Любовь на все времена

Когда она проснулась, в окна каюты светила луна. Эйден не шевелясь лежала под покрывалом, едва дыша и пытаясь найти ответы на вопросы, которые метались у нее в голове. Где она находится? На корабле. Она одна?

Д'1 — Казалось, что в каюте больше никого нет. Где Конн? Конн в Тауэре! При этой мысли она вспомнила все. Она — пленница на борту берберийского корабля. Ее везут в Алжир, чтобы продать в рабство. Она потеряла ребенка Конна и никогда больше не увидит своего мужа! Эйден заплакала. Если это страшный сон — а она молилась, чтобы это так и было, — тогда почему она никак не проснется? Она сильно ущипнула себя, но ничего не, изменилось. Она по-прежнему лежала под мягким покрывалом на незнакомой кровати в незнакомом месте и вдруг почувствовала себя пустой, полой, как барабан, оттого, что потеряла ребенка. В этом по крайней мере, думала она, Господь милостив. Ей не хотелось бы, чтобы ее ребенок родился рабом.

Дверь каюты открылась, и при свете, идущем из коридора, она увидела маленького врача. Он улыбнулся ей, покивал головой и снова протянул ей кубок. Потом порылся в мешке, вынул еще одну позолоченную пилюлю и снова протолкнул ее между губами Эйден. «Зачем противиться?» — устало подумала она и послушно проглотила лекарство. Когда она проснулась, был день. Сейчас память уже не изменяла ей.

Несколько мгновений она раздумывала, не выскользнуть ли ей из каюты, перепрыгнуть через поручни и утопиться, но потом решила, что должна выжить и вернуться домой, в свою любимую Англию. Она понимала, что сейчас это невозможно, но если она перестанет надеяться, то умрет с горя. Несомненно, тот, кто купит ее, может соблазниться крупным выкупом, хотя Рашид аль-Мансур не согласился на это. Она могла бы предложить столько золота, что на него можно было бы купить дюжину красавиц. Несомненно, любой человек не устоял бы перед этим искушением. Именно так она и должна поступить.

Придя к такому решению, Эйден почувствовала, что хочет есть. Ужасно хочет есть! Интересно, как раздобыть еду на корабле? Она не могла подойти к двери и кого-то позвать. От ее вида мог начаться переполох. Нужно ждать, пока кто-нибудь придет к ней. Завернувшись в покрывало, она встала, но тут же села опять. У нее закружилась голова. Она снова попыталась встать, и на этот раз постояла минуту, пока головокружение прошло. Потом медленно прошла к столу, на котором стояли кувшин и несколько кубков. Ей очень хотелось пить, и тело болело по-прежнему. Она споткнулась, когда дверь открылась и в каюту вошел Рашид аль-Мансур. Он быстро пересек каюту и поддержал ее.

— Осторожней, медноволосая женщина, ты еще слаба.

— А еще я хочу пить, — сказала она. Он помог ей добраться до кровати.

— Я принесу тебе попить. Как ты себя чувствуешь?

— Еще болит, но уже лучше, — честно призналась она.

— Прекрасно. Я знал, что ты сильная. Есть хочешь?

— Умираю от голода. Он усмехнулся.

— Я скажу, чтобы Саид принес тебе что-нибудь. Сегодня у тебя будет с кем поговорить. В соседней каюте, где ты лежала в первую ночь, сидят три молоденькие английские девушки, которых тоже везут в Алжир на продажу. Будете развлекать друг друга.

"Он говорит, — думала Эйден, — как будто мы на увеселительной прогулке». Он налил ей в кубок вина, разбавленного водой, как и обещал, а потом, не обращая на нее внимания, стал умываться и переодеваться. Затем вышел, не произнеся больше ни слова. Вскоре появился Саид с подносом, на котором стояла миска с дымящейся, похожей на овсяную, похлебкой. В миске плавали кусочки баранины и овощи, рядом лежала плоская лепешка, которая должна была, по ее разумению, помогать брать пищу, потому что никаких приборов не было. На подносе стояла и бело-голубая миска поменьше, где лежали дольки апельсина.

Эйден взяла поднос и съела все до кусочка. Пока она ела, раб Саид терпеливо сидел у ее ног. Когда она закончила, подал мягкое полотенце и миску с душистой водой, чтобы она могла смыть жир с рук и лица. Она улыбнулась и с благодарностью кивнула головой чернокожему, который, казалось, был благодарен ей за то, что она заметила его. Блеснув ослепительной улыбкой, он подошел к двери, ведущей в маленькую каюту, примыкающую к жилищу Рашида аль-Мансура, и открыл ее. Потом забрал поднос и ушел.

Эйден встала. На этот раз голова совсем не кружилась. Пройдя до двери, она заглянула в соседнюю каюту. Забившись в уголок, там сидели три девочки. Эйден немедленно прониклась жалостью к ним.

— Я вас не обижу, — сказала она. — Я сама в таком же положении, как и вы. Идите сюда ко мне.

— Кто вы, миледи? — спросила старшая девушка.

— Меня зовут Эйден Сен-Мишель. Я леди Блисс.

— Ого! — сказала одна из младших девушек. — Смотри-ка, леди! Может быть, вы знакомы с самой Бесс Тюдор?

Эйден улыбнулась, услышав лондонский говор. Ее повеселила и недоверчивость девушки. В представлении той лорды и леди двора жили в таких заоблачных высотах, что им ничего не могло угрожать.

— Я на самом деле знаю ее величество, — сказала она, — я даже была одной из королевских фрейлин.

— Не может быть, — протянула девочка недоверчиво. Эйден засмеялась.

— Да, да, была, — сказала она, — и все же теперь я в таком же ужасном положении, как и вы. Даже в худшем, потому что у меня отобрали одежду.

Старшая девочка поднялась и подошла к Эйден.

— Меня зовут Маргарет Браун, — сказала она. — Я из Кента. Моя мачеха послала меня в Лондон учиться шитью, а вместо этого ее брат продал меня в публичный дом. А содержательница публичного дома продала меня этому капитану. Что будет с нами, миледи? Куда нас везут?

Это была славная девушка с милым личиком, длинными, светло-золотыми, легкими как пух волосами и темно-синими глазами.

— Мы плывем в Алжир. Капитан корабля, Рашид аль-Мансур, говорит, что нас продадут в рабство.

— Лучше я умру, — закричала Маргарет Браун.

— Сколько тебе лет? — спросила Эйден.

— Тринадцать.

— Ты девственница? Отвечай честно, девушка!

— Да, миледи. Я провела у содержательницы притона несколько часов, прежде чем капитан купил меня. Мне кажется, она ожидала его приезда, потому что меня не обижали и обращались со мной хорошо.

— Кто эти девчушки? — спросила Эйден.

— Мы можем сами рассказать о себе, — сказала старшая, и они вышли из угла. Их приободрил разговор Эйден с Маргарет Браун, и теперь они немного осмелели.

— Я Розамунда, а это моя сестричка Пайпер. Если у нас и было еще какое-то имя, мы его не помним.

— Сколько тебе лет? — спросила Эйден.

— Мне одиннадцать, а ей десять.

— Расскажите, как вы оказались на этом корабле, — попросила Эйден.

— Наша мама умерла, а хозяин дома свез ее тело на свалку, потому что у нас не было денег, чтобы заплатить могильщикам. Потом он забрал все, что у нас было, даже постельное белье, в уплату за аренду, как эта скотина сказала. Мы оказались на улице, в дом он нас не пустил. Мы кричали, плакали, а потом подошел этот человек, посмотрел на Пайпер и меня и спросил у хозяина: «Сколько возьмешь за этих двоих?» У хозяина заблестели глаза. Он ответил: «Они девственницы, невинны, как новый снег, милорд. Молодые и прекрасно выглядят. Они будут стоить по меньшей мере пять золотых монет». Ну вот, капитан смеется и говорит: «Я дам тебе три монеты и серебряное пенни, чтобы ты пристойно похоронил их мать». Вот так мы и оказались здесь.

Эйден посмотрела на маленьких сестер. Обе были прелестны и так похожи, что их можно было принять за близнецов. У них были волосы цвета спелого зерна и небесно-голубые глаза.

— Вы уже слышали, что я рассказала Маргарет, — сказала Эйден. — Нас собираются продать в рабство. Без сомнения, мы окажемся в гаремах.

Маргарет Браун горестно заплакала.

— Никогда, никогда, — всхлипывала она. — Я лучше умру, чем вступлю в связь с язычником.

— Что это с ней? — спросила Розамунда. — Она что, с ума сошла или еще что-нибудь? Эй, послушай, девушка, все женщины ложатся под мужчин. Если нас купит богатый мужчина, мы можем прожить остаток дней без забот. Что в этом плохого, хотела бы я знать? Наша мать была шлюхой, но она всегда хотела, чтобы у нас с Пайпер была жизнь получше. Почему, вы думаете, мы еще сохранили свое драгоценное сокровище? Потому, что она всегда говорила: «Я не позволю, Рози, чтобы вы двое стали дешевками. Я найду хорошего человека, который будет заботиться о вас, и вам никогда не нужно будет раздвигать ноги под каким-нибудь деревенским Томом, Диком или Гарри». Наша мать была хорошей женщиной, — закончила Розамунда и грустно засопела.