Путь на эшафот

– О, дитя мое! – шептала Анна. – Ты родилась в ужасном мире. – Она поцеловала дочь. – Но я постараюсь уберечь тебя от неприятностей. Сделаю все, что смогу. Я скорее убью Марию Тюдор, чем позволю отнять у тебя то, что принадлежит тебе по праву.

Над кроватью склонилась одна из женщин.

– Вашему Величеству нужно отдохнуть…

Она протянула руки, чтобы взять ребенка. Анна отдала девочку с неохотой.

– Я назову ее Елизавета, в честь моей матери и матери короля, – сказала Анна.

Двор пребывал в волнении. Все шепотом обсуждали рождение Елизаветы – в покоях, на кухне, в саду. Женщины перешептывались. Народ на улицах говорил:

– Что же теперь будет? Бог дал свой ответ! Это его воля!

Чапуис выжидал, пытался прощупать Кромвеля, но Кромвель молчал, держался отчужденно. Он понимал, что король еще слишком увлечен этой леди и не желает каких бы то ни было изменений в их отношениях. Кромвель был не таким, как Уолси. Уолси сперва разрабатывал политику Англии, а потом уверял короля, что это его политика. Кромвель же предоставлял королю возможность самому строить планы в области политики и полностью отдавал себя в его распоряжение. Томас Кромвель делал все, что нужно было королю. Если бы Кромвель захотел лишить Марию трона, то выбрал бы для этого самый приемлемый способ. Если бы король решил избавиться от Анны, Кромвель нашел бы возможность это осуществить. «Король всегда прав» – вот лозунг, которому следовал Кромвель.

Король все еще испытывал страсть к Анне, но несмотря на это хотел, чтобы она поняла: ее дело не командовать, а подчиняться. Любовница может командовать, жена – никогда. Анна теперь была женой, а не любовницей. Он не мог, конечно, сравнивать Анну, молодую, красивую и желанную, с Катариной, но ему казалось, что жены есть жены, и мужчина связан с женой законами святой церкви. Быть связанным не очень приятно. В грехе присутствовал элемент остроты, которого не было в добродетели. И даже если мужчина не мучился совестью, совершая грех, острота ощущений не пропадала. Анна больше не могла угрожать ему тем, что бросит, вернется домой, где была полноправной хозяйкой. Теперь ее дом был здесь, при нем. Она родила ему дочь, и это было еще одно доказательство того, что его надежды на нее не оправдались – те самые надежды, из-за которых он преследовал ее как настоящий фанатик.

Так что, хотя он и по-прежнему желал ее, удовлетворяя желание, он превращался из пылкого возлюбленного в величественного короля и хозяина положения.

Все это стало очевидным вскоре после рождения Елизаветы. Анна хотела, чтобы ребенок был с ней, хотела сама кормить его грудью, постоянно заботиться о нем. Она испытывала к девочке пылкую материнскую любовь, к тому же боялась, что ее враги могут навредить ее дочери.

Увидев колыбель девочки в спальне, которую он разделял с Анной, Генрих изумился.

– Что это такое? – рыкнул он. – Что все это значит?

– Она будет со мной, – сказала Анна, привыкшая им командовать и продолжавшая вести себя, как раньше.

– Ты хочешь, чтобы она находилась с тобой? – угрожающе повторил он ее слова.

– Да, – подтвердила она. – И я сама буду кормить ее, поскольку никому не могу этого доверить.

Лицо короля побагровело от гнева. Он ногой открыл дверь и кликнул удивленную служанку. Та вошла в комнату, вся дрожа от страха.

– Унесите ребенка! – приказал он.

Девушка смотрела то на короля, то на королеву. Лицо королевы было очень бледным, но она молчала. Она дрожала, вспоминая, что он говорил ей до рождения ребенка, говорил в присутствии посторонних людей. Он говорил, что она должна помнить, что в его власти опустить ее значительно ниже того положения, в котором она находилась, когда он так высоко ее поднял. Потом, правда, сказал, что лучше будет просить милостыню, ходя от одной двери к другой, чем расстанется с нею. И ему было наплевать, что каждое из этих высказываний взаимоисключало другое. И на ее чувства ему было наплевать. К тому же он не думал о том, что скажут при дворе. А там могут сказать, что ее влияние на короля ослабло. Вот почему Анна смотрела, как девушка уносит ребенка, и молчала.

– Она не будет давать нам спокойно спать, – сказал король.

Но когда они остались одни, Анна на него набросилась.

– Она будет при мне, и я сама буду ее кормить, – заявила она. – Какое тебе дело…

Он посмотрел ей в глаза.

– Запомни: я поднял тебя до уровня королевы Англии, – внятно выговаривая каждое слово сказал Генрих, – а потому прошу вести себя не как простая смертная, а как королева.

Голос его был таким же холодным, как и его глаза. Она не знала, что взгляд его может быть таким холодным, а маленький рот столь резким и жестоким.

Все еще дрожа, она гордо отвернулась от него. Однако она понимала, что отныне ей придется во всем ему подчиняться.

Король не отрывал от Анны глаз. Ее распущенные волосы ниспадали с плеч, и она вдруг напомнила ему ту девушку из Хивера, с которой он беседовал в розарии. Он подошел к ней и положил ей на плечо свою тяжелую руку.

– Послушай, Анна, – сказал он и повернул к себе ее лицо, желая его поцеловать. В ее сердце затеплилась надежда. Она все еще имеет над ним какую-то власть. Она рано сдалась. Анна улыбнулась.

– Ты действовал очень решительно, – сказала она, стараясь показать, что вопрос этот ее не слишком беспокоит, так как понимала, что глупо показывать свой страх перед тем, кто любит командовать и делать все по-своему.

– Душа моя! – сказал он хрипло. В нем росло желание. Она прекрасно знала его и поняла это с ходу. – Королева не должна кормить ребенка грудью! – Он рассмеялся. – У нас родилась дочь, а теперь мы должны сделать сына!

Она тоже рассмеялась. Он ласкал ее, а она все думала и думала. Она считала, что с рождением ребенка наступит затишье. Она будет жить спокойно, без страхов, защищенная от всего своим материнством. Но судьба обошлась с ней жестоко. Она родила королю не сына, о котором он так мечтал и который мог бы обеспечить ее этим спокойствием и безопасностью, а дочь. Борьба еще не закончена. Она только начинается, и то, что было до сих пор, это лишь незначительные стычки в сравнении с теми, что еще предстоят. Теперь ей потребуется все ее умение, ибо оружие, которым она пользовалась раньше и которое принесло ей победу, притупилось. К тому же отныне она должна бороться не только за себя.

Как она жалела теперь Катарину Арагонскую, которая уже прошла через все это! Она все еще сражалась, избрав своим оружием терпение и упорство. Анна нуждалась в таком же терпении, в таком же упорстве, так как сражалась в противоположном лагере. Она стала матерью, то есть тигрицей, детенышу которой грозила смертельная опасность. Она считала Катарину Арагонскую несчастной и жалкой женщиной, а ее дочь Марию своенравной, не сдержанной на слова девицей. Теперь же они стали ее злейшими врагами, ждавшими удобного момента обесчестить ее и дочь.

Она поцеловала Генриха.

– Анна, Анна, единственная моя!

Ее охватил гнев, так как она поняла, что он сравнивает ее с девушкой, с которой делил ложе во время ее беременности. Раньше она бы оттолкнула его, сказала бы ему все, что о нем думает. Теперь ей нельзя так рисковать. Она должна вновь завоевать его, очаровать. Сейчас это будет сделать труднее, но она это сделает, потому что это необходимо.

Он лежал рядом с ней, а она взяла его за руку, переплела пальцы.

– Генрих, – обратилась она к нему. Он хмыкнул.

Слова застыли у нее на губах. Попросить его, чтобы он приказал принести ребенка? Нет, это было бы неразумно, она больше не может ставить своих условий, она должна действовать очень осторожно, ибо теперь она всего лишь жена короля. У королевы Англии не было той власти, какой обладала Анна Рочфорд или маркиза Пемброк, но королева не утратила хитрость этих леди, и она еще посмеется в лицо своим врагам, которые предсказывают ее падение.

– Генрих, теперь, когда у нас родился ребенок, было бы разумным объявить Марию незаконнорожденной, верно? Мы с тобой знаем, что это так, но официально это провозглашено не было.