Серебряное пламя

– Вот как? Я видел ужас в твоих глазах.

– И ты решил, что это из-за тебя? Из-за того, что ты сделал? – спросила она с удивлением, которое только возросло, когда Гэмел кивнул. – Гэмел, я провела несколько часов, пытаясь выжить, выслушивая ужасные слова и наблюдая чудовищные деяния. На моих братьях не было живого места от синяков и ссадин. Моя мать выплеснула на меня всю свою злобу и ненависть, а затем попыталась убить. Естественно, что я пребывала в ужасе.

Гэмелу не хотелось верить, что он оставил Шайн из-за собственного заблуждения.

– Но ты плакала.

– Конечно, я плакала, – отозвалась она с нотками отчаяния в голосе, затем вздохнула. – Не потому, что горевала по Арабел. Она никогда не была мне матерью. Наверное, я плакала от горечи, что ее отношение ко мне уже никогда не изменится. Она умерла со словами ненависти на устах, так что это теперь навечно. Женские слезы могут быть очищением, Гэмел. В течение двух дней, пока Арабел держала у себя близнецов, я не находила себе места от страха и тревоги. – Она пожала плечами. – И когда все кончилось, расплакалась. Но это никак не связано с тем фактом, что твой кинжал поразил Арабел. Клянусь. Ты сделал единственно возможное в тех обстоятельствах. А теперь мне нужно одеться и заставить этого мошенника, Фартинга, выпустить меня отсюда. – Она издала удивленный возглас, когда Гэмел внезапно навалился на нее, прижав к постели. – Гэмел, мне нужно вернуться в Дорчебейн.

– Мне показалось, что ты забыла попросить меня составить тебе компанию.

Шайн с некоторой досадой осознала, что, хотя она поступила великодушно, освободив его от чувства вины, это был не самый мудрый поступок. Теперь ей придется объяснить ему, почему они должны расстаться.

– Нет. Я не попросила тебя и не попрошу.

Это был удар в самое сердце, но Гэмелу удалось совладать со своими эмоциями. Хотя слова Шайн прозвучали жестоко, в ее глазах не было ничего, кроме сожаления и печали. Да и не может женщина так самозабвенно заниматься любовью с мужчиной, если она не желает его.

– Почему? Если ты не винишь меня в смерти Арабел, почему мы не можем быть вместе?

– Ты обещал, что я смогу расторгнуть наш брак, когда мои проблемы разрешатся.

– Но я никогда не обещал, что не поинтересуюсь причиной. Ты лежишь, обнаженная, раскрасневшаяся от ласк, и рассуждаешь о расторжении нашего брака. Я хочу знать причину.

– И ты не отпустишь меня, пока я не скажу, в чем дело?

– Сдается мне, что нас обоих не выпустят отсюда, пока мы не расставим все точки над i.

Шайн тихо выругалась, затем покорно вздохнула. Гэмел прав. Он вправе знать, почему она отталкивает его. Он рисковал жизнью, чтобы помочь ей справиться с врагами. Он был ее другом, защитником и любовником. Оставалось только надеяться, что он не станет мучить ее долгими спорами и смирится с судьбой.

– Я дочь Арабел Броуди – ее плоть и кровь.

– Ну и что? – Он слегка отстранился от нее и нахмурился. – Эта женщина мертва. Она больше не причинит нам вреда.

– Ты уверен? В моих жилах течет ее кровь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что яблоко падает недалеко от яблони.

– И что это должно означать?

– Я дочь Арабел. Проклятие, я ее живая копия.

– Я уже говорил тебе, что это не важно.

Шайн сделала несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться.

– Ты слышал когда-нибудь о дурной наследственности?

– Да.

Тон, которым он произнес это слово, и выражение его глаз заставили Шайн насторожиться, однако она продолжила:

– Имея такую мать, как Арабел, поневоле начнешь задумываться о подобных вещах. Наверняка во мне есть дурное семя. Возможно, оно никогда не прорастет. Но что, если это случится? Я могу стать копией Арабел не только внешне, но и внутренне. Я могу причинить зло своим близким, как это делала Арабел. И что совсем невыносимо, я могу передать это проклятие своим детям.

Гэмел слушал ее с нарастающим недоверием. Он не мог поверить, что Шайн готова отказаться от всего, что было между ними, в угоду предрассудкам. Даже понимая ее глубокую и искреннюю озабоченность, он приходил во все большее раздражение и с трудом сдерживался, чтобы не тряхнуть ее так, чтобы лязгнули зубы.

– Так что, как видишь, единственный выход для меня – оставаться одной, – заключила Шайн, с опаской глядя на Гэмела, который выглядел так, словно готов придушить ее. Такой реакции она не ожидала.

– Ты родилась такой тупой или поглупела за те годы, что провела в обществе Фартинга? – осведомился он наконец.

– Что? – Шайн растерялась, задетая презрительными нотками, прозвучавшими в его голосе.

Гэмел вскочил с постели и принялся расхаживать по комнате, помедлив только для того, чтобы схватить с пола свои рейтузы и натянуть на себя.

– Я всегда считал одним из твоих достоинств тот факт, что у тебя есть мозги, что ты не пустоголовая девица, способная рассуждать только о рукоделии и дерзких горничных. Но теперь я начинаю серьезно сомневаться, что за твоими прекрасными глазами что-то есть.

– Незачем оскорблять меня. – Шайн начала злиться, раздраженная его насмешками над тем, что мучило ее месяцами. – Речь идет о безумии. Это не пустяк, от которого можно отмахнуться. Во мне течет дурная кровь Арабел.

Гэмел подбоченился, стоя перед кроватью.

– Тогда давай позовем врача, чтобы он очистил ее с помощью пиявок. Теперь я понимаю, что затеяли наши друзья. Видимо, они узнали, какой чушью набита твоя голова, и решили запереть нас вместе, чтобы я вложил в тебя немного здравого смысла.

– Ты никогда не поднимешь на меня руку, – отозвалась Шайн в замешательстве. Гэмел был так уверен, что она говорит ерунду, что она начала сомневаться в собственных словах.

– К сожалению, хотя соблазн велик. Все эти россказни про дурную кровь не более чем предрассудки. – Он схватил ее за плечи. – Конечно, есть люди, в том числе весьма влиятельные, которые верят в подобную чепуху. Но можно найти немало примеров, доказывающих, что порочность не передается от родителей к детям. То, что превратило Арабел в чудовище, не могло передаться ее ребенку. Неужели тебе так трудно в это поверить?

– Я хочу поверить, – прошептала она. – Это меня и смущает. Я так сильно хочу поверить, что это туманит мне мозги.

– Твои мозги еще никогда не были в таком тумане, как сейчас. – Он сел на постель рядом с ней. – Я согласен, что бывают случаи, когда безумие передается по наследству. Редко, но бывают. Однако это становится заметным уже в детские годы. Безумие не дремлет годами, чтобы в один прекрасный момент проявиться. Твоя мать страдала не безумием, а бессердечностью. Сколько ей было лет, когда ты родилась?

– Семнадцать.

– Вот видишь. И зло уже овладело ею.

– Да. Я знаю это с ее слов, – кивнула Шайн, ощутив проблеск надежды.

– Ты уже на год старше, однако у вас нет ничего общего, кроме внешности. Арабел ненавидела детей, а ты готова умереть за своих братьев. Арабел испытывала вожделение к каждому мужчине, который попадался ей на глаза, а ты прожила с Фартингом шесть лет и не спала с ним. Арабел могла убить человека по самой пустячной причине. Ты не убийца, дорогая. Она была жестока и тщеславна в отличие от тебя. У тебя нет ни одного порока этой женщины. Тебе нужны еще доказательства? Почему ты отвергаешь меня и обрекаешь себя на одиночество? То, что произошло между нами сегодня, говорит, что ты так же страстно желаешь меня, как я тебя. И тем не менее ты готова отказаться от всего этого. Почему?

– Я не могла остаться с тобой, зная, во что я могу превратиться со временем, – ответила Шайн слегка пристыженным тоном и покраснела, начиная понимать, как глупо себя вела. – Я боялась, что если стану похожей на мать, то причиню страдания тебе и всем своим близким. Поэтому я решила, что лучшее, что я могу сделать, – это расстаться с тобой.

– Понятно. Ты решила пожертвовать собой. Кстати, Арабел не отличалась склонностью к самопожертвованию.

– Ах, Гэмел, – промолвила она, откинув с лица прядь волос и гадая, когда он успел распустить ее косы, – похоже, я вела себя как последняя дура.