Предложение джентльмена

Бенедикт, Энтони и Колин тотчас же расступились, и Пенелопа спустилась по ступенькам и прошествовала мимо них.

— А где твоя горничная? — крикнул Колин ей вдогонку.

— Я пришла одна. Я ведь живу в соседнем доме.

— Я знаю, но…

— Я вас провожу, — спокойно сказал Энтони.

— Право, в этом нет никакой необходимости, милорд.

— Позвольте мне это сделать. Мне это будет приятно.

Пенелопа кивнула, и они с Энтони пошли по улице. Несколько секунд Бенедикт с Колином смотрели на их удаляющиеся спины. Наконец Бенедикт повернулся к братуи сказал:

— Отлично сработано, Колин.

— Я же не знал, что она рядом!

— Я это заметил, — сказал Бенедикт.

— Прекрати. Мне и без тебя тошно.

— Еще бы тебе не было тошно.

— А ты что, сам никогда не обижал женщину? — с вызовом бросил Колин, и по его тону Бенедикт понял, что брату сейчас приходится несладко.

Ответить он не успел: точно так же, как только что Пенелопа, в дверях возникла мать.

— А где Энтони? — спросила она. — Еще не пришел?

Бенедикт кивнул на угол дома.

— Пошел провожать мисс Фезерингтон.

— Вот как? Очень мило с его стороны. Я… Ты куда, Колин?

Остановившись на секунду, Колин процедил сквозь зубы:

— Мне нужно выпить.

— Но еще слишком рано…

Бенедикт положил руку на руку матери, прервав ее тем самым на полуслове.

— Пускай идет, — сказал он.

Вайолет открыла было рот, чтобы возразить, но, видимо, передумала и, кивнув, посетовала:

— А я-то надеялась собрать семью и сделать одно объявление. Но ничего, с этим можно подождать. А пока, может быть, выпьешь со мной чаю?

— Не слишком ли для этого поздно? — спросил Бенедикт, взглянув на часы.

— Можешь не пить, — проговорила Вайолет, пожав плечами. — Просто мне нужен был предлог, чтобы побеседовать с тобой.

Бенедикт с трудом изобразил на лице улыбку. У него не было никакого настроения беседовать с матерью. Откровенно говоря, у него не было настроения беседовать вообще с кем бы то ни было, и это было видно по его лицу.

— Ничего серьезного, — успокоила его Вайолет. — Господи! У тебя такой вид, словно тебя приговорили к смертной казни.

Решив, что не стоит говорить, что именно так он себя и чувствует, Бенедикт наклонился и поцеловал мать в щеку.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула та, просияв. — А теперь пойдем со мной. Я хочу тебе кое о ком рассказать.

— Мама!

— Ты только выслушай меня. Такая приятная девушка…

А ведь верно она заметила насчет смертной казни.

Глава 19

«Мисс Пози Рейлинг (юная падчерица покойного графа Пенвуда), не частая гостья этой колонки и — как это ни прискорбно, но автор этих строк вынуждена отметить — не пользующаяся большим успехом на великосветских мероприятиях, повела себя на музыкальном вечере, устроенном в доме ее матери во вторник вечером, более чем странно. Она настояла на том, чтобы ее посадили у окна, и большую часть времени провела, глядя на улицу, что-то пристально высматривая… А может быть, кого-то?»

«Светские новости от леди Уислдаун», 11 июня 1817 года

Сорок пять минут спустя Бенедикт сидел в кресле и с трудом сдерживал зевоту: матушка иногда бывает такой занудой.

Молодая особа, которую она хотела с ним обсудить, превратилась в семь молодых особ, каждая из которых, по ее словам, была лучше предыдущей.

Бенедикту казалось, что он сойдет с ума. Хотелось соскочить с кресла, повалиться на пол и замолотить по нему руками и ногами…

— Бенедикт, ты меня слушаешь?

Бенедикт поднял голову и заморгал. Вот черт! Теперь, когда мать поймала его'на том, что мысли его бродят где-то далеко, придется делать вид, что тема разговора ему если не слишком интересна, то хотя бы не вызывает отвращения. На самом деле с ума можно сойти от всех этих девиц, которых она прочит ему в жены.

— Я пыталась рассказать тебе о Мэри Эджвер, — проговорила Вайолет, и голос ее прозвучал скорее насмешливо, чем раздраженно.

Бенедикт тотчас же почувствовал подозрение. Когда речь шла о том, чтобы затащить ее детей к алтарю, мать никогда не веселилась.

— О какой Мэри?

— О Мэри Эдж… Ну да Бог с ней. Тебя, похоже, что-то мучает, и тебе не до нее.

— Мама… — неожиданно для себя самого проговорил Бенедикт.

— Да? — спросила мать, склонив голову набок и заинтригованно и несколько удивленно глядя на него.

— Когда ты познакомилась с папой…

— Это произошло тотчас же, — тихо сказала Вайолет, догадавшись, о чем он хочет ее спросить.

— Значит, ты знала, что он именно тот, кто предназначен тебе самой судьбой?

Мать улыбнулась, однако в глазах ее появилось задумчивое выражение.

— Только я в этом ни за что бы не призналась, — проговорила она. — По крайней мере не сразу. Я воображала себя не романтичной, а практичной особой и не признавала любви с первого взгляда. — Она замолчала, и Бенедикт понял: она сейчас не с ним, а на балу, состоявшемся много лет назад, на котором впервые повстречала отца. Наконец, когда он решил, что мать уже забыла, о чем они говорят, она снова перевела взгляд на него и сказала:

— Но я знала.

— С самого первого момента, как его увидела?

— Скорее, с первого момента, когда с ним заговорила.

Она взяла носовой платок, предложенный ей Бенедиктом, промокнула глаза и застенчиво, словно стыдясь своих слез, улыбнулась.

Бенедикт почувствовал, что в горле у него застрял комок, и отвернулся, чтобы мать не заметила навернувшихся на глаза слез. Интересно, будет ли кто-то оплакивать его через десять лет после смерти?

И внезапно он почувствовал ужасную зависть к собственным родителям. Они нашли свою любовь и сумели распознать и бережно хранить ее. Не многим людям так повезло в жизни.

— У него был такой теплый, задушевный голос, — продолжала Вайолет. — Когда он говорил, создавалось такое ощущение, будто он говорит только для тебя.

— Я помню, — ласково улыбнулся Бенедикт. — И как только ему удавалось это делать, имея восьмерых детей? Уму непостижимо.

Мать судорожно сглотнула и подозрительно дрожащим голосом проговорила:

— Да, в этом ему не было равных. Вот только детей было не восемь, а семь. Гиацинту он так и не увидел.

— И тем не менее…

— И тем не менее, — кивнула мать. Протянув руку, Бенедикт погладил ее. Он не собирался этого делать, однако удержаться не мог.

— Итак, — сказала Вайолет, слегка пожав руку Бенедикту, прежде чем положить свою на колени, — признавайся, почему ты завел разговор про отца?

— Так просто, — солгал Бенедикт. — Без всякой причины…

А впрочем, к чему лукавить?

Он замолчал. Мать терпеливо ждала, и на лице ее застыло такое выражение, что Бенедикт не смог больше сдерживаться.

— А что может случиться, если мужчина влюбляется не в ту женщину, в какую ему стоит влюбиться?

— Не в ту? — переспросила мать.

Бенедикт кивнул, уже жалея, что завел этот разговор. Не нужно было ничего рассказывать матери, и все-таки…

Он вздохнул. Мать всегда прекрасно умела слушать. И если уж говорить откровенно, как никто другой, могла дать прекрасный совет в сердечных делах. Вот если

Бы она еще и не стремилась во что бы то ни стало женить его, ей бы цены не было.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— Я имею в виду… — Бенедикт замолчал и, подумав, продолжал:

— Я имею в виду, если, например, такой мужчина, как я, влюбляется в женщину, на которой он не должен жениться.

— Ты хочешь сказать, в женщину не нашего круга?

— Что-то вроде этого, — проговорил Бенедикт, пристально разглядывая картину на стене.

— Понятно. Что ж… — Вайолет нахмурилась. — Думаю, это зависит от того, насколько далеко она находится от нашего круга.

— Далеко.

— Очень или не очень?

Бенедикт был убежден, что ни один мужчина его возраста и имеющий его репутацию никогда не стал бы разговаривать с матерью на такую тему, но тем не менее ответил: