Скандальная репутация

– Грейс… – мягко произнес Люк.

– Не надо, – попросила она. Слезы высохли, и Грейс снова безмятежно улыбалась. – Мне жаль, но я не могу ответить на твою привязанность. Я не люблю тебя, Люк Сент-Обин.

В этот момент Люк почти любил эту потрясающую женщину. Более того, он ею гордился. Убрав со щеки Грейс локон, он наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Я люблю тебя, и ты это знаешь.

– Могу ли я предположить, – лукаво спросила она, – что есть другие леди, или, возможно, одна определенная леди, более восприимчивая к твоим весьма эксцентричным чарам?

Люк обнял и шутливо чмокнул в щеку очаровательную женщину, которую знал всю жизнь. Взглянув в ее изумленные глаза, он расплылся в нахальной улыбке.

– Значит, говоришь, я эксцентричен?

– Да пусти же меня, олух! Я вижу там, впереди, леди Купер! – Она кивнула в сторону главной аллеи. – Помоги мне спуститься, пожалуйста. Мне надоел твой фаэтон. В нем неудобно. Я лучше прогуляюсь с Эмили. Ее четвероюродный брат, кстати, ближайший в очереди на баварский престол, на прошлой неделе сделал мне предложение. А я никак не могу решить, когда ему отказать, в субботу или в воскресенье. Надеюсь, она даст мне хороший совет.

– Не сомневаюсь, – сказал герцог, помогая ей спуститься на траву. – Надеюсь, ничто не помешает тебе присутствовать на сегодняшнем балу у бабушки? Учти, отказа я не приму.

– Такое событие я не пропущу ни за что на свете, – улыбнулась Грейс.

Розамунда заставила себя согласиться на приглашение вдовствующей герцогини и помочь завершить последние приготовления к балу в Хелстон-Хаусе. Оставалось только украсить бальный зал букетами, которых было так много, что бедная старушка сбилась с ног. Они работали уже больше часа, закрепляя длинные гирлянды плюща на букетах, стоящих на боковых столах. Розамунда не могла не думать о том, что любимый мужчина сейчас где-то рядом. Она всем своим существом ощущала его присутствие в доме и была бесконечно признательна герцогине, которая непрерывно что-то говорила.

Розамунда впервые очутилась в Лондоне, и ей казалось, что она никогда не устанет от этого города. И ошиблась. Еще никогда ее так не тянуло к дикой красоте Корнуолла. Ей хотелось погулять по утесам, где в ложбинах остро пахнет вереском, почувствовать, как лицо ласкает морской, насыщенный солью воздух, увидеть с детства знакомые морские пейзажи.

Отец назначил отъезд в Эджкумб на понедельник – то есть послезавтра. И если ей предстояло пережить мучительную неизбежность сегодняшнего объявления о помолвке, которая положит конец всем надежам, по крайней мере ее будет согревать мысль, что она скоро окажется дома.

– Розамунда, – воскликнула Ата, – нам не хватает букетов! Не понимаю, как мы могли не заметить стол у французских дверей. Странно…

Розамунда взглянула на напряженно застывшую герцогиню. Переехав в дом отца, расположенный в нескольких кварталах от Хелстон-Хауса, она очень скучала по старушке. Она успела искренне полюбить миниатюрную хлопотунью как бабушку, которой у нее никогда не было.

– Уверена, никто ничего не заметит. Если хотите, давайте передвинем сюда пальму.

Ата похлопала сухоньким пальчиком по нижней губе.

– Хм. Нет, пальма пусть стоит. Я знаю, что надо сделать. У меня в комнате есть букет свежих лилий. Не сочтите за труд, принесите, пожалуйста, его сюда.

Розамунда заметила, как в темных мудрых глазах герцогини мелькнуло какое-то странное выражение, и нахмурилась.

– Уверена, лакеи знают вашу комнату намного лучше, чем я. К тому же я здесь еще не закончила.

Ата поджала губы.

– Кажется, вы спорите со мной, дорогая? Розамунда от души расхохоталась.

– Боже мой, конечно, нет, Ата, у меня и в мыслях не было ничего подобного! Просто мне бы не хотелось вторгаться в вашу комнату. Это все равно, что вмешиваться в частную жизнь.

Ата вздернула подбородок.

– Мне думается, вы сделали это уже довольно давно, дитя, причем по моему приглашению.

Сердце Розамунды забилось быстрее. Но она так устала. Ей больше не вынести никаких игр.

– Дитя, – тихо сказала Ата. – Обещаю, я больше никогда и ни о чем вас не попрошу. Но сейчас, пожалуйста, сходите в мою комнату и принесите сюда лилии.

– Конечно. – Интересно, что она задумала?

Розамунда поднималась по знакомой мраморной лестнице с тяжелым сердцем. Со стен портретной галереи на нее смотрели суровые лица первых шести герцогов Хелстонов, и она невольно улыбнулась. Портрет ее прапрабабки, графини Эдвины, с явным неодобрением взиравшей на своих потомков, посрамил бы их всех. Графы Туэнлины высоко ценили своих графинь и хранили их портреты в отличие от этих напыщенных дикарей. Ощутив нечто вроде гордости, Розамунда ускорила шаг.

В полутемном коридоре пахло лилиями. Нет, это был не насыщенный сладкий запах крупных оранжерейных цветов, а ни с чем не сравнимый аромат ландышей, возвещавших приход весны.

Открыв дверь, Розамунда вошла в комнату. Ее приветствовала восторженная трель канарейки в позолоченной клетке. Запах стал сильнее, и наконец взору предстала россыпь маленьких цветов, ведущая к внутренней двери.

Возвращение к счастью… Лишь немногие знают язык цветов. Но не стоит делать поспешных выводов.

Едва дыша, Розамунда приблизилась к полуоткрытой двери, ведущей в соседнюю комнату.

И сразу увидела развалившегося в кресле Люка. Его черные волосы были зачесаны назад, а глаза в упор смотрели на нее. Рядом с ним на столе стоял небольшой букетик белых цветов.

Целую минуту они молча смотрели друг на друга, и лишь потом Люк заговорил:

– Одна леди сказала мне, что любит цветы, потому что они молчат.

Розамунда наблюдала, как герцог взял маленькую хрустальную вазочку, в которой стоял букет, осмотрел со всех сторон и лишь потом поднял глаза на нее. Страстное желание, которое она увидела в его синих как море глазах, заставило ее замереть от надежды.

– Если молчание действительно то, чего ты хочешь, тогда освободи меня от этого и иди своей дорогой.

Она не помнила, как подошла к любимому, отчаянно пытаясь найти подходящие слова, способные выразить ее чувства. Но, вглядевшись в его лицо, которое уже долгое время преследовало ее и во сне, и наяву, она поняла, что не в состоянии сформулировать ни одной связной фразы.

Время, казалось, застыло, а Розамунда все смотрела на вазочку, которую он держал в руках.

– Люк… – наконец выдавила она и опять замолчала, а потом неожиданно выбила вазу у него из рук. Цветы разлетелись по ковру, вода выплеснулась, а злосчастная ваза, не разбившись, откатилась в сторону.

– Ненавижу цветы, – прошептала она. – И ненавижу молчание.

Напряжение окутало их словно густой предутренний туман.

Герцог медленно шагнул к ней.

Она положила свою дрожащую руку в его огрубевшую мозолистую ладонь и неуверенно подалась к нему. Медленно, мучительно медленно, он привлек ее к себе, усадил на колени, и наконец их губы встретились. А Розамунда всем своим существом поняла, как хорошо в раю.

Ее захлестнула волна блаженства, лишив воли, заставив позабыть все на свете. А ведь ей так много надо было ему сказать!

– Люк, – в конце концов, выдохнула она, но осознав, что все равно не способна произнести ничего умного, закрыла глаза.

– Подожди, я должен тебе кое-что сказать. – Люк нежно коснулся ее губ. – Я долго думал, как принести в твою жизнь только мир, покой и счастье, но так ничего и не придумал. Ты, как никто другой, заслужила их, поскольку долгие годы жила в страхе и унижении. Но, понимаешь, Хелстон не тот человек, который способен все это дать. Все мы – ненадежные, деспотичные эгоистичные люди, больше думающие о себе, чем о других. И все же я не смог отпустить тебя, не сказав, что люблю. Я обожаю, боготворю тебя… Без тебя моя жизнь будет пуста.

Розамунда уже собиралась возразить, но герцог остановил ее нетерпеливым жестом.

– Нет, подожди. Сначала ответь на один вопрос. Могу я надеяться, что ты чувствуешь то же самое?