Святые сердца

– Я… Что я видела… – Зуана изо всех сил старается подобрать правильные слова, выражающие истину, которую признает не только ее разум, но и сердце. – Я видела, как сестра Магдалена молилась рядом с девушкой – истово молилась – и говорила о Господе и о том, что Он был с ней. – Она делает паузу и неожиданно добавляет: – Самая ничего не видела, но не могу не думать, что Он внимал ее молитвам.

– Истинно, – торжественно произносит аббатиса. – Как Он всегда внимает всем нашим мольбам и заступничеству. Благодарю вас.

Юмилиана, похоже, хочет заговорить, но аббатиса еще не кончила.

– И насколько я помню наш с вами разговор сегодня утром, сестра Юмилиана, – а ведь это важный вопрос, – вы сами не испытали никакого «видения», войдя в келью.

Юмилиана хмурится. Трудно сказать, кем она больше разочарована: аббатисой, Зуаной или сестрой Феличитой. Возможно, даже самой собой.

– Я видела, что Серафина, которой было очень худо за несколько часов до того, поправилась. И я слышала, как она сказала, что тоже видела Его.

И снова едва заметный шепоток пробегает по комнате.

– Но вы сами не видели?

Сестранаставница колеблется. Потом качает головой.

– А из тех сестер, которые пришли в комнату позже, – ктонибудь видел чтонибудь?

Послушницы нервно переглядываются, а монахиням хора ясно, что Персеверанца дорого дала бы, чтобы сказать, будто видела, но знает, что лгать нельзя. Зуана видит, как прямо перед ней в такт трясут головами двойняшки. Молчание нарастает.

Аббатиса кивает:

– Всем большое спасибо. И особенно вам, сестра Юмилиана. Вы оказали нам большую услугу, напомнив именно сейчас о сестре Магдалене. Я сама хотела поговорить о ней позже, но, возможно, лучше сделать это сразу. Сестра Магдалена, как мы все знаем, – чистая душа, готовая отдать последний вздох ради блага молодой сестры. Она всегда была скромна и не хотела привлекать к себе внимание. Более того, она давно изъявила пламенное желание, чтобы ее оставили в покое и дали служить Господу так, как Он ей укажет. Как могут подтвердить старейшие из сестер монастыря – в том числе и вы, сестра Юмилиана, – много лет назад ее желание было удовлетворено тогдашней аббатисой и епископом, и с тех пор община всегда считалась с этим.

Зуана торопливо подсчитывает. На сколько же лет сестранаставница старше аббатисы? На пять, может, на десять; она так мало заботится о своей внешности, что трудно сказать точнее. Как бы то ни было, в 1540м, когда разгорелся этот сырбор, она наверняка была либо послушницей, либо совсем молоденькой монахиней. Молодые всегда легче поддаются влияниям.

– Однако, как вы сами сказали, похоже, что теперь она решила этот обет нарушить. В свете чего, полагаю, нам следует позаботиться о ее благополучии. Она чрезвычайно слаба, быть может, даже не настолько здорова, чтобы передвигаться по монастырю самостоятельно, без посторонней помощи. Лучшее, что мы, как мне кажется, могли бы в данный момент предпринять, – это перевести ее в лазарет под присмотр сестры Зуаны, где та смогла бы заботиться о ней до конца ее дней.

Перемена настроения настолько совершенная и столь искренне выраженная, что Зуана на мгновение теряет дар речи.

Но не Юмилиана.

– Если ей предстоит покинуть свою келью, если община решит, что так для нее лучше, то тогда надо позволить ей приходить в часовню на мессу и принимать причастие. Я уверена, что среди нас есть сестры, которые с радостью на руках отнесут ее туда, если она того пожелает.

Все присутствующие явно затаивают дыхание. На первый взгляд может показаться, что бой идет только между аббатисой и сестройнаставницей, но на самом деле происходит нечто большее: некоторые монахини постарше, такие как Агнезина и Конкордия, естественные союзницы Юмилианы, наверняка еще помнят службы, когда каждый приход сестры Магдалены совпадал с появлением у нее кровоточащих стигматов. И, судя по царящему в монастыре возбуждению, многие монахини помоложе уже наслышаны об этом.

– Сестра Юмилиана, вы меня опередили. Однако сестра Магдалена так слаба, что даже это, помоему, будет невозможно, – на одном дыхании произносит аббатиса. – Вообщето я уже обсудила этот вопрос с отцом Ромеро. И он даже побывал у нее с утра, когда приходил выслушать исповедь послушницы.

Был он у Магдалены или нет, никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть, так как все в это время работали. Да и почему бы комуто сомневаться в словах аббатисы? Однако Зуана немедленно ловит себя именно на этом.

– У вы, она была без сознания и потому не могла ни исповедаться, ни принять причастие. Но отец Ромеро обещал прийти снова.

– О, неужели она умирает? Неужели, не успев обрести самую святую нашу душу, мы снова потеряем ее?

В голосе сестры Феличиты слышны слезы, и монахини помоложе пугаются. Юмилиана бросает на нее острый взгляд. Одно дело – меряться силами с искушенным противником, другое – обнаружить, что тебя подводят собственные союзники.

– Все мы умрем когданибудь, сестра Феличита, – мягко говорит аббатиса. – И потому должны быть великодушны. Ведь для самой Магдалены воссоединение с Господом станет величайшим праздником.

Слова, столь простые, что при других обстоятельствах могли быть сказаны самой сестройнаставницей, мгновенно успокаивают собравшихся. Аббатиса, прямая и грациозная, сидит на возвышении в кресле.

– Сестра Зуана? Вы, как сестратравница, видели нашу дорогую сестру совсем недавно. Может быть, вы поделитесь с нами своими мыслями о ее силе или хрупкости?

Она поворачивается к Зуане, глаза ее горят. Поглядеть на нее, так она прямо наслаждается происходящим. В часы досуга самые озорные монахини нередко поговаривают, что из нее вышла бы великолепная жена для какогонибудь вельможи и что она заправляла бы его семьей и палаццо не хуже, чем заправляет монастырем. Зуане кажется, что они к ней несправедливы. Ей бы не палаццо править, а государством. В сущности, этим она тут и занимается. У нее все, как у настоящего правителя, есть даже свои шпионы и доносчики, чтобы сохранять власть от всяких поползновений на нее.

– Когда я видела ее сегодня утром, она была без сознания и очень слаба. Кроме того, она страдает от сильных пролежней. По моему мнению, было бы милосердно тревожить ее как можно меньше.

Похоже, что среди шпионов и доносчиков аббатисы Зуана удостоилась выдающегося места.

– А если бы мы приняли такое решение, вы взялись бы смотреть за ней в лазарете? В прошлом вы выражали серьезную озабоченность ее состоянием, как я помню.

Но так ли уж нужна самой Зуане эта роль? Сейчас она не в состоянии ответить. Она склоняет голову.

– Если такова будет воля общины, я сочту за честь исполнять ее.

Аббатиса расправляет юбки и обращается ко всем:

– Итак, приступим к голосованию. Вопрос заключается в том, должны ли мы перенести нашу возлюбленную престарелую сестру Магдалену в лазарет, где ей облегчат переход в руки Господа.

Послушницы следят за тем, как монахини хора одна за другой выходят вперед и спиной к комнате, для пущей анонимности, берут из деревянного ведра шар – черный означает «нет», белый – «да» – и опускают его в дырку на крышке коробки для голосования.

Когда все выразили свое мнение, коробку опустошают, сестраризничая в присутствии привратницы подсчитывает шары, и голосование считается состоявшимся. Следует заметить, что, хотя в этот раз белые шары преобладают, черных оказывается больше, чем всегда.

Глава тридцать третья

Внутри ее пусто. Спокойно. Тихо. Быть может, спокойнее, чем когдалибо в жизни. Наверное, последствия отравления. Работая в аптеке, она не раз задумывалась о драматических свойствах чемерицы: каково это, когда твои внутренности разрываются от боли и исторгают из себя все вместе с жизнью? Каково это – пройти такую чистку? Испытать такое опустошение. Как будто новое начало. Новая Серафина. Новая, светлая, чистая, без тоски в сердце и боли в желудке. Без мужчины, которого можно любить и желать. Потому что он, как в конце концов оказалось, никогда ее не любил.