Любовник

Майкл тяжело дышал, задыхаясь в душной тесноте кеба. Тело его горело. Энн сидела так близко, касаясь его плеча. Майклу казалось, что они никогда не приедут.

Восемнадцать лет назад Энн решила, что он самый красивый мужчина на свете. И вот наконец он принадлежит ей. Оплачен деньгами, которые стали бы ее приданым, вздумай она выйти замуж.

Энн хотелось приказать вознице остановиться. Она не узнавала мужчину, сидевшего с ней рядом. Губы жгло от его поцелуя. Во рту пересохло. Но Энн помнила его другим. Только фиалковые глаза остались прежними — былой огонь не потух в глубине обезображенного теперь вулкана.

— Вы сказали, что готовы сделать все, что бы я ни пожелала? — Энн уставилась на дверцу двухколесного кеба. Свет коротко вспыхивал за окном, когда они проезжали фонари, и перемежался с наползавшими на вытертую кожу сидений жуткими тенями. Потрескавшаяся кожа скрипела. Энн чувствовала на себе взгляд Майкла.

— Вы за это платите.

Но она не знала, чего попросить. Только понимала, что желает прикосновения мужчины. Тела мужчины. Удовлетворения.

— А что, если женщина… не знает, чего попросить? — Голос Энн прозвучал неестественно громко, перекрывая стук лошадиных копыт и скрипучую песню экипажа. — Что, если женщина не знает, сколько пальцев нужно ей внутри?

— Тогда начнем с одного, пока ей не потребуются остальные.

Возбужденная его откровениями, Энн стиснула колени. Она вспомнила его руки на белой скатерти — тогда она даже не обратила внимания на шрамы — подумаешь, изъян: не сравнить с увечьем от артрита или рака.

— А сколько обычно требуется пальцев?

— Три, иногда четыре.

Его пальцы казались очень длинными и мощными.

— Так много будет неудобно.

— Сексуальное наслаждение и удобство не всегда совместимы. Уверяю вас, после должной подготовки ваше тело примет столько и потребует еще.

Энн старательно контролировала дыхание.

— А как вы догадаетесь, что я подготовлена должным образом?

— По состоянию вашего тела: оно станет горячим и влажным, — откровенно ответил Майкл. Но ее тело уже горячее и влажное!

— Сколько раз… вы способны довести женщину до оргазма? — Капюшон упал ей на плечи, и Энн судорожно сжала руки на коленях, чтобы не нахлобучить его обратно.

Сидевший рядом с ней мужчина казался красивым и опасным. А его в ней привлекали деньги. Но даже деньги не могли скрыть серебристые пряди в ее волосах.

— Столько, сколько ей захочется. Сколько ты пожелаешь, mon amour.

Французское выражение резануло слух, выдавая происхождение Майкла. Голос его был глубоким и мелодичным, необычайно соблазнительным. Он обещал женщине все наслаждения рая; все, что только способна вообразить старая дева.

— Пожалуйста, не называйте меня так. Я не ваша возлюбленная, а хозяйка. — Энн была напугана силой своего желания. Она боялась сидевшего рядом с ней мужчину и того, что он мог ей дать.

Боже, что она натворила!

Ее старые, больные родители умерли меньше года назад. А она вместо того, чтобы их оплакивать, пустилась во все тяжкие.

Ее обуревали желания, о которых старой деве даже думать не полагалось.

Его горячее дыхание опалило ей ухо.

— Вы говорили, что представляете, что произойдет в постели, когда мы окажемся там вдвоем?

Энн сидела неподвижно и очень прямо, как во время ее единственного неудачного сезона, когда ей, богатой наследнице, в глаза говорили комплименты, а за спиной насмехались. Ей очень не хотелось, чтобы и этот мужчина над ней смеялся.

— Я представляю, как происходит спаривание, месье.

— Вот как? Тогда расскажите мне, мадемуазель, что случится, когда я уложу вас в постель.

Энн облизала пересохшие губы. Что он себе позволяет?

— Вы соедините свое тело с моим.

Животных не тревожит неудача или неумение. Энн окутала тьма, не имевшая ничего общего с темнотой на улицах. Влажный жар коснулся ее волос. Майкл принудил Энн поднять на него глаза. Он загородил дверцу экипажа, в то время как его тело льнуло к ней.

— Вы когда-нибудь видели раздетого мужчину, шери?

Следовало поставить его на место. Энн платила за то, чтобы он ублажал ее тело, а не развлекал французскими словечками. Но она неожиданно обнаружила, что не в силах этого сделать.

Еще никто не называл ее дорогой, дорогушей или любимой не то что на французском, но даже на английском языке. Родители звали дочь просто Энн, слуги — мисс Энн, а все остальные — мисс. И так будет продолжаться до конца ее жизни.

Она вдохнула острый аромат табачного дыма вместе с запахом чистого здорового мужского тела.

— Нет, я никогда не видела раздетого мужчины.

Энн солгала лишь отчасти. Тот, кого она видела, не был мужчиной.

— Представляете, как глубоко я вами овладею, проникнув внутрь?

— Если вы хотите спросить, представляю ли я, насколько глубоко вы в меня проникнете, то мой ответ — нет! — На этот раз Энн говорила правду. — Но желала бы знать, месье д'Анж, и про пальцы и про вашу плоть. Иначе не сидела бы сейчас рядом с вами.

В полумраке кто-то перевел дыхание — то ли она, то ли он.

— Проникновение еще не есть овладение, мадемуазель.

Свет промелькнувшего мимо фонаря упал на правую сторону его лица и резко очертил шрам на щеке.

— В таком случае боюсь, что не понимаю вашего вопроса.

— Физическое проникновение бывает различным: от пяти до десяти дюймов в зависимости от размеров напряженного полового члена мужчины. Женщина способна принять в свое тело мужчину и при этом сохранить над собой контроль. Но когда она находится под ним, жаждет воздуха и лишь его дыхание поддерживает в ней жизнь, а его тело составляет смысл существования, вот тогда, шери, мужчина овладевает женщиной.

Энн глубоко вздохнула, представив, как его тело наполняет ее — от пяти до десяти дюймов — и дышит она благодаря ему и никому больше. Холодок страха пробежал по ее спине.

— Такое случается лишь тогда, когда женщина не владеет своими чувствами. Все дело в подготовке, месье, а не в сердечной привязанности.

— Вы для того меня и наняли, мадемуазель, чтобы преодолеть контроль над своими чувствами. Сердце Энн дрогнуло.