Преследование

Амелия вздрогнула.

Саймон опустился рядом с ней на колени.

— И он прав. Ты не должна говорить обо мне кому бы то ни было. Ты теперь тоже в опасности — из-за меня.

Она взяла его за руку.

— Тогда мы будем вместе смотреть в лицо этой опасности. Ты — герой, и я люблю тебя.

Саймон глубоко вдохнул:

— Ты так заблуждаешься!

Амелия покачала головой и на мгновение прижалась к нему.

Саймон отстранился.

— Уорлок знает, что мы — любовники, Амелия. Я в этом не сомневаюсь. Если он способен распознать истинный характер наших отношений, это смогут сделать и мои враги, и тогда они будут преследовать тебя, чтобы причинить мне боль… — И он сокрушенно затих.

Амелия скользнула на пол и заключила любимого в объятия.

— Мы вместе встретим эту угрозу, — сказала она.

Саймон взял ее лицо в свои ладони.

— Я сделаю все, чтобы отвести опасность от тебя и от детей.

— Я знаю, — прошептала Амелия, нисколько не кривя душой.

Он поцеловал ее — обреченно, как умирающий.

Его сердце продолжало яростно колотиться. Крепко сжимая Амелию в объятиях (сюртук Саймона быт небрежно брошен на пол, а бриджи расстегнуты), он перекатился на бок. Но и теперь Гренвилл продолжал надежно держать ее в кольце своих рук.

Он никогда не нуждался ни в ком так, как в Амелии. Как же ему хотелось узаконить их отношения и увезти ее и детей подальше ото всех опасностей!

Некоторое время назад они скользнули в спальню Амелии, заперев за собой дверь.

— С тобой все хорошо? — судорожно прохрипел Саймон, когда наконец-то обрел способность говорить. Он так отчаянно спешил, сгорая от нетерпения заняться с ней любовью. — Амелия, ты довольна?

Она улыбнулась ему, и Саймон заметил на ее виске испарину.

— Я вела себя достаточно тихо?

Он улыбнулся ей в ответ. Несколько минут назад, когда Амелия достигла вершины блаженства, Саймону пришлось закрыть ей рот рукой — все-таки была еще только середина дня.

— Ты проявила достойную восхищения сдержанность, — прошептал он.

— Это было чудесно, Саймон, — тоже шепотом отозвалась Амелия, снова прильнув щекой к его груди.

Он погладил ее по волосам, чувствуя, как страстная эйфория постепенно спадает. Когда волна блаженства схлынула, Саймон вспомнил приказ Уорлока отправить Амелию домой, а заодно и все остальное, о чем недавно шла речь в кабинете. Его сердце упало.

Выходит, Амелия все знала?

Что она подумает о нем, когда наконец-то осознает всю степень того, чем он занимался?

Амелия подняла на него взгляд.

— Нам не стоит задерживаться здесь, Саймон, хотя мне уже все равно, застанут нас вместе или нет.

— А мне не все равно! — с жаром произнес он. — Никто не должен узнать, что мы — любовники, Амелия. Никто.

Боже, ей грозила такая опасность… И в этом целиком и полностью была его вина.

— Ты собирался когда-нибудь сказать мне правду? — спросила Амелия, ища глазами его глаза.

— Что ты успела услышать? — Внезапно у Саймона появилась надежда, что Амелия узнала лишь о его шпионаже для Уорлока, и теперь он горячо молился, чтобы ей не было известно больше — он желал этого по своим, глубоко эгоистичным причинам.

— Я слышала все, Саймон. Ты шпионил для нас, но французы думают, что ты шпионишь для них!

Все так же сжимая Амелию в объятиях, он ощутил ее дрожь.

Саймон уставился в потолок. Когда же она осознает, что на самом деле значит двойная игра, которую он вел? — подумал Гренвилл. Как только Амелия поймет, на что он способен, она наконец-то потеряет свою беззаветную веру в него. Амелия выскользнула из его рук и села на кровати. Чувствуя, как к горлу подкатила тошнота, Саймон тоже сел и стал застегивать бриджи.

— Ты был во Франции, — констатировала Амелия.

Это прозвучало как осторожное обвинение.

— Да. — Он не осмеливался взглянуть на нее.

— И долго ты там пробыл? Именно поэтому ты никогда не оставался дома со своими детьми, с Элизабет? Поэтому никто никогда не знал, где ты находишься и как с тобой связаться?

— По большей части я жил в Париже последние два года, служа чиновником в городском правительстве. Там я был известен как Анри Журдан — между прочим, он действительно был моим кузеном, его казнили вместе с большинством жителей Лиона и остальными моими французскими родственниками. — Он наконец-то смог поднять на Амелию глаза.

— Мне очень жаль, — потрясенно проговорила она, взяв его за руку. Лицо Амелии было мертвенно-бледным. — Как же тебя вообще угораздило впутаться в подобные интриги, Саймон, когда у тебя есть дети, которым ты так нужен? Выходит, ты и в самом деле беззаветный патриот?

Он выдернул у нее свою руку. В конечном счете Амелия все-таки осудила его.

— У меня было множество причин принять предложение Уорлока три года назад, когда он впервые обратился ко мне, и патриотизм оказался лишь одной из них. — Саймон взглянул Амелии в глаза. — Большинство моих причин были эгоистичными.

— Я в это не верю.

— Мои причины были эгоистичными, — повторил он.

— Ты любишь своих детей, — твердо произнесла Амелия. — Не могу себе представить, что ты мог вот так пожертвовать своими отцовскими чувствами!

— Я никогда не был хорошим отцом, — веско изрек Саймон, удивившись, как хладнокровно он это произнес. — Я держался от них на расстоянии, чтобы избегать Элизабет, совершенно не думая о том, что мои сыновья нуждаются во мне. Я успокаивал себя тем, что она была превосходной матерью и мое присутствие не имело значения.

Саймон равнодушно подернул плечами, но его сердце мучительно колотилось. Он продолжил:

— Уорлок предоставил мне благоприятную возможность найти оправдание моему длительному изгнанию из семьи, которое я и не думал нарушать. Почему бы мне было не принять это предложение?

Слезы наполнили глаза Амелии, и она снова взяла его за руку.

— Мне очень жаль, что твой брак не быт благополучным, Саймон. Мне кажется, что в противном случае ты никогда не отправился бы во Францию и мы бы сейчас не волновались, что французские агенты узнают о твоей работе на англичан или произойдет нечто худшее.

— И ты ведь действительно так думаешь! — удивленно воскликнул Саймон. Самоотверженная добродетель Амелии не переставала поражать его.

— Конечно, я так думаю. Саймон, насколько велика грозящая тебе опасность? Ты боишься только французов?

Саймон знал, что не может ответить Амелии честно. Он не хотел пугать ее еще больше.

— В данный момент мне не грозит никакая опасность, Амелия, поскольку Журдану полностью доверяют.

Амелия пронзила его долгим взглядом:

— Они уже сажали тебя за решетку.

Сердце Саймона оборвалось.

— Я своими ушами слышала, как Уорлок сказал, что ты не сможешь служить ему на совесть, если тебя схватят и снова отправят в тюрьму.

Саймон втянул в легкие побольше воздуха. Амелия была слишком умна, чтобы пытаться сбить ее с толку.

— Не стоит все время опекать меня, — сказала она, заметив его смятение. — Мы вместе находимся в этой сложной ситуации, и я — не дурочка. Я не хочу больше оставаться в неведении.

— Нет, ты не дурочка, Амелия, — сказал он. И сознался: — Да, они посадили меня в тюрьму.

Амелия казалась такой тихой, такой спокойной…

— Что произошло?

— Не имеет значения.

— Это имеет значение — это имеет значение для меня. Поэтому, пожалуйста, скажи мне, почему тебя посадили в тюрьму во Франции. Они поняли, что ты — англичанин?

Саймон облизнул пересохшие губы, мысли лихорадочно заметались у него в голове. Он мог опустить часть правды, но никогда не солгал бы Амелии, даже если она только что своим предположением дала ему блестящую возможность сделать это. Откашлявшись, он вновь обрел дар речи.

— Нет, они так и не обнаружили, что я — англичанин, — начал он. — Они продолжают принимать меня за моего кузена Журдана. Я совершил ужасную ошибку, Амелия. В прошлом ноябре я вернулся в Лондон, чтобы увидеть своих сыновей, потому что у Уильяма был день рождения. Я оставался в городе всего два дня. Но с того момента, как я высадился на берег в Бресте, стало очевидно, что за мной следят. Спустя три недели меня арестовали, обвинили в государственной измене и бросили в парижскую тюрьму. — Его голос неожиданно дрогнул. Саймон в мельчайших деталях вспомнил ту ужасную камеру и не нашел в себе сил продолжить.