Соловей для черного принца (СИ)

Я часто проходила мимо него, когда гуляла или шла по делам. Большой красной громадиной он выделялся среди приземистых коттеджей. Его парадное крыльцо украшали две белые колонны, но отчего-то здесь в глухой деревне они смотрелись слишком помпезно и нелепо.

— А кто сейчас живет в Оурунсби? — спросила я тетю, когда на следующий день после моего приезда она показала мне его. В тот день меня повели знакомиться с местным обществом, поэтому наш маршрут проходил через все значимые объекты деревни.

— Семья достопочтенного мистера Арчибальда Тернера, пятого сына графа Уэстермленда.

— Вот не повезло — родиться пятым! — воскликнула я. Но на мою несдержанность, тетя не сделала замечание, как обычно это делала мама или Мэг.

— У него прекрасная жена, Элизабет. Слишком приветливая для такого незаметного мужа. У них растет девочка примерно твоих лет, чуть младше. Я думаю, вы подружитесь. Она не слишком умна, но характер у нее веселый, хоть и капризный.

Но не она стала моей первой подругой в Гарден-Роуз, а хмурая и молчаливая девочка из каменного дома с чучелом ворона над парадной дверью.

В тот день я встретилась практически со всеми жителями деревни. Многие выходили специально, познакомится со мной, прослышав о племяннице мисс Уилоуби. Я увидела и почтальона мистера Лонгботтома с его знаменитыми усами. Он степенно шел вдоль главной улицы. На его голове сидела фетровая шляпа, натянутая по самые уши. Воротник пальто был поднят и доходил до подбородка. Так что единственной частью лица, доступной взору окружающих, были усы. Но какая это была примечательная часть! Шикарные усы, точно в фут длинной в одну и в другую сторону, представляли не только естественное украшение лица мистера Лонгботтома, но и его самое грозное оружие. Поскольку перед выходом тщательно расчесанные в тонкие лучи и намазанные гелем, на морозе они заледенели и сверкали на солнце, как острые лезвия кавалерийских сабель, представляя собой не меньшую угрозу для окружающих. Люди, опасаясь быть задетыми, обходили почтальона стороной.

Мы же с тетушкой подошли к мистеру Лонгботтому, чтобы приветствовать его, и, уклоняясь от смертельных усов, выдали парочку немыслимых па на скользкой дорожке.

В плохую погоду во всех комнатах тетушкиного дома всегда горел огонь. Что после холодного и промозглого Литтл-Хауса, я приняла за истинное блаженство. Сидя у камина, я любила слушать рассказы тети Гризельды о деревне. Она с юмором говорила о преподобном Хатсоне, который был «не от мира сего» и вечно путал имена святых с именами великих грешников, а к списку мучеников приписывал половину жителей деревни. О мистере Додде, отставном военном, и его жене, которая командовала мужем так, будто бы обучалась этому ремеслу у самого герцога Веллингтона. И, конечно же, о трех неразлучных «утиных старичках», прозванных так мною за то, что они в любую погоду неизменно восседали на скамейке у утиного пруда. Они считали себя не менее заслуживающими внимание, чем средневековая церквь, и с нескрываемым удовольствием демонстрировали себя с утра до вечера всей деревенской публике.

Старый Томас работал садовником при соборе в Солсбери до тех пор, пока его умелые руки не свело артритом. И он переехал сюда, как он сообщал всем, «навечно». Два других старичка — это слабоумный Чарли и майор Коулби, бывший агент английской разведки, проводивший свои дни в воспоминаниях об этом знаменательном времени своей жизни. Когда позволяла погода, они усаживались на скамеечке у пруда, и, как три петуха, сидя на жерди забора и подставляя нахохлившуюся грудь солнцу, беспрерывно кудахтали.

Единственное о ком мы никогда не говорили, это о Китчестерах. Я еще ни разу не видела замка, в котором родился и вырос отец. Но идти туда с тетей мне, почему-то, не хотелось.

Если жители Филдмора сторонились моих родителей, то здесь тетушка Гризельда, благодаря своему веселому характеру и доброте, пользовалась всеобщей любовью. Поэтому в Гарден-Роуз меня приняли тепло и ласково. Не удивительно, что со временем из застенчивой, неразговорчивой девочки я превратилась в открытое, любознательное создание. Как будто начала жить заново. Именно здесь я впервые почувствовала себя нужной. Я испытывала радость и, в какой-то мере, гордость оттого, что принадлежу к этой маленькой, но дружной семье.

— Твое появление изменило жизнь этого дома, — говорила тетя Гризельда. — Теперь в Сильвер-Белле живет настоящая семья, а не две старые девы, от скуки весь день предающиеся словесному по…кхм…поединку…

В то время меня интересовало все. Я рождалась заново, мне хотелось действий и новых знаний. Обитатели деревни охотно принимали участие в моей жизни, а я с радостью предлагала им свою помощь. Такой, беспечной и жадной до любых открытий, была я в тот момент, когда со мной случился неприятный инцидент, надолго оставшийся в памяти местных сплетников.

— Вы как муравей, мисс Роб, — проворчала мне Финифет на следующее утро после того, как со мной произошло это приключение. — С утра уже на ногах и все трудитесь, трудитесь. Ни минуты покоя. Барышни в вашем возрасте мечтают о красивых нарядах и перед зеркалом крутятся… А вы?

— Да ладно тебе, Фини, — отмахнулась я. — Ты же знаешь, мне все интересно. Хочется чему-то научиться, испытать новые ощущения.

На это заявление Финифет хитро прищурилась и злорадно заявила, смакуя каждое слово:

— Это не вы, а фермерская корова испытала вчера новые ощущения, когда вы трясли ее, да так, что чуть вымя не оторвали, — ухмыльнулась она. — А запашок от вас, скажу я вам, заставил трепетать все деревенские носы от непередаваемых ароматов.

Я выпучила глаза. Откуда только эта проныра все так быстро узнала!

Ведь только вчера вечером, миссис Бредли, жена фермера с другого конца деревни, попросила меня посидеть с новорожденным, пока она будет убирать в хлеву. Так как с младенцами я уже сидела дважды, мне это занятие было не интересно, и я напросилась вместо нее пойти в хлев. Мне было любопытно посмотреть, как устроено фермерское хозяйство, а заодно научиться доить корову. На тот момент мне казалось, что дойка — это одно из интереснейших занятий. Свою ошибку я поняла слишком поздно. Не обладая достаточным познанием в коровах, я приложила слишком много усилий, чтобы выдавить из покрасневшего соска хоть капельку молока. Но мои старания не были оценены по достоинству хозяйкой соска, и в следующий момент, когда я, обрадованная полученной капелькой, хотела приступить к дальнейшему добыванию молока, корова коварно лягнула меня в бедро. Да так мастерски, что я упала и, к стыду своему, оказалась в куче навоза, которая громоздилась перед задней стеной хлева. В тот же миг корова еще раз ударила копытом, и ведро со звоном полетело в мою сторону. Уворачиваясь от него, я задела птичий насест, откуда с кудахтаньем сорвались заспанные птицы. Разгневанные, столь непростительным вмешательством в их сон, они набросились на меня, и во все стороны полетели перья и пух. В таком виде и нашла меня миссис Бредли, прибежавшая на шум. Вся измазанная навозом и облепленная перьями, я с позором покинула ферму, решив, что больше никогда не проявлю интереса к жизни скотины. Домой я вернулась уже после того, как отмылась в холодной воде лесного озера, надеясь, что любопытные соседи не узнают о моем позоре.

Но мои самые худшие опасения подтвердились, что доказали язвительные слова Финифет. Слухи о моем приключении облетели всю деревню. Первое время, я ужасно стыдилась и боялась выходить из дома, чтобы не быть осмеянной. Но и тут тетушка нашла выход.

— Скажите на милость, — вопрошала она каждого встречного, — что смешного, а тем более позорного в том, что молодой здоровый ум тянется к знаниям?

При этом тетя так сурово смотрела на собеседника и так грозно стучала о мостовую своим зонтиком, что каждый думал, будто она в любой момент может перепутать дорожный булыжник с головой своего собеседника, если тот не согласится с ней.

— Девочка обладает сильным характером и стремлением учиться, — продолжала она, когда в ответ на свой вопрос получала еле заметный кивок. — Скажите, многие ли дети настолько храбры, что решат подоить корову, чтобы утолить жажду знаний? Это нужно поощрять, а не высмеивать!