Опасные намерения

— Какой смысл сейчас об этом говорить. Лучше спокойно подумать, что нам предпринять.

— То, что ты предложила. Позвоним Питу. Но никаких сообщений на автоответчике. Будем говорить, только если он поднимет трубку.

— Согласна. Ты жутко выглядишь. Налить тебе выпить?

— О да! Я ужасно устала, Дженни. Мне неприятно, когда я сталкиваюсь с чем-то таким, с чем не могу справиться.

— Это всего лишь приобретение жизненного опыта, — возразила Дженни.

— Да уж. Последнее время мы ведем очень насыщенную жизнь. Столько всего нового, — съязвила Мэдди. — Теперь можно добавить к списку взлом и вторжение в чужую квартиру.

— Мы ничего не взламывали. Да, мы вошли сюда, но не для того, чтобы что-то украсть или учинить разбой, а в поисках безопасного места. Деньги за телефонные разговоры мы оставим. Дверь была открыта, вот что самое главное. Ты собираешься звонить?

— Да. А где телефон?

— Около лестницы. Я принесла сюда яркую лампу, но боюсь, мы не сможем ею воспользоваться. Окна хоть и покрашены в черный цвет, но между мазков все равно остались просветы, и если мы зажжем свет, то его увидят снаружи. Возможно, у меня начинается паранойя, и я перегибаю палку, — добавила Дженни, поймав на себе удивленный взгляд подруги.

— Ты права, — согласилась Мэдди, подумав. — Тусклой лампочки под потолком вполне хватает. — Она набрала номер Пита и положила трубку после третьего гудка, как только включился автоответчик. — Будем звонить каждые двадцать минут. Нам нельзя выходить отсюда, пока я не поговорю с Питом лично.

Когда стрелки часов остановились на без четверти восемь, а телефон Пита все еще не отвечал, Дженни приложила палец к губам.

— Я слышу какой-то шум, — прошептала она, указав на окно в стене напротив. — Оно выходит на лестницу, ведущую в мою квартиру. Кажется, они собираются подняться ко мне. Их трое, но я никак не могу разобрать, что они говорят.

Мэдди вздрогнула, когда услышала совсем рядом высокий мужской голос:

— Куда их черти унесли? Она не стала собирать вещи, значит, очень спешила. Наверное, выбрались на шоссе и поймали попутку. Я сто раз повторял, что та, другая, обязательно объявится здесь, но разве меня кто-нибудь слушал? Нет. Их обеих видели в кафе. Вторая — совершенно точно ее подружка. Неважно, что теперь у нее волосы короткие и светлые — женщины постоянно перекрашиваются. Моя жена, например, делает это раз в неделю. Ты виноват в том, что пташки упорхнули, Хендрикс, тебе и отвечать.

— Подожди-ка. А это что?

— Ты о чем?

— В почтовом ящике записка, адресованная какой-то Анне. Может, ее оставила наша подопечная?

— Ты дурак, Хендрикс. Здесь сказано, что миссис Исааксон и ее сестра поехали на фестиваль и вернутся дня через три. Еще здесь говорится, что завтра она не придет к этой Анне играть в карты, за что очень извиняется. Может, ты скажешь, что это какое-то зашифрованное послание? — спросил высокий голос с раздражением.

Мэдди зажала руками рот, чтобы не рассмеяться, а Дженни победоносно ткнула ее в бок.

— Они могли спрятаться где-нибудь в доме. Например, в подвале, — не сдавался уязвленный Хендрикс.

— Дружок, когда пожилые леди уезжают на несколько дней, они закрывают свои квартиры и подвалы тоже. Сам станешь таким же, когда состаришься. Впрочем, если тебе не терпится, проверь.

Мэдди и Дженни затаили дыхание.

— Преступники обычно так и пускают пыль в глаза: поддельные записки, разбросанные в беспорядке вещи и так далее, — внятно проговорил Хендрикс.

— Эта женщина не преступница, а свидетель, находящийся под защитой государства. И ее подруга тоже. Благодаря тебе, Хендрикс, они наверняка уже покинули Састон, но если хочешь, взломай дверь. Надеюсь, артиллерия тебе не понадобится, да и замок простенький. Решай.

— Я согласен с Каннингхемом, женщина ушла, — вступил в беседу третий голос. — Она уже где-нибудь в Прово, а у нас даже нет людей, чтобы отправить их на поиски. Все, что я могу, это позвонить шерифу и одолжить у него пару-тройку толковых ребят.

— Да, позвоните ему, — вздохнул Хендрикс.

— Конечно, это не поднимет нам престиж в глазах местной полиции. Два свидетеля в бегах — это не шутка. Надо подумать, как бы объяснить это шерифу. Ладно, поехали.

Подошвы ботинок трех мужчин застучали вниз по ступенькам. Мэдди улыбнулась.

— Мы их провели. Десять минут девятого. Пора звонить Питу. — Телефон не отвечал. Мэдди перезвонила в половине девятого и еще раз без десяти девять. Трубку никто не поднимал. — Может, оставить сообщение?

— Не думаю, что это хорошая идея, — заметила Дженни.

В девять двадцать они позвонили Питу еще раз. Ответила Энни Габриэль, и Мэдди, вздрогнув, положила трубку.

— Ведь Энни не стала бы подходить к телефону, если бы Пит был дома? — спросила Дженни.

— Как видно, Пит не очень-то ждет моего звонка, — сухо проговорила Мэдди, терзаемая муками ревности. — Похоже, мое отсутствие его не слишком удручает.

— Откуда тебе знать, Мэдди? Может быть, он принимает душ или вышел за пиццей. Не думай о нем плохо. Пит любит тебя так же сильно, как и ты его. А если именно сейчас он прочесывает Нью-Йорк, разыскивая тебя?

— Знаешь, когда маленький ребенок боится чего-нибудь, он так долго думает об этом, что в конце концов то, чего он боялся, случается. Во всем виноват страх. Сейчас у меня очень похожая ситуация. Я не могу объяснить более вразумительно.

— Отвлекись, постарайся думать о чем-нибудь другом.

— Надо позвонить Нестеру. — Мэдди решительно уселась на стул.

— Нестеру? Зачем?

— Именно он втянул нас в эту историю с Программой. Пусть теперь помогает нам выпутаться из нее.

— Но, Мэдди, это значит… что мы снова вернемся в Программу. Я думала, что мы собираемся… не знаю, что я думала.

— У меня тоже ни одной толковой мысли в голове. Знаю только, что мы обманываем себя. Как решить, что нам следует делать, а что нет? Мне кажется, Нестер сможет убедить всех этих людей пойти на небольшие уступки. Я сейчас как никогда близка к нервному срыву. Люди не могут так жить. Не знаю, как ты, а я не способна отказаться от своего «я». Я не собираюсь менять имя и всю свою жизнь ради какой-то дурацкой Программы. Но это не значит, что ты должна поступать так же, как я, — добавила Мэдди еле слышно.

Дженни села напротив, и алюминиевый стул под ней заскрипел. Лампочка отбрасывала на их лица тусклые желтые блики. Мэдди выглядела ужасно, и блики здесь были ни при чем.

Она попыталась свернуться на стуле калачиком, но ничего не вышло. Дженни хотела сказать ей что-нибудь ободряющее и приятное, но с ее губ сорвалось совсем другое:

— Мэдди, мне почему-то кажется, что ты хочешь оставить меня одну. Нам надо держаться вместе. Я, как и ты, отказалась от всего. Меня очень волнует… Пойми, я не хотела тебя беспокоить, зная, как ты болезненно ко всему относишься, но… — Дженни глубоко вздохнула. — В общем, я здесь встречалась с одним адвокатом и он сказал, что сейчас законы об усыновлении не такие строгие и мне, вполне возможно, удастся найти свою настоящую мать, или она найдет меня. Это реально, Мэдди.

— А я и не говорила, что это нереально, — пробормотала Мэдди.

— Посмотри на себя! Ты только посмотри на себя! — воскликнула Дженни, протягивая к ней руку. — Ты же отказываешься от борьбы, я вижу, я чувствую. Ты больше ничего не хочешь добиваться. Ну что ж, давай вернемся в эту проклятую Программу, и я не стану искать свою мать. Между прочим, я потеряла почти столько же, сколько и ты, но не падаю духом. — Она разрыдалась, надеясь, что сейчас Мэдди найдет нужные слова, чтобы утешить ее, как делала это раньше.

Но на этот раз никакие утешения не помогли, и Дженни зарыдала еще сильнее.

Мэдди устало прикрыла глаза и задремала. Выплакавшись, Дженни решила, что не сдастся. Она готова была идти напролом. Что их ждет впереди? Она сквозь слезы посмотрела на Мэдди. Может, попробовать еще раз дозвониться до Пита? Или позвонить Нестеру? А если…