Пленница

— Алекс, но он же ясно сказал: он не верит тебе и вообще не желает тебя видеть!

— Да, он сказал. — Алекс встала с кровати. — И тем не менее я должна попытаться его утешить.

— Не делай этого! Мы и так чудом умудрились вернуться в прошлый раз незамеченными! Алекс…

— Я нужна Блэкуэллу.

— Нет, Алекс, — сердито выпалил Мурад, — это он тебе нужен!

Он взял у Куисанда перо, чернила и кусок пергамента. Стараясь не думать о том, что произошло сегодня, Ксавье сел писать письма в Бостон.

«Моя дорогая Сара!

Надеюсь, что у тебя все в порядке и ты пребываешь в бодром настроении, пока меня нет. Как дела дома? Как отец? Беттина? Скучаете ли вы обо мне? Какой новый роман ты читаешь? Ах, как я хотел бы поскорее вернуться домой! Посидеть в гостиной с отцом, попить послеобеденный портвейн и послушать, как ты играешь на пианино… Я очень скучаю по нашему саду, наверное, он сейчас в самом цвету. Когда я закрываю глаза, то представляю себе соленый аромат чудесных бостонских летних ночей».

Ксавье вздохнул. Ему было нелегко обращаться к своей жене, да еще в легкомысленно-приподнятом тоне. В такие минуты особенно ясно становилось, что они чужие люди, которым даже и поговорить-то не о чем. И так было всегда. С самого детства в обществе Сары он чувствовал себя неловко в отличие от Роберта.

Каким-то образом брат всегда ухитрялся найти к ней подход, развеселить или утешить. Он угадывал любое ее желание, понимал ее с полуслова. Все трое выросли вместе, в одном доме, но Ксавье постоянно чувствовал себя в некотором смысле посторонним, даже во время детских игр.

Господи, он до сих пор тоскует по Роберту. Неужели эта боль никогда не утихнет? Неужели его сердце всякий раз будет разрываться от горя, когда он будет вспоминать младшего брата? О, он отлично понимал, почему так тоскует Сара. Вот только не одобрял, что она так быстро сдалась.

Он вспомнил тот вечер, когда брат с Сарой объявили о помолвке Уильяму. Отец не очень удивился, и Ксавье тоже. Сколько было радости! Они составили прекрасную пару, и перед ними открывалось блестящее будущее. Если б знать. Роберт погиб в море в стычке с варварийскими корсарами, а от Сары осталась одна оболочка, полная слез и тоски.

До чего же жестокой и несправедливой бывает подчас жизнь!

Он снова посмотрел на давшиеся с таким трудом скудные строчки на пергаменте, которые вдруг начали расплываться. На миг он даже испугался, что что-то случилось с глазами.

Но тут на письмо упала слеза.

Ксавье всхлипнул и резко выпрямился, торопливо вытер глаза. Ведь он — мужчина. Мужчинам плакать не положено. И с гибелью Роберта жизнь не закончилась.

А ему нужно думать о своих матросах. И о том, как уничтожить корабль.

Но он уже не спасет Тимми!

Как не спас Роберта!

Ксавье скрипнул зубами, решительно обмакнул перо в чернила и занялся письмом.

«Моя милая жена! До тебя уже могли дойти слухи, что я попал в плен к пиратам. Пожалуйста, не надо бояться. Со мной все хорошо, и с моими людьми тоже. Скоро нас обязательно освободят, и мы вернемся».

Ксавье нисколько не стыдился, что так откровенно лжет Саре. Не имело никакого смысла без толку пугать ее. Она и так уже настрадалась.

Блэкуэлл отложил перо. Перед его мысленным взором сияли изумрудным светом глаза вдовы-шпионки. Он весь сжался. И как только она посмела нарушить его скорбь!

Однако невольные сравнения напрашивались сами собой. Как отважна и решительна эта женщина. Не то что его изнеженная меланхоличная супруга! Но зато душа у Сары чиста. А Александра Торнтон — расчетливая, изобретательная и вероломная особа. Но кто же она на самом деле? И на кого, черт бы ее побрал, она работает?!

«Когда вы соберетесь бежать, я сбегу с вами».

«Я такая же пленница здесь, как и вы».

Это всего лишь уловка. Александре нужно узнать его планы, не более. На самом деле она вовсе не собирается покидать Триполи. Он был в этом почти уверен.

В любом случае попытка бежать связана с огромным риском. И ему необходимо тщательно продумать каждую деталь. Это как в сложной головоломке: упусти одну мелочь, и все пойдет прахом. А в данных обстоятельствах это означает неминуемую гибель.

Удачные побеги были крайне редки. А пойманных беглецов в этой стране принято казнить самым жестоким образом, подвергая публичной пытке. Такая ужасная смерть служила хорошим предостережением для других несчастных, лелеявших мечту о свободе. И Куисанд, и Нильсен уже трясутся от страха. И даже ему иногда бывает не по себе.

Тяжело вздохнув, Блэкуэлл снова взялся за перо. Он описал красоты варварийского побережья Африки, дворец с его обитателями. Сару это должно развлечь и позабавить. Ей станет любопытно, что вся королевская семейка — и женщины, и мужчины — стремится перещеголять друг друга роскошью одежд и украшений. Да, эту детскую душу не так уж сложно было чем-то увлечь. И он подписал письмо: «Твой преданный муж, Ксавье Блэкуэлл».

— Ксавье?

Он замер. Какого черта? Что ей здесь нужно?

Блэкуэлл трепетал от ожидания — причем не только телом, но и душою, — в чем с раскаянием признался сам себе. Он неловко встал со стула и обернулся. Александра разматывала закрывавший лицо бурнус.

Меньше всего на свете он желал бы видеть сейчас ее.

— Сколько раз повторять, чтобы вы больше не приходили сюда?!

— Я слышала. Я знаю про бедного юнгу. — Она не сводила с него глаз.

Он вздрогнул. Меньше всего на свете он хотел бы обсуждать гибель Тимми с нею.

Она погладила его по обнаженному плечу.

— Мне очень жаль, — раздался тихий шепот.

Он дернулся, оттолкнул ее руку. Она возбуждала его сверх всякой меры, не делая к тому ни малейших усилий, и он ненавидел ее за это. И ненавидел себя за то, что так легко ловится на крючок.

— О, полноте! Придержите свои театральные штучки для кого-нибудь поглупее, чем я!

— Театральные штучки? — ахнула она. — Черт побери! Я была в ужасе от того, что погиб ребенок! В ужасе! И я представила себе, как вы должны его оплакивать. И пришла, чтобы соболезновать — чтобы утешить вас!

Его глаза застлала алая пелена.

— Вы явились сюда вовсе не для того, чтобы утешить меня, миссис Торнтон!

— Я вас не понимаю, — растерянно заморгала она.

Резко повернувшись, Алекс собралась было уйти, но он заступил ей путь.

— Возможно, я все же нуждаюсь в кое-каких утешениях, Александра…

По тому, как сверкнули ее глаза, было ясно, что она догадалась обо всем.

— Позвольте мне пройти.

— С какой стати?

Она не спускала глаз с его лица, и Ксавье следил за тем, как смягчились вдруг эти черты. Как же она красива!

— Злиться всегда легче, верно? Мужчины обычно злятся, а не плачут.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — растерялся он.

— Расскажи, как это произошло, Ксавье. — Она смело погладила его по щеке.

От этой легкой ласки у него захватило дух.

— Ну, это уж слишком! — рявкнул Блэкуэлл и уже в следующую секунду грубо прижал ее к себе. Ее запоздалый возглас был заглушен его жадными губами.

Он горел желанием наказать ее за то, что посмела заговорить про Тимми, за то, что так дьявольски прекрасна, за то, что снова и снова предавала его. За то, что не была Верой, простой и невинной девушкой-рабыней. Он сжимал ее в объятиях. Он припал к ее губам —

грубо, алчно, он раздвинул их языком, чтобы проникнуть глубже, как можно глубже. Насильно раздвигая ей бедра коленом, он с болезненной остротой ощутил восхитительную мягкость ее тела. И с не менее болезненной остротой он понимал, что впервые позволил себе так грубо обойтись с женщиной.

И оттого ожидал, что она станет сопротивляться. О, он заслужил хорошую взбучку за то, что только что натворил!

Но она не сопротивлялась. Она просто застыла, напрягшись всем телом. Первая волна гнева схлынула, и на смену ей пришло новое, восхитительное наслаждение от того, что он обнимает эту прекрасную женщину. С прямой, изящной осанкой, с чудесными округлыми ягодицами, с удивительно сильными стройными ногами. Ее пышные, мягкие груди прижаты к его груди, а от горячих, пьянящих губ он попросту не в силах оторваться.