Ключи счастья. Том 1

— Тише! Тише!.. Ради Бога!..

— Аня… Аня… Мне страшно… Это ты ходила, Аня?

— Я… я… Бог с тобой!.. Почему не спишь?

— Нет, почему ты не спишь? Почему у тебя такие глаза?

— Какие глупости! Я всегда ложусь поздно.

— Кто это воет, Аня? Это собака… или ветер?

Анна Сергеевна молчит. Одну секунду только. Но этого довольно. Маня вспомнила.

В ту же секунду яростный, исступленный визг снова врывается в комнату. Целая оргия звуков. Целая гамма чувств. Но доминирующая нота — ужас. И воплем отчаяния кончается все. Безнадежным воплем осужденного на вечную муку.

— Куда ты? Не ходи, Маня! Не пущу…

— Это мама… мама… Пусти меня!

— Нельзя туда! Нельзя. Будет хуже. Ты убьешь ее. Там Петя. Ее так трудно держать. Маня… Маня… Боже мой!

Анна Сергеевна вдруг перестает бороться. В взрыве отчаяния она падает на стул и рыдает.

Маня стоит рядом, с широко открытыми, но пустыми глазами. Вся жизнь ушла из ее лица.

За стеной и наверху слышится движение. Гул голосов, сонный кашель. Дом проснулся. Мрачный дом, ревниво прячущий свою тайну.

Но в квартире Ельцовых опять тишина. Слышны только страстные, глухие рыдания Анны Сергеевны…

Маня стоит неподвижно.

И ждет…

Маня уже с неделю живет с Соней у брата фрау Кеслер, в квартире, где они жили в дни революции.

Маня потеряла сон, выбилась из колеи. Даже Днем, стоит ей остаться одной, как она слышит вой, полный ужаса и зловещей угрозы. И дикий, безотчетный страх заставляет ее выбегать на улицу, бросься к чужим людям, мешаться в незнакомую толпу. Нервы напряжены так болезненно. Ей думается, проведи она тогда еще одну ночь дома, ее собственный разум пошатнулся бы навсегда.

Но она каждый день заходит узнать, есть ли письма и телеграммы. Постоянно ждет брата к обеду в его кабинете.

Наконец!.. В переулке она встречает телеграфиста.

Метель крутит с ночи. Первый снег. Все бело, все мглито, все жутко. Как у нее на душе.

— Как мама нынче? — спрашивает она, целуя сестру.

Анна Сергеевна измучена. Опять не спала ночь. Она делает безнадежный жест и садится у стола, подперев голову рукой. Она еще не причесалась с утра. На ней смятая блуза. Полное забвение условностей и навыков. Никогда не видала ее такою Маня. «Какая она жалкая!..» — пронзает ее мысль.

— Мы всю ночь не спали, — говорит Анна Сергеевна. — пришлось дать ей опия. У Нети лицо исцарапано. Только не надо удивляться. Он этого не любит.

За столом, после супа, Маня сообщает новость. Нелидов приедет завтра. Будет вечером у них. Будет просить ее руки… Голос ее замирает.

Петр Сергеевич угрюмо слушает, не поднимая глаз.

— Что же тебе нужно от нас?

— Он спросит, чем больна мама! Он спросит об отце… Что же ты скажешь?

— Правду…

— Петя… Не будь жестоким! Разве я виновата в чем-нибудь?

Анна Сергеевна низко склоняется над столом. Она не может видеть жалкого лица сестры.

Он берет руку Мани и тихонько гладит ее. Его глаза смягчаются.

— Маленькая сестричка, я глубоко виноват перед тобой. Я не успел тебя предупредить вовремя. Мы все трое судьбой обречены на одиночество. Ты видишь ее? Она была тоже хорошенькая. Тоже жаждала счастья. Но чувство долга и разум победили. Ты должна поступить так же.

Крик срывается у Анны Сергеевны. С искажением лицом она выбегает из комнаты.

— Я? — спрашивает Маня с ужасом:. — Я должна отказаться от него сама?

— Да. Мы не имеем нравственного права жениться и заводить семью. Если безумие минует нас, — оно с тем большей силой обрушится на детей ваших. Эта будут эпилептики, преступники или идиоты. Природа не знает пощады. Я говорю тебе, пока не поздно: откажись! Горе, которое ты переживешь теперь, ничтожно перед тем, которое настигнет тебя в детях… Ты проклянешь тот час, когда родила их. Ты. будешь с трепетом встречать, каждое, утро и с ужасом поджидать ночи. Возьми себя в руки, Маня. Перед тобой жизнь. У тебя талант. Иди на сцену. Мы с сестрой, ничего не скажем против. Маня, делает жест, прося молчания.

— Поздно!. - говорит она. — Теперь поздно…

Петр Сергеевич понимает не сразу. Он глядит растерянно в ее пустые глаза.

— Что ты… сказала сейчас?

— Я уже имею ребенка… И я… люблю его…

Он встает. Он ухватился руками за край стола.

— Сколько… месяцев? — с трудом спрашивает он.

— Не знаю:… Я это поняла недавно…

— Когда?… Когда это… случилось?

Маня закрывает глаза. Встает перед нею Лихой Гай, зеленые сумерки, жестокое лицо Нелидова.

— Третий месяц пошел. Да… Это так.

Петр Сергеевич опускается на стул. Он рвет с себя галстук. Краска заливает его лицо.

— Маня… Манечка… Все еще можно спасти. Мы это сделаем. Ты не должна родить… Ты должна согласиться.

— На что, Петя? На что?

— Не считай это преступлением, Манечка. Колебание и легкомыслие — вот в чем настоящее преступление. Пусть вся вина, наконец, падет на меня! На меня одно. Я должен был открыть тебе глаза. Я не имел права щадить и замалчивать. Но ты простишь. Ты поймешь! Я это делал, из любви к тебе.

Он хватает руки Мани… Покрывает их поцелуями. Он как в истерике. Никогда, не видала она его таким. Представить себе не могла такого взрыва, страсти. Она глядит жуткими глазами в его зрачки. И его глаза тоже следят за нею. Следят жадно и зорко.

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты должна согласиться. Ты не умрешь. Ты ничего не почувствуешь.

Она вскрикивает и отстраняется.

— Никогда! Никогда! Никогда!

— Маня, обдумай мои слова! Ты не имеешь права…

— На счастье? — страстно перебивает она. — Я не имею права быть матерью? Не смею родить от любимого человека? И любить свое дитя?

— Нет. Это будет сознательное преступление теперь… когда ты все знаешь.

— И не имею права быть женою? Не смею любить?

— Нет.

— О… если так… то зачем я живу? Зачем вы не отравили меня еще маленькой?

Анна Сергеевна стоит на пороге. И кидается к сестре.

— Манечка… Дорогая моя…

Но Маня отталкивает ее. Ее глаза враждебно горят на искаженном лице.

— Оставьте меня! У вас нет сердца! И нет гордости… Да… Вы жалкие трусы… Вы побоялись жизни. Я не боюсь ее! Слышите вы? Не боюсь. Пусть весь мир обрушится на меня! Пусть сам Бог придет сказать мне, что я не смею любить, не смею быть матерью. Я отвечу: это мое дело. Да! Мое. Ты говоришь — впереди страдания? Пусть! Но мое счастье я возьму! Мои права я не уступлю. Жалкие! Как могли вы отказаться от своей доли в этом мире.

— Мы не дикари. Есть долг перед обществом.

— А перед собою долг? — исступленно кричит она в лицо брату. — Я не хочу быть отверженной. Не хочу. И не буду! Отрекитесь от меня, если считаете меня безнравственной и преступной! Разорви со мной, если вам стыдно за меня! Но… если вы еще раз посмеете мне повторить такие… требования… я сама… слышите вы? Я сама вычеркну вас из моей жизни. Она идет к двери. Анна Сергеевна бежит за нею.

— Аня! — сурово зовет брат. — Оставь! Я не возьму назад своих слов. Пусть она хорошенько обдумает их. Если она…

Вдруг он смолкает, и обе сестры замирают у двери. Глухой, зловещий вой звучит из-за стены. Анна Сергеевна кидается в коридор.

— Опять!.. Опять!..

Все небо полно снежных туч.

Вторые сутки крутит метель.

В доме № 8 жуткая тишина. Больная стихла.

В столовой горит яркий огонь. Петр Сергеевич бродит по комнатке и подолгу стоит у окна. Он остарел за эти сутки. Со вчерашнего дня Маня не заходила. Но Соня занесла записку.