Сэру Филиппу, с любовью

Но Боже правый, неужели она действительно целовала Филиппа туда? Неужели она способна на такое?

Элоиза даже не знала до сих пор, что подобные ласки не так уж и редко практикуются между мужчинами и женщинами. Энни Мэйвел, во всяком случае, о таком не упоминала.

Элоиза состроила недоверчивую гримасу. Возможно, Энни просто сама ничего не знала об этом… И в самом деле, трудно представить себе Энни Мэйвел, занимающуюся этим. Впрочем, Элоизе до недавнего времени трудно было представить вообще кого бы то ни было за этим занятием, и в первую очередь себя.

Да, что ни говори, восхитительно иметь мужа, который до такой степени без ума от тебя! Днем они с Филиппом, правда, виделись редко — он, как правило, был занят своей работой, она своей, зато ночью… Перед этим Филипп обычно давал ей несколько минут (сначала двадцать, потом это время постепенно сократилось до пяти), чтобы привести себя в порядок. Но Элоиза едва могла дождаться, когда услышит в коридоре его шаги.

А затем… Затем Филипп набрасывался на нее, словно сумасшедший. Энергия Филиппа казалась неисчерпаемой. Как и его фантазия — каждый раз он изобретал что-то новое. И что бы он ни придумывал, все, в конце концов, доводило Элоизу до экстаза, до исступления.

Филипп клялся, что никогда не испытывал особой страсти к Марине, но Элоизе трудно было поверить, что мужчина с таким темпераментом способен на длительное воздержание. Какие восхитительные вещи он проделывал с ней одними руками… и губами… и зубами… и языком…

Элоиза снова покраснела. На те ласки, на которые способен был Филипп, не отозвалась бы разве что мертвая женщина.

Элоиза рассеянно покосилась на свою тетрадь, колонки доходов и расходов… Разумеется, числа не сложатся чудесным образом сами собой, если она будет витать в облаках. Но всякий раз, как только Элоиза пыталась сосредоточиться на своих подсчетах, цифры начинали плыть у нее перед глазами.

Элоиза посмотрела в окно. Отсюда не было видно оранжереи Филиппа, но Элоиза знала, что та совсем рядом, за углом, и что Филипп там сейчас или сеет что-нибудь, или прививает какой-нибудь черенок, или занимается еще чем-то.

Элоиза поморщилась. Филипп, как правило, пропадал в оранжерее весь день — иногда даже не являлся к обеду, распорядившись, чтобы обед отнесли к нему в оранжерею. Элоиза понимала, что не может все двадцать четыре часа в сутки быть с Филиппом, что у него, да и у нее, есть и другие дела… Некоторые супружеские пары общаются друг с другом еще реже. Но ведь шла лишь вторая неделя их медового месяца…

Свадьба была сыграна слишком поспешно: выходя замуж за Филиппа, Элоиза не могла сказать, что успела как следует изучить его. Знала, разумеется, что он честный, порядочный, будет хорошо с нею обращаться… Но за неделю брака Элоиза узнала о своем муже много нового. И в первую очередь то, какой, оказывается, страстный любовник скрывался за внешностью выдержанного, углубленного в себя человека.

Тем не менее, о вкусах, взглядах, пристрастиях Филиппа Элоиза знала пока еще не очень много. О своей прошлой жизни Филипп ей не рассказывал, если не считать того эпизода с отцом. Элоиза пыталась вызвать мужа на разговор, и иногда ей это удавалось, но не часто. Впрочем, удивительно ли, если Филипп целыми днями пропадал в оранжерее, а ночью им было не до разговоров?

Иногда создавалось впечатление, что супруги вообще могли бы обходиться без помощи слов. Однажды, например, когда Элоиза попыталась было спросить совета Филиппа по какому-то хозяйственному вопросу, тот лишь пожал плечами и сказал: “Делай, как знаешь!” — при этом плохо скрывая свое раздражение. Иногда Элоизе начинало казаться, что Филипп женился на ней лишь потому, что ему нужна была хозяйка в доме и партнерша по постели.

Но ведь брачная жизнь, в конце концов, не сводится к этому — по крайней мере, не должна сводиться. Элоиза знала не одну семейную пару, где муж и жена были друг для друга гораздо большим, чем деловые и сексуальные партнеры. Семейную жизнь родителей Элоиза плохо помнила: отец умер, когда она была еще маленькой, но семейную жизнь братьев и сестер имела возможность наблюдать. Как ни восхитительны были ночи с Филиппом, брак их, считала Элоиза, только выиграл бы, если бы они проводили друг с другом больше времени и помимо постели.

Элоиза решительно поднялась и направилась к дверям. Кто, собственно, сказал, что она не может прийти к нему в оранжерею? Возможно, Филипп будет даже рад, если увидит, что она интересуется его научными экспериментами. Слишком уж пытать мужа, может быть, и не стоит, но задать вопросик-другой можно. А там видно будет, завяжется ли разговор.

Но тут Элоиза вдруг словно услышала голос матери: “Не стоит торопить события, Элоиза. Ты должна быть терпелива”.

Вздохнув, Элоиза вернулась на место, хотя, чтобы сделать это, от нее потребовалось огромное усилие воли.

Элоиза знала, что ее мать — мудрая женщина и редко ошибается даже в самых сложных вещах. Если Вайолет сочла нужным дать дочери в день свадьбы подобный совет — значит, она знала, что делала.

В мудрости матери Элоиза не сомневалась. Вот только что означал ее совет?

Элоиза скрестила руки на груди, словно удерживая себя от того, чтобы встать и пойти к Филиппу. Поймав себя на том, что снова смотрит в окно, Элоиза заставила себя отвернуться.

Элоиза почувствовала себя не в своей тарелке. Сидеть без дела было не в ее характере. Внутри Элоизы словно сидел какой-то бес, заставлявший ее все время двигаться, что-то делать, узнавать новое, задавать вопросы, а главное — заботиться, беспокоиться о ком-то, давать советы, высказывать свое мнение всем, кто только согласен ее слушать.

Элоиза нахмурилась. Она понимала, что со стороны, пожалуй, выглядела весьма докучливой девицей, но ничего не могла с собой поделать.

Элоиза снова попыталась вспомнить все подробности тех напутствий, что давала ей мать накануне первой брачной ночи. Несомненно, мать желала ей добра, она любила свою дочь… О чем тогда говорила Вайолет? Кажется, она сказала Элоизе о том, что ей в дочери все нравится…

Нет, не так. Элоиза вспомнила точные слова матери — Вайолет сказала: “Ты всегда была очень нетерпелива”. М-да, комплимент, надо признать, весьма сомнительный…

Как все это ужасно… До сих пор, все свои двадцать восемь лет, Элоиза плыла по жизни, вполне довольная собой, не считая, что ей нужно что-то в себе менять. Не всем нравился характер Элоизы, но, в конце концов, так и не бывает, чтобы ты нравилась всем. Однако большинство знакомых Элоизы любили ее, и она считала, что этого вполне достаточно.

Почему же теперь она чувствует неуверенность в себе? Почему так боится сказать или сделать что-то не то?

Элоиза снова поднялась. Будь что будет, но она не в силах больше терпеть эту пытку неизвестностью и бездействием. Мать права: не стоит лишний раз беспокоить Филиппа. Но нужно подыскать себе какое-то дело, иначе можно с ума сойти…

Элоиза посмотрела на лежащий перед ней гроссбух с неподсчитанными цифрами. Дело? У нее есть дело — то самое, которым она занималась только что. Что толку искать себе другое?

С минуту Элоиза рассеянно смотрела на книгу — и вдруг резко захлопнула ее, поняв, что, сколько ни заставляй она себя, все равно у нее ничего не получится, если душа в данный момент не лежит к этой бухгалтерии. Но чем же тогда ей занять себя?

“Детьми”, — решила вдруг она. Став женой Филиппа, Элоиза взяла на себя и роль матери его детей — со всеми вытекающими отсюда обязанностями. И именно эти обязанности должны стать для нее первоочередными.

Вдохновленная своей новой идеей, Элоиза снова почувствовала себя самой собой. Она решительно направилась к двери. Нужно, пожалуй, проследить за тем, чему учит их гувернантка: если Филипп пустил это на самотек, то Элоиза должна взять дело в свои руки. Тем более, что Оливера Филипп собирался осенью отдать в школу.

Следует также позаботиться об их гардеробе. Филипп, похоже, не замечает, что дети продолжают носить одежду, из которой уже выросли, да и Аманде не мешало бы подобрать что-нибудь посимпатичнее, чем то, что у нее есть.