Выбираю любовь

Или, скажем, в Москве... Взял крещеный еврей английского происхождения Медокс да и составил из любителей театральной игры труппу — денежки зарабатывать. И ведь получилось! И стал театр публичным, то есть общедоступным, для всех.

Ну, это в столицах, скажете вы.

Хорошо, кинем взгляд в провинцию.

Ярославль. Не там ли великий основатель профессионального театра актер Федор Григорьевич Волков из любительской опять же труппы, куда входили знаменитые Дмитревский и Шумский, составил первый общедоступный театр?

А Воронеж, где публичный театр появился в начале девятнадцатого века?

А Пенза, где в это же время местных театралов радовали аж три публичных театра? В одном из них труппа статского советника и богатея Петра Абросимовича Горихвостова ублажала публику итальянскими операми.

В Казани же... Здесь публичный театр возник следующим образом.

Двадцать седьмого мая 1798 года, на четвертый день своей визитации вместе с цесаревичами в Казань, император Павел Петрович после обеда, что уже вошло в обыкновение, гулял вместе с великими князьями Александром и Константином в саду генерала Лецкого. Сад, когда-то начавшийся с липовой рощи, предваряющей массивы нескончаемого Арского леса, был частью усадьбы генерал-майора Лецкого, прежнего коменданта казанской крепости, отстоявшего ее 12 июля 1774 года от пугачевской вольницы. В его «дворце», — небольшом одноэтажном деревянном домике в пять окон, стоящем в самом конце одной из дворянских улиц Казани, и остановился, прибыв в город, император Павел.

Во время прогулок императора с цесаревичами по саду Лецкого для ублажения слуха высочайших особ играл оркестр и пели актрисы крепостной театральной труппы Есипова — а чьей же еще? Пели актрисы и в тот день, о котором идет речь, и особо отличались душевностью и артистизмом сестры Фекла и Марфа Поклеповы, их в городе звали не иначе как Феклуша и Марфуша. И то ли состояние духа у императора было в тот день превосходным, то ли актрисы пели особенно проникновенно, только император вдруг расчувствовался, подошел к ним и, поблагодарив за доставленное удовольствие, пожаловал им свою поясную брильянтовую пряжку.

Есипов, коему было положено быть при актрисах и оркестре и, вида, что государь пребывает в благостном настроении, подошел к нему и с поклоном произнес:

— Осмелюсь просить, ваше императорское величество, вашего высочайшего соизволения и милости разрешить открытие в Казани публичного театра. Многие губернские города уже имеют оные, и только Казань еще пребывает во мраке по причине отсутствия сего заведения, несущего обществу культуру и нравы исправляющего. Посему...

— А много вам потребуется казенных денег для устройства театра? — перебил отставного прапорщика император.

— Нисколько, — поспешил заверить государя Есипов. — И здание, и все обустройство театральное я с превеликим удовольствием возьму на себя. Так что для казны, ваше императорское величество, будет совершенно необременительно.

— Похвально, — благосклонно взглянул на собеседника Павел, — что в славном городе имеются такие патриоты искусства, да еще пекущиеся о государственной казне. Что ж, извольте получить на вашу просьбу мой ответ «да». Ходатайствуйте в Дирекцию императорских театров, и я без промедления дам вашему делу положительный ход.

Вот так выросло на площади, тотчас получившей название Театральная, огромное здание, пятидесяти сажен глубины и двадцати пяти сажен ширины, украшенное колоннами, к коим прибивались для сведения всеобщего театральные авертиссементы...

Итак, услышав о сумме из уст Павла Петровича Есипова, Плавильщиков вскинул брови:

— Сколько-сколько?

— Тридцать тысяч серебром, — повторил Есипов.

— Ну, брат!.. — восхищенно протянул Плавильщиков. — Это же целое состояние! Прости, но, верно, правду про тебя говорят, что ты ушиблен театром...

— Вот им же и лечусь, — не очень весело произнес Павел Петрович. — Ну что, пойдем знакомиться с труппой?

Петр Алексеевич пробыл в Казани больше трех недель. Играли его «Бобыля» и впервые — новую героическую пьесу «Ермак», где, конечно, сам он и исполнял главные мужские роли.

А как он был великолепен в «Титовом милосердии» Княжнина! Труппа с замиранием сердца внимала монологам Тита, не единожды прерывавшимся аплодисментами зала. Во все дни гастролей знаменитого актера театр был полон.

Аникеева исполняла главные женские роли. В «Росславе» они составили прекрасный дуэт: русский воевода и шведская княжна. Трактование Зафирой любви как высшего жизненного чувствования, что так поразило Каховскую в игре Насти, было едва ли не самым убедительным в спектакле, нежели роли Росслава-Плавильщикова. Но более всего маститого актера поразила Настя в роли Чванкиной, глупой провинциальной барыни в стихотворной комедии Княжнина «Хвастун». Поначалу Петр Алексеевич сомневался, что хрупкая молоденькая барышня сможет перевоплотиться в даму в летах, имеющую взрослую дочь. Однако уже после первых репетиций оставил свои сомнения. Настя сыграла Чванкину, мало сказать, замечательно. Уже первый выход ее сразу же убедил зрителей, что Чванкина глупа, упряма и кокетлива не по возрасту. Чванкиной было не менее сорока лет, что сказалось и на походке Насти, и на манере разговора. Даже ее фигура показалась зрителям, да и самому Плавильщикову более полной и рыхлой, и эта метаморфоза, несомненно, была ее актерской заслугой.

Плавильщиков первым поздравил ее с успехом. И когда один из поклонников Насти, даря букет, восхищенно произнес, что она вполне может блистать на московской и петербургский сценах, актер раздумчиво произнес:

— Я тоже в этом нимало не сомневаюсь.

— Ах, Петр Алексеевич, — вскинула на него глаза Настя. — Вы, верно, забыли, что я господская дворовая девица. Барин меня от себя не отпустит.

— Я поговорю с ним, — заверил ее Плавильщиков.

Однако разговор с Есиповым ни к чему не привел. Он не хотел отпускать Настю, и старые приятели едва не рассорились из-за нее.

А потом против Есипова составился комплот. В него вошли Плавильщиков, Каховская и губернский предводитель Вешняков. На одном из раутов у предводителя к комплоту присоединился губернатор Мансуров. Первенствовала в заговоре, конечно, Александра Федоровна.

— Так как Павел Петрович, — начала она неприятный для Есипова разговор сразу после ужина, — не надумали дать Насте вольную?

Она улыбнулась, и ее лицо с резкими чертами стало почти обворожительным.

— Не надумал, Александра Федоровна, — ответил ей Есипов, сотворив на своем лице некое подобие улыбки.

— Но ты должен, ты просто обязан это сделать! — присоединился к Каховской Плавильщиков, заерзав к креслах.

— Обязан? — вскинул брови Павел Петрович. — Я ничем и никому не обязан.

— Обязан, — продолжал настаивать мэтр сцены.