Дар юной княжны

— Будь я проклята! — Катерина горько зарыдала.

Они с Герасимом любили друг друга чисто и стыдливо. Он считал главным в их отношениях неутомимость, она — покорность. Она была счастлива уже тем, что Герасиму хорошо с нею. Но он ни разу не спросил, хорошо ли ей. И не вглядывался, подобно атаману, в её глаза, потому что они ночью не зажигали света.

В доме же Черного Паши было светло и странно. Кроме кровати, здесь было все "не как у людей". Небольшие оконца закрывали тяжелые красные шторы. Стены были завешаны коврами, а в промежутках между ними темнели бронзой тяжелые подсвечники. Напротив кровати на стене матово отсвечивало зеркало в ажурной позолоченной оправе. Невиданной удлиненной формы керосиновая лампа покачивалась на тяжелой цепи, свисавшей с потолка.

Сейчас лампа не горела, но и две свечи в одном из подсвечников давали достаточно света, чтобы все разглядеть.

Катерина все ещё безуспешно пыталась прикрыться от поцелуев её пленителя, её сознание тщетно цеплялось за надежду, что вот сейчас она закроет глаза и все это кончится. Но она как будто раздвоилась: прежняя, стыдливая Катя глядела на себя со стороны и ужасалась, что она обнаженная лежит с чужим незнакомым мужчиной и до сих пор не сгорела со стыда, не умерла от этого позора, а с замиранием сердца принимает его ласки. Она пыталась вспомнить Герасима, прервать этот сладкий кошмар, закричать: "Нет! Нет!" Но её руки уже обнимали его, робко гладили, подчиняясь его просьбам: "Обними меня!"

Другая, прежде ей незнакомая, женщина удивленно всматривалась в свое отражение в зеркале: смотри на себя, говорил ей мужчина, на нас — и она видела голую Катю, его руки, скользящие по её телу, её соски, твердеющие под этими руками, и напрасные попытки отвернуться, когда он берет её здесь же, перед зеркалом, а она в который раз кричит и бьется от неведомых ей прежде ощущений.

Черный Паша за свою жизнь побывал в объятиях самых изощренных в любви женщин, но впервые ему доставляло удовольствие учить этому искусству женщину неискушенную, учить и видеть, как распускается под его рукой из бутона прекрасный цветок.

Катерина, обессиленная, под утро заснула, а Черный Паша все лежал без сна рядом с нею и думал, как теперь ему удержать её при себе? В одну из коротких минут отдыха он спросил, кем ей приходится Алька. Катерина, желая спасти от тяжелых грядущих испытаний хотя бы его, ответила, мой брат.

Атаман контрабандистов сердцем понимал чистоту и стыдливость Катерины, потому опасался, что, оставшись одна, она замучает себя угрызениями совести. А там — кто знает, на что может решиться такая женщина. Лучше пока не оставлять её надолго одну. Время — лучший доктор. Забудет своего амбала, никуда не денется!

Проснулась Катя оттого, что ОН (хотя она уже знала, что зовут его Дмитрием) одетый стоял рядом и смотрел на нее.

— С добрым утром, ласточка моя!

И нежно поцеловал.

— Посмотри, что я тебе приготовил!

Катерина ахнула. В таком платье не стыдно было появиться и царице. Как назывался материал, она даже не имела понятия, но он блестел, струился и казался теплым, как её кожа. Платье хотелось надеть, а надев, носить, не снимая. Какое-то время ещё женщина в ней боролась с призраком памяти, но для себя она уже решила: назад дороги нет. Она пойдет по этому пути до конца, а решение — жить или не жить на свете — оставит за собой.

— Давай, — подтолкнул её новый возлюбленный, — возьми, тебе же хочется, зачем отказываться?

Рядом с платьем лежало белье. Катерина даже не подозревала прежде, что бывает такое — тонкое и кружевное. Наверное, его носили падшие женщины. Разве она теперь не из таких?

Черный Паша будто подслушал её мысли.

— Казнишь себя? Думаешь, на позор я тебя взял? А знаешь ли, что полюбил я тебя, Катюша, с первой минуты, как увидел. И хочу, чтобы не пленницей ты у меня была, а женой — любимой и единственной. Страшно тебе, или не побоишься стать волчицей рядом с волком?

Она молчала, и он было обеспокоился её молчанием, но потом понял, что торопит события, и только сказал:

— Все в твоих руках. Скажешь "да", сегодня же в церкви обвенчаемся.

Голова у Катерины тихо закружилась… Какие причудливые узоры может выписывать судьба! Не будь войны, так бы и осталась Катя простой селянкой: растила детей, вела хозяйство, принимала любовь мужа. Смог бы он разбудить в ней страстную женщину, заставить заглянуть в глубину своего естества? Скорей всего, она никогда бы не узнала о себе всей правды. Как сказал Дмитрий? Боится ли она стать волчицей? Катерина этого пока не знала, но странное любопытство толкало её заглянуть за грань, прежде недоступную, что там?

— Отвернись, — сказала она, намереваясь встать.

— Ну уж нет, — отказался он. — Разве ты все забыла? А вот зеркало помнит.

Катерина покраснела. Он накинул на неё огромное, как простыня, полотенце и шутливо хлопнул пониже спины.

— Там, за занавеской, найдешь все, что нужно, а потом я помогу тебе одеться.

Слушая, как она плещется, знаменитый контрабандист, атаман, гроза Азова, ждал, глупо улыбался и подшучивал над собой: "Да что же эта баба с тобой сделала? Ты что улыбаешься, будто юродивый? И опять хочешь её, будто от одного её взгляда все в тебе встает на дыбы. Так и не отрывался бы от нее!.. Осталось последнее — отправить с глаз долой этого её жениха. Навсегда."

Откуда у Черного Паши оказалась женская одежда? Он усмехнулся, вспоминая. Однажды его турецкий сотоварищ Исмаил-бей получил хорошие деньги за привезенный с Азова товар. В порыве благодарности он решил преподнести другу-контрабандисту бакшиш — свою юную наложницу. Черный Паша никогда прежде не обременял себя женщинами, — все его связи были мимолетными, ни к чему не обязывающими, — но, чтобы отказаться от бакшиша, соврал, будто у него уже есть жена и, как христианину, ему больше иметь не положено. Тогда Исмаил-бей подарил ему это платье. Из самой Англии. Для жены…

А белье — чего греха таить! — он держал у себя на всякий случай. Любил смотреть, как женщины надевают его на себя. Конечно, Кате он дал ненадеванное — спаси Христос! — но женщина инстинктивно угадала, для чего оно было предназначено.

Черный Паша действительно помог одеться Катерине, не обращая внимания на её слабые протесты, сам получая от этого удовольствие. Он в который раз подивился совершенству её тела, — да и она таки к нему привыкала, уже не дичилась и не вздрагивала, — а когда застегнул последний крючок, отступил в сторону, чтобы полюбоваться зрелищем.

— Погоди, по-моему, здесь чего-то не хватает!

Он полез за висящую в углу икону (материнская привычка прятать туда особо ценное) и вытащил что-то, завернутое в голубой бархатный лоскут. При виде ослепительных бриллиантов Катерина даже отшатнулась. Эта, вторая в её жизни, драгоценность стоила столько, что у неё не хватило воображения, чтобы подлинную стоимость представить. Взять её и отдать взамен душу? Но атаман уже сам застегивал колье на её шее.

— Не бойся, моя дорогая, эта вещь как раз по тебе! Дивишься? Ты просто цены себе не знаешь.

На этот раз зеркало отразило удивительную незнакомку. Он приподнял её подбородок, который Катерина по привычке пыталась опустить, заставил выпрямить спину, и в её облике появилось прямо-таки величие!

"Сатана! Не иначе — Сатана, — обреченно думала Катерина, вглядываясь в свой новый образ. — Лепит меня, будто из глины, а драгоценностями как в печи обжигает!"

— Поскучай, ладушка, я скоро вернусь, — Черный Паша поднес её руку к губам, взял за кисть, приподнял и хмыкнул: — Кажется, и здесь чего-то не хватает!

Он вышел из хаты, и почти следом за ним вошел контрабандист по кличке Перец. На небольшой столик у стены он выложил кринку молока, яйца, ломоть хлеба, домашнюю колбасу.

Перец не держал зла на пленницу за то, что она продырявила ему руку. Прав атаман: не подставляйся. А Батя к тому же врачевал потихоньку рану, привязал какую-то траву, и сегодня рука почти не болела. Васька конфузился слегка, оплошал-то перед бабой, не поднимал на неё глаз, а когда поднял, так и застыл, на месте вчерашней оборванки была царица!