Земля надежды

Пока мужчины готовились покинуть деревню, женщины собирали детей и сельскохозяйственные инструменты и отправлялись на поля полоть и ухаживать за урожаем. Хотя Джон был еще слаб и оставался под особым покровительством Сакаханны, он шел с ней и наблюдал за тем, как сажают семена. Их посевы были расположены на поле, грубо расчищенном пожаром. Они не трогали пни, оставляли даже большие живые деревья и сажали вокруг них. Края поля были неровными, останавливаясь там, где остановился огонь.

Этот беспорядок оскорблял эстетическое чувство Джона, требовавшее, чтобы аккуратное поле лежало на ландшафте ровным квадратом, чтобы все его линии были четко и ясно прочерчены, разделены изгородями и канавами.

— Но вы же можете попросить мужчин помочь вам выкорчевать пни, — предложил он Сакаханне. — Времени это займет немного. Тогда вы сможете расположить свои посевы ровными рядами. А пни, если их так и оставить, снова начнут расти на следующий год, и, значит, вам придется всю работу делать заново.

— Мы и хотим, чтобы деревья выросли снова, — сказала она. — Мы не хотим сеять на одном и том же поле дольше одного сезона.

— Но если бы вы расчистили его как следует, то могли бы пользоваться им годами, — настаивал Джон. — Вам не нужно было бы переходить с места на место. Вы могли бы обрабатывать одни и те же поля и жить в деревне на одном и том же месте.

Она решительно тряхнула головой.

— Когда земля работает на нас, она устает, — сказала Сакаханна. — Мы посадим здесь поле, а потом освободим землю. Мы перейдем на другое место. Если сеять кукурузу три года подряд на одном и том же поле, то на третий год урожая не будет. Земля устает от голодных людей. Ей необходим отдых, точно так же, как женщине с младенцем, которого она кормит грудью. Ей нужно какое-то время побыть одной. Она не может кормить все время.

— Белые люди сажают на одних и тех же полях и возвращаются к ним год за годом, — заметил Джон.

— Белые люди сажали так раньше, — поправила она его. — А сейчас повсюду вокруг Джеймстауна они видят, что земля устает от них. Земля устает от голодного белого рта, который ест, и ест, и ест, и никак не насытится, и не желает переходить на другое место.

Она перешла на соседний рядок со своей палкой-мотыжкой. В каждую ямку она опускала четыре зернышка кукурузы и два семечка бобов. За ней шла другая женщина, которая сеяла семена тыквы. Позже под этими ростками они посадят быстрорастущие лозы маракуйи с сочными, утоляющими жажду плодами.

Джон подобрал подходящую палочку и присел рядом.

— Я помогу, — сказал он.

Сакаханна не смогла подавить смешок, увидев эту картину, а потом покачала головой.

— Это женская работа, только женщины делают это.

— Я умею. У себя в стране я садовник. Я могу сажать.

Но Сакаханна все равно отказывалась от помощи.

— Я знаю, что ты умеешь. И любой мужчина-повхатан сумеет сделать это, если придется. Но женщинам нравится делать это. Это их работа.

— Служить мужчинам? — спросил Джон, думая о сладостном безделье мужчин.

Когда мужчины возвращаются в лагерь с охоты, их уже ждет обед, поля прополоты и засеяны, дома чисто выметены, парные нагреты и подготовлены.

Она бросила на него быстрый насмешливый взгляд из-под темных бровей.

— Потому что земля и женщины едины, — прошептала она. — И именно в этом сила нашего племени, а не в военных советах или охотничьих отрядах. Только у женщин есть власть заставлять все расти и рожать детей. Остальное — просто табачный дым.

Джон почувствовал, что его взгляд на мир, его уютный взгляд на мир сдвинулся и закачался.

— Да нет же, власть принадлежит мужчинам, — сказал он. — Бог создал их по своему образу и подобию.

Она посмотрела на него, как будто он шутил.

— Ты можешь верить, что твой бог поступил именно так, — вежливо сказала она. — Но мы — дети Зайца.

— Зайца?

Она перестала работать и присела на корточки.

— Я расскажу тебе эту историю, как будто ты мой маленький ребенок, — сказала она с улыбкой. — Слушай. В самом начале не было ничего, только темнота и звук бегущей воды, и тогда из темноты вышел великий Заяц и сотворил мужчину и женщину.

Джон тоже присел на корточки рядом с ней и смотрел, как улыбка перебегает от ее глаз к губам, как ее волосы ниспадают на обнаженные плечи.

— Они были голодны. Мужчины и женщины всегда голодны. И тогда он посадил их в сумку, чтобы они сидели там, пока он не сможет накормить их. И он побежал сквозь тьму, а сумку крепко зажал во рту. И где он бежал, там появлялась земля и вода, и большие олени, чтобы ходить по этой земле, пить эту воду и кормить только что сотворенных мужчину и женщину. И везде, где он бежал, из темноты появлялись огромные рты, хотевшие мяса. И эти рты яростно клацали зубами из темноты на него и на сумку, которую он нес. Но везде, где он бежал, эти рты пропадали в темноте, и наконец для него уже стало безопасным делать то, что он хотел.

Джон ждал.

Сакаханна улыбнулась.

— Вот тогда и только тогда он открыл сумку и выпустил мужчину и женщину. Мужчина побежал охотиться на оленя. Мужчина обладает всем великолепием оленя. Именно этого он и хотел. Но женщина…

Она замолчала и чуть улыбнулась.

— …Женщине досталось все остальное.

Еще год тому назад Джон назвал бы такую историю языческой сказкой, полной ереси и чепухи. Но сейчас он слушал и кивал.

— Женщинам досталось все остальное?

— Все, кроме охоты и войны.

— И что же мне тогда делать? — спросил он ее.

Сакаханна на мгновение показалась удивленной, как будто одним ловким вопросом он перевел разговор совсем в другую плоскость.

— Ты выздоровеешь, — медленно сказала она. — А потом тебе нужно будет решить.

— Решить?

— Где ты хочешь жить? Каким человеком ты хочешь быть?

Джон помедлил с ответом.

— Я думал, я выздоровею и вернусь домой, на свои поля у реки.

Она покачала головой.

— Сейчас ты уже должен понимать, что не можешь жить там, — ласково сказала она. — Ты не можешь жить там один. Сейчас ты уже должен понимать, что ты не сможешь выжить на этой земле один. Ты бы умер там, любовь моя.

Слова любви выскользнули, она вспыхнула и прикусила губу, как будто хотела забрать их обратно.

— Я думал… я думал, что нужно будет взять слугу или раба. Я думал…

Он запнулся.

— Я думал, может, ты пойдешь со мной?

— Как служанка? Как рабыня?

Она полоснула по нему гневным взглядом.

— Я хотел сказать, что мне нужен кто-то, чтобы работать на меня, — поправился Джон. — Я молился, чтобы ты пришла ко мне, с того самого момента, как ступил на эту землю. Я имею в виду и слугу, и тебя.

— Я никогда больше не лягу спать под крышей белого человека, — решительно сказала Сакаханна. — Я приняла решение, я остаюсь со своим племенем.

Джон вскочил на ноги и зашагал взад и вперед.

— Тогда мне здесь нечего делать, — вскричал он. — Я приехал для того, чтобы начать тут новую жизнь, обрабатывать целинную землю, найти тебя. А ты говоришь мне, что я не могу ни пахать, ни полоть. Что я не могу содержать себя и даже не могу сохранить огонь. Я не могу забрать тебя от твоего племени, не могу взять тебя к своему племени. Я оказался глупцом, попытавшись убежать от одной жизни ради другой и все равно ничего не добившись.

От небольшого навеса, где играли дети, донесся плач.

Сакаханна оглянулась, прислушиваясь, не ее ли ребенок плачет. Они услышали, как какая-то другая женщина отозвалась на призыв ребенка, поднялась с колен и пошла посмотреть на плачущего малыша. Сакаханна вернулась к своей работе, подобрала мотыжку, вырвала маленький сорняк из грядки. Не поворачивая головы, чтобы посмотреть, слушает ли Джон, она очень тихо заговорила с ним.

— Возможно, ты смог бы быть со мной, — медленно сказала она. — Оставить своих и присоединиться к моему племени.

— Я не могу жить здесь, Сакаханна, видеть тебя каждый день, — мягко сказал Джон. — Я хочу тебя, Сакаханна. Я не вынесу жизни рядом с тобой, не смогу спать каждую ночь один, зная, что ты всего лишь в шаге от меня.