Поцелуйте невесту, милорд!

— …как лежать в одном гробу с незамужней матерью? — Джеймс уже откровенно улыбался. — Пожалуй. Мерфи с Мак-Юэном ничего не заподозрили?

Эмма, однако, не находила в этой ситуации ничего забавного.

— Нет. — Она покачала головой. — Во всяком случае, лишнего веса они не заметили.

— Эмма, — сказал Джеймс, поражаясь, что после подобной исповеди его сердце готово воспарить. Он испытывал ни с чем не сравнимое облегчение, узнав истинную причину нежелания Эммы переносить останки Стюарта, после того как вообразил, что она все еще так сильно любит своего первого мужа, что не допускает и мысли о том, чтобы потревожить место его вечного упокоения.

Ему хотелось петь.

Но поскольку это было едва ли уместно в данных обстоятельствах, он ограничился тем, что сказал:

— Да, можно себе представить состояние могильщиков, если бы они обнаружили в одном гробу два тела. Но, Эмма, во имя Господа. Почему ты ничего не рассказала мне?

— Я пообещала Кларе, что никогда не сделаю этого, — отозвалась она. — И потом, это было не слишком уважительно по отношению к Стюарту. Честно говоря… я думала, что ты ужасно рассердишься. Ну, как в тот день, когда я рассказала тебе…

— Ах да, — сказал Джеймс, когда ее голос затих. — Тот день. Боюсь, это был не самый лучший день в моей жизни.

— Нет, — возразила Эмма с некоторым удивлением. — Нет, ты был прав, только не стоило бить Стюарта. Это было очень скверно с твоей стороны. Но ты был прав, пытаясь помешать нашему побегу. Я… я тогда ужасно разозлилась на тебя. Да и потом еще долго злилась. Я даже ненавидела тебя, хотя, возможно, совсем не по тем причинам, по которым мне всегда казалось. Тем не менее я понимаю, что ты был полностью и абсолютно прав. Ведь если бы мы тебя тогда послушались, Стюарт был бы сегодня жив.

Недоверчиво уставившись на нее, Джеймс спросил:

— И ты полагаешь, что я сделал это ради Стюарта? — Эти слова, как ничто другое, что он говорил за весь вечер, проникли в ее сознание. Эмма вскинула на него глаза и часто-часто заморгала, словно только что проснулась.

— А з-зачем же еще? — заикаясь спросила она.

— Я любил Стюарта, — с готовностью признал Джеймс. — Как брата. Но, как и полагается брату, я был в курсе его недостатков. Ему еще повезло, что он остался в живых в тот вечер, когда ты рассказала мне о своих планах сбежать с ним. Но не его, Эмма, я так боялся потерять. Совсем не его.

Ее глаза, голубые, как незабудки, и круглые, как монетки, в замешательстве взирали на него.

— Тогда… я не понимаю. Тогда кого?

Джеймс поднялся, пересек комнату и опустился перед ней на колени. Он взял ее руку — левую руку, на которой красовалось его кольцо с печаткой, поскольку он так и не успел надеть ей на палец настоящее обручальное кольцо.

— Неужели так трудно догадаться? — поинтересовался он с напускной беспечностью, которой не ощущал. Сердце тревожно стучало у него в груди, словно полковой барабан, призывающий к отступлению. Но он не мог отступить. Отступить и продолжать называть себя мужчиной. — Это тебя я боялся потерять, Эмма, — сказал он, сжав ее пальцы в своей ладони, как будто боялся, что она ускользнет. — Вот почему я это сделал.

— Какая чепуха! — Она вырвала руку и буквально слетела со стула, устремив на него негодующий взгляд. — Как ты можешь так говорить… Ты же не любил меня, Джеймс. Не любил! Я это точно знаю.

— В таком случае ты ничего не знаешь, — сказал Джеймс. Он не обиделся и даже не рассердился, скорее почувствовал усталость. Да, не так он представлял себе реакцию Эммы на его признание. До чего же, оказывается, утомительно открывать сердечные тайны. — Я люблю тебя с того времени, как ты окончила школу. Просто Стюарт опередил меня.

— Это… это… бог знает что, — заявила Эмма. — Ты не мог любить меня, Джеймс. Иначе ты приехал бы за мной, а не за останками Стюарта, когда узнал о его смерти.

Поднявшись на ноги, Джеймс в один шаг преодолел разделявшее их расстояние.

— Я был уверен, что ты в Лондоне, со своей семьей. Мне даже в ужасном сне не могло присниться, что ты все еще на острове. И потом, мне нужно было время, чтобы найти к тебе подход.

— Неужели это было так трудно, — поинтересовалась она уязвленным тоном, вглядываясь в его лицо, — признать, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства?

— Признать, что я влюблен в жену человека, которого считал своим братом? Да. К тому же, Эмма, — заметил он, стараясь говорить спокойно, хотя и чувствовал себя так, словно с него заживо сдирают кожу, — я ни разу не видел от тебя ни малейшего поощрения. Ты не делала секрета из своих чувств ко мне.

— Как и ты из своих, — парировала она не менее раздраженным тоном.

— Я? — Джеймс покаянно улыбнулся. — Эмма, когда человек, не знавший ни в чем отказа, вдруг обнаруживает, что не может получить то, чего хочет больше всего на свете, он будет делать все, что угодно, лишь бы убедить себя в том, что никогда этого и не хотел. Но поверь, я не могу припомнить момента, когда не хотел бы сделать тебя своей.

Эмма подняла руку и утерла тыльной стороной ладони слезы, снова повисшие на кончиках ее длинных ресниц.

— Вот как? — заявила она вызывающим тоном. — Если это правда, зачем было предлагать мне расторжение брака тогда, в замке Маккрей?

— А ты бы вышла за меня замуж, — мягко спросил он, — если бы я этого не сделал?

Эмма шмыгнула носом. И подняла глаза к потолку, видимо, пытаясь разрешить какие-то внутренние противоречия.

Когда она наконец посмотрела на него, ее взгляд был непроницаемым. Но Джеймс узнал решительную складку ее рта.

А если Эмма на что-то решилась, то лучше быть начеку.

— А теперь? — осведомилась она. — Теперь ты хочешь разорвать наш брак?

— Начнем с того, — сказал Джеймс, шагнув вперед, — что я никогда не хотел этого.

Но Эмма в очередной раз подняла руку, не позволяя ему подойти ближе. Хотя вид у нее был решительный, в глазах проглядывала боль.

— И ты согласен сохранить наш брак, — проговорила она нетвердым голосом, — после всего, что я только что тебе рассказала? Джеймс, я вскрыла гроб твоего кузена. И я ничего не сделала, чтобы остановить человека, который его убил. Стюарт погиб из-за меня.

— Стюарт умер, — сказал Джеймс, — потому что у него было не больше здравого смысла, чем у курицы. А теперь перестань плакать и иди сюда.

— Из меня получится ужасная жена, — сообщила ему Эмма, настороженно попятившись, когда он шагнул вперед, протянув к ней руку. — Похоже, я не способна ни на что, что все нормальные жены делают с такой легкостью. Даже произвести на свет наследника.

— Всему свое время, — заверил ее Джеймс. — А теперь иди сюда. — Он схватил ее за руки. Затем, как рыбак, вытаскивающий из воды сеть с уловом, медленно притянул к себе.

— Джеймс! — предостерегающе сказала Эмма, хотя и сама не понимала, что имеет в виду. Он знал о ней самое худшее и тем не менее не собирался от нее отказываться. И Бог свидетель, она не хотела с ним расставаться. Сознание, что Фергюс был прав насчет того, что Джеймс всегда любил и до сих пор любит ее, странным образом на нее подействовало. Сердце лихорадочно трепыхалось у нее в груди, выделывая немыслимые пируэты. Ей почему-то не хватало воздуха, но Эмма сомневалась, что причиной тому ее туго затянутый корсет.

А когда Джеймс, не отрывая от нее взгляда, поднес ее руки к своим губам, она чуть не задохнулась.

— Джеймс! — взмолилась она.

Но он не дал ей пощады. Его губы переместились с кончиков ее пальцев на нежную кожу с внутренней стороны локтя. Эмма смотрела на его склоненную голову, на темные завитки волос, ощущая обжигающее прикосновение его рта, продвигавшегося все выше и выше по ее руке и наконец — в тот самый миг, когда , ее сердце готово было разорваться, — завладевшего ее губами.

Они слились в долгом сладостном поцелуе, пока Эмма с судорожным смешком не отстранилась.

— Неужели ты настоящий? — спросила она, обхватив ладонями его лицо, хотя прекрасно знала ответ. Она могла осязать его реальность собственными пальцами: тепло его кожи, твердые плоскости скул, покалывание пробивающейся щетины.