге от вашего поведения… У меня даже такое подозрение, что уже завтра он споет вам песенку, которая придется вам совсем не по вкусу…

— Мне неведомо, сын мой, что вы имеете в виду, говоря об отце-настоятеле, что же касается вас, то вы покрыли себя срамом и бесчестьем!

Лефор оглушительно похлопал в ладоши и приказал принести выпивку. В ожидании кружек он поочередно переводил взгляд с капитана на монаха, у которого предвкушение выпивки вконец отбило охоту уходить восвояси.

— Я вот все думаю, — проговорил Ив с видом одновременно важным и таинственным. — Могу я доверить вам один секрет или нет?..

— Уж не сомневаетесь ли в моей надежности? — высокомерно поинтересовался Байардель.

— Да в вашей-то нет… А вот что касается этого монаха, то тут у меня есть известные опасения! Посудите сами, можно ли доверять человеку, который ночами шляется по баракам и совращает там негритянок?

— Вы хотите, чтобы я был проклят во веки веков! — в негодовании вскричал отец Фовель. — Вы добиваетесь, чтобы я поклялся вам именем Господа, чтобы я совершил богохульство… Мало вам того, что сделали, вы еще хотите, чтобы я отрекся от своей веры!

— Ну что вы, святой отец, — изображая раскаяние, проговорил Ив, — у меня и в мыслях не было требовать от вас таких жертв. Но мне и вправду хотелось бы, чтобы вы поклялись именем Христа, что все, что упадет сейчас с моих уст и достигнет ваших ушей, никогда уже не выйдет наружу ни из одного отверстия вашего благочестивого тела! Как я уже сказал, это большой секрет, можно сказать, великая тайна!

— Ну ладно! Тогда я поклянусь вам на своих четках, — сдался монах, — что если на сей раз, в кои-то веки, с ваших уст сорвутся хоть какие-то разумные речи, то клянусь не повторять это никому на свете!

Они чокнулись и дружно выпили, после чего Ив склонился к столу и тихим голосом произнес:

— Мы собираемся освободить генерала Дюпарке.

Байардель в полном изумлении откинулся на спинку стула.

— Освободить генерала?! — не поверил он. — Но как?

— Тсс!.. Я и сам еще не знаю, как это сделать, но мы освободим его, и это так же верно, как и то, что через мгновенье эта чарка будет пуста, будто в ней ничего и не было! Теперь слушайте меня и, ради всего святого, не перебивайте…

Отец Фовель явно проявлял немалый интерес к происходящему, внимательно прислушиваясь к Иву, он не спускал взгляда с его лица, маленькими глотками и явно желая протянуть удовольствие потягивая при этом из своей кружки.

— Так вот, мне пришло в голову, что для господина де Пуэнси пленник вроде нашего генерала Дюпарке — не более чем запертый в клетку скворец.