Любовник

— Вы говорите страшные вещи… Не похоже на деловую подготовку, как следовало бы. Я наняла вас ради удовольствия — как мужчина нанимает женщину. Ни больше ни меньше.

— Между тем существует огромная разница между удовольствием мужчины и удовольствием женщины. Именно: мужчины вольны в своих удовольствиях, а женщины — нет.

— Извольте объясниться!

— Мужчине требуется только женское тело, чтобы получить наслаждение.

Энн почувствовала раздражение.

— Вы утверждаете, месье, что мужчина требуется женщине только потому, что у него есть отросток?

— Если бы это было так, мадемуазель, вы бы не сидели сейчас со мной в экипаже, — незамедлительно последовал насмешливый ответ.

Энн стиснула ридикюль.

— Не вижу смысла в этом разговоре.

— Я пытаюсь подготовить вас к предстоящей ночи.

— Утверждая, что женщина нуждается в мужчине, а не наоборот?

— Я не утверждал, что мужчины не нуждаются в женщинах. Только сказал, что мужчинам не требуется, чтобы женщины двигались: удовлетворение наступает от их собственных движений. А вот вы в предстоящие часы будете нуждаться во мне. Желание сделает ваше тело намного уязвимее моего. И совершенно не важно, как глубоко я в вас проникну. Хотя уверяю вас, шери, я проникну глубоко, очень глубоко.

Желание, страх, гнев — мириады эмоций промелькнули в ее сознании в одно мгновение. И неожиданно пришло понимание: он говорил не для того, чтобы обидеть ее. Он говорил правду. Она не сидела бы здесь, если бы полагала, что ее способен удовлетворить любой мужчина.

Желания делали ее уязвимой, особенно если женщина открывалась не разделявшему их человеку. Именно поэтому Энн и наняла Мишеля д'Анжа — чтобы избежать притворства.

— Так насколько глубоко вы проникнете в меня, месье?

— На девять с половиной дюймов, мадемуазель.

Девять с половиной дюймов! Энн забеспокоилась.

— У нас с вами деловая связь, месье, — повторила она больше для себя, чем для него.

— Сексуальная, — возразил Майкл. — Не романтическая, но и не деловая. Я не стану дарить вам букеты цветов и умолять о снисхождении поцелуя, не стану пожимать руки по утрам и оставлять на подушке визитную карточку. Я доставлю вам наслаждение сверх ваших самых диких фантазий. Но не надо путать плотскую связь с любовью и предпринимательством.

Слова Майкла прозвучали грубо, но очень соблазнительно. У Энн появилась надежда, что он действительно выполнит свои обещания.

Ее родители состояли в браке пятьдесят девять лет — обручились, чтобы соединить состояния, а не тела. Они делили радости и болезни, но не наслаждения любви. А потом умерли — так же одиноко и несчастливо, как жили.

— Я отдаю себе отчет о характере нашей связи, месье. И уверяю, она меня вполне устраивает. Я хочу, чтобы вы лишили меня девственности, а не дарили цветы. Поцелуи предпочтительнее пожатию рук, но вам нет никакой необходимости меня о чем-либо молить. И уж конечно, не о вольностях, за которые я плачу. Что же до вашего обещания — посмотрим.

Стук колес внезапно затих. На секунду Энн показалось, что от ее слов даже лошади встали как вкопанные. Майкл молча распахнул дверцу и, согнувшись, привстал с сиденья, спустился по маленькой лесенке позади приседающей лошади и подал Энн руку. В свете каретного фонаря красные и белые рубцы на его лице и руках выглядели грубыми. Энн прикинула, что почувствуют его пальцы, когда окажутся внутри ее тела. Три… или четыре из них? И как подготовят ее к вступлению в игру пениса — того, что девять с половиной дюймов длиной?

Она подала ему руку и сквозь тонкую шелковую перчатку почувствовала жар. Неужели его пальцы будут такими же горячими, когда окажутся у нее внутри? А его напряженная мужская плоть?

Внезапно Энн ощутила себя свободной и почувствовала, что снова может дышать. Она полезла в ридикюль за монетой, чтобы расплатиться с возницей, но, обернувшись, обнаружила, что кеб уже отъехал от тротуара. Теперь жар опалил спину — там, где ее коснулась мужская ладонь. Сердце тревожно плясало под оковами корсета.

Майкл был на семь дюймов выше ее. И мог причинить боль, о которой она не подозревала, как не подозревала раньше, что мужчины пользуются пальцами, чтобы проникнуть в женское тело. Если бы он захотел, то убил бы ее. И она ничего не сумела бы сделать.

Энн действительно могла бы выйти замуж за любого холостяка из тех, что присутствовали в доме Габриэля. Многих из них она узнала. Днем они бы распоряжались ее наследством, а ночью отправлялись в бордель и расплачивались ее деньгами за свои удовольствия. Она стала бы женой, может быть, даже матерью, но так никогда бы и не узнала, что такое наслаждение, которое приносит женщине мужчина. А ей хотелось большего.

И это мог дать ей человек, известный своими способностями. Альфонс, как его называли. Самый дорогой «жеребей» в Англии. В конце месяца к нему перейдут принадлежащие ей десять тысяч фунтов.

Нет, он не причинит зла женщине, которая, как говорится в поговорке, способна снести золотое яичко. К тому же их сделку скрепил стряпчий.

Майкл провел ее по каменной лестнице к парадному и уверенно вставил ключ в скважину. Энн с трудом разглядела в полутьме богатый вестибюль, отделанный дорогими дубовыми панелями. В углу на столике красовался гиацинт — его голубые лепестки полностью распустились. В тени поблескивало серебро — поднос дожидался утренней почты. Впереди мраморные ступени, огражденные хитроумно витыми железными перилами, уводили куда-то во тьму. Да, дом, где ей предстояло расстаться со своей девственностью, не походил на обиталище человека с дурной репутацией. Это было настоящее жилище. Воздух наполнял аромат цветов и пчелиного воска.

А ее дом в Дувре пропах болезнью и карболкой; старый лондонский дом — плесенью и пылью.

Все так же молча Майкл зажег газовый светильник и увлек Энн к темному подножию лестницы. Наверху виднелся призрачный свет.

Не чувствуя под собой ног, Энн ухватилась за изящные железные перила, потом начала подниматься.

Обитый бледным шелком коридор тянулся вдоль всего этажа. Каблуки выстукивали ритмичную мелодию на гладком, как зеркало, дубовом полу: проникновение, овладение — проникновение, овладение. В дальнем конце прохода настенное, в виде веера, бра боролось с наползающей темнотой. Наконец дорогу им преградили кремовый карниз и двери — врата перед женщиной, намеревавшейся пробудить свою сексуальность.