Сцены любви

– О чем ты думаешь? – Подбросив угля в камин, она забралась назад в постель.

Шрив лежал на спине, закрыв глаза и сложив руки как в молитве.

– О том, что я должен поблагодарить тебя за мою жизнь.

– Глупости, – тихо сказала она.

– И о том, что я люблю тебя больше самой жизни.

Она устроилась рядом с ним и тоже закрыла глаза.

– Ты говоришь обо мне как о святой. Я – обыкновенная, я – живая. Я такая, какой ты меня сделал.

После минутного молчания зазвучал его красивый голос.

– А о чем ты думаешь?

– О том, что ты дарил мне жизнь десятки раз. Я люблю тебя сильнее, чем ты любишь меня.

Он нахмурился.

– Так было когда-то, но не сейчас. Сейчас все по-другому. Ты не можешь любить меня сильнее.

– Я прошу прощения – за все. Он отмахнулся от ее извинения.

– Не надо извиняться. Лучше вспомни, как это отразилось на моей карьере.

– Шрив Катервуд. – Она приподнялась на локте и посмотрела на него. – Как ты можешь говорить такие вещи?

– Ну, дорогая, разве говорил бы обо мне весь Лондон, если бы я не был слеп как летучая мышь? Конечно, нет. Я достаточно умен, чтобы понять, что я играл бы второстепенные или даже третьестепенные роли при какой-нибудь английской знаменитости. И критики едва ли снизошли бы до упоминания моей работы. А теперь я имею возможность играть главные роли при самых благоприятных отзывах.

– Но за это заплачено такой дорогой ценой.

– Ничего подобного, как говорят наши английские друзья. Я ввожу новый стиль. Актеры будут выстраиваться в очередь, чтобы их ударили по голове и они лишились зрения. И актрисы тоже. Появятся целые школы, изучающие метод Катервуда. – В его голосе не было ни капли горечи.

Она притворилась, что обдумывает его слова, и вновь легла на спину.

– Вероятно, ты преувеличиваешь.

– Возможно, – серьезно согласился он, – но факт остается фактом: я стал чудом. Джордж сказал, что он получил несколько очень заманчивых предложений из Нью-Йорка, Парижа, Вашингтона, Мадрида. Фактически отовсюду, куда попали статьи из «Таймс», пришли предложения.

– Значит, ты счастлив. Он с минуту медлил.

– Счастлив как никогда.

Она задумчиво посмотрела на него.

– Почему бы тебе не показаться врачу здесь, в Лондоне? Говорят, у них самое лучшее...

Он приложил палец к ее губам. Так безошибочен был его жест, что она в который раз усомнилась в его полной слепоте.

– Если опухоль пройдет и зрение ко мне вернется, то это случится в свой срок. Если же у меня что-то более серьезное, то тут уже ничего не изменишь.

– Но операция...

– Никогда. – В его голосе зазвучала сталь. – Позволить им копаться у меня в голове! Ни за что. Даже и не думай об этом. Я могу вернуть себе зрение и потерять рассудок. Давай не будем больше говорить об этом. Будем жить как живем.

Она встала рядом с ним на колени и начала жарко целовать его в щеки, в лоб, в подбородок, в губы.

– Я люблю тебя.

Он поцеловал ее в ответ, потом легонько оттолкнул от себя.

– Мне нужна пища. Мне надо поесть, если я собираюсь сегодня играть. Вставай с постели, женщина, и закажи мне хороший обед.

Джордж Уиндом осторожно спускался по винтовой лестнице, ведущей из гримерных вниз. По какой-то непонятной причине за кулисами было темно как в яме. Кто, черт возьми, погасил свет?

Он услышал, что кто-то приближался к нему. Он видел треугольный контур света вокруг крышки фонаря.

– Откройте фонарь, – крикнул он. – Это...

В темноте просвистела дубинка. Удар пришелся ему прямо в висок. Он упал как подкошенный.

Френк де ла Барка поднял крышку фонаря и направил свет на лежавшее на полу тело своей жертвы. Потом он посветил в направлении двери, откуда выглянул ночной сторож. Старик, каким-то образом почувствовав присутствие де ла Барки, попытался увернуться, но сыщик ударил его дважды, прежде чем тот упал. Теперь он лежал совершенно неподвижно.

Де ла Барка вновь направил свет на человека у своих ног. Наклонившись, он пощупал у него пульс. Чем меньше трупов, тем лучше, решил он. Оставшиеся в живых будут давать противоречивые показания, запутают полицию и направят ее по ложному следу.

Он поднял фонарь к железным перилам винтовой лестницы. Глаза сыщика сверкали как антрацит. Шрив и Миранда Катервуд были наверху одни, если не считать старой костюмерши.

Не оставляя ничего на волю случая, он три ночи подряд дежурил у задней двери театра. В одну из ночей холод и сырость были таковы, что его ноги почти примерзли к тротуару. Однако он не оставил свой пост. Он сосчитал всех, кто заходил в театр, и отметил время, когда те его покидали. Поскольку чета Катервудов покидала зеленую комнату последней, они, их импресарио и костюмерша уходили из театра позже остальных. Потом де ла Барка проник в здание и обследовал его, стараясь не попадаться на глаза ночному сторожу. Он обнаружил, что вечером горят только два фонаря: один на сцене и один в каморке охранника. Он также выяснил, где находились гримерные.

Сейчас с каменным лицом он начал подниматься по лестнице.

Оказавшись на верхней площадке, он осмотрел коридор. Полоска света пробивалась из-под единственной двери – их двери. Оттуда доносился голос актера – веселый, энергичный.

Будь он проклят! Де ла Барка слышал смех Миранды. Старая костюмерша что-то пробормотала. Опять послышался женский смех, которому вторил мужской.

Проклятье на их головы/ Сыщик крепче сжал в руке револьвер. Он тщательно проверил его. На этот раз осечки не будет. Он распахнет дверь и выстрелит дважды. Сначала в старуху, потом в слепого. У него в кармане лежала бутылочка с хлороформом, которую он приготовил, чтобы Миранда не нарушила его планы.

Он уже заказал каюту для себя и своей душевнобольной родственницы на отплывающем утром корабле. Никто в Лондоне не узнает, что с ней стало. Он оставит в живых лежащего у лестницы человека, чтобы он попытался объяснить, что произошло. Но поскольку он ничего не видел, то только запутает полицию. Скотленд-Ярд потерпит поражение.

Де ла Барка поставил фонарь на ступеньку лестницы и бесшумно приблизился к двери. Сняв предохранитель с револьвера, он нажал на ручку двери и толкнул ее.

Дверь должна была распахнуться и дать ему доступ в комнату. Вместо этого она открылась не больше, чем на фут. Дальше ее нижний угол застрял в прочерченной в полу канавке. Сквозь эту узкую щель он увидел лишь отражение женщины в зеркале.

Их взгляды встретились. Она вскрикнула. С проклятием де ла Барка налег плечом на дверь. Она заскрипела и открылась еще на пару дюймов, но все равно осталась стоять как стена.

Миранда вскочила на ноги и бросила в него первый попавшийся под руку предмет. Металлическая коробочка с пудрой попала ему в висок. Белое облако, ослепив сыщика, покрыло его лицо. Он начал чихать и кашлять.

Шрив поднял голову.

– Что происходит? Миранда!

– О Боже! – Ада оглянулась и увидела мужчину с пистолетом, зажатого в дверях. Бросившись к нему, она ткнула ему в щеку горячими щипцами для завивки.

Он взвыл и ударил ее. Она отлетела в сторону и, не удержавшись на ногах, упала на пол. Встав на колени, она поползла к нему.

– Миранда! Что, черт возьми, здесь происходит?

– Это де ла Барка, – крикнула она. Засунув тяжелую банку с кольдкремом в чулок, она изо всей силы ударила сыщика по голове в тот самый момент, когда Ада добралась до него и обхватила за колени руками. Он упал; пистолет оказался под ним.

Миранда замахнулась для второго удара, но он, быстро перевернувшись, схватил револьвер и наставил на нее.

– Отойди! Она замерла.

– Отпусти меня, старуха, – крикнул он, – или я пристрелю ее.

Ада разжала руки, и он отполз назад за порог.

– А сейчас, – он встал на одно колено, продолжая держать револьвер нацеленным на Миранду, – сейчас...

Вдруг дверь захлопнулась. В следующий момент свет за ней погас, и все погрузилось в темноту.