Бессердечный

А Анна... Он так отстранился от нее в последние три месяца. Они были только вежливы, но холодны друг с другом. Долг оставался, удовольствия не было. Он захотел, чтобы удовольствие вернулось, а с ним, может, и немного... радости. Их отношения должны быть чем-то большим, чем долг и удовольствие.

Маленький ребенок этим утром нашел прореху в его броне и разрушил ее. Без нее он чувствовал себя теперь незащищенным, почти обнаженным. Ему было страшно. И он не был уверен, что снова не захочет облачиться в нее и скрыть вдруг проявившуюся у него способность любить – любить своего новорожденного ребенка.

После семейного чаепития Люк пошел в комнату жены. Из-под двери пробивалась тонкая полоска света. Он тихонько постучал и подождал, пока горничная откроет дверь.

– Ты можешь пойти пообедать, Пенни, – сказал он.

Она сделала книксен и вышла из комнаты. Он тихо прошел внутрь, чтобы не разбудить жену и дочь. Но Анна полулежала, опираясь на высоко взбитые подушки, и кормила ребенка грудью. Она покраснела и улыбнулась ему, когда он подошел к ней и осторожно присел на кровать. Он перевел взгляд с ее лица вниз.

И снова от любви и нежности у него перехватило дыхание.

– Она забеспокоилась, – объяснила Анна, – и я подумала, может, она проголодалась. Хотя сейчас мне так не кажется.

Малышка обхватила губами сосок Анны, но не сосала.

– Она затихла, – сказала Анна. – Наверно, ей просто нравится так лежать. Люк, мне жаль, ты пришел в такой момент. А ты так одет. Ты так великолепен. На тебе тот же наряд, что и тогда, когда я впервые увидела тебя.

Хотя никто за обедом и не прокомментировал его внешний вид, он заметил, как домочадцы украдкой разглядывают его: он вышел к семейному обеду, надев самое красивое вечернее платье. Возможно, они и не поняли, почему он решил надеть самый лучший наряд. Он ведь еле удержался, чтобы не нанести косметику. Пришлось, однако, уступить традициям провинциальной жизни. Увы.

– А я выгляжу... так, – с извиняющимся смехом закончила Анна.

– Ты показалась мне прекрасной в зеленом с золотом бальном платье в тот вечер, – ответил он, – а сегодня ты кажешься мне в десять раз красивее.

Она снова засмеялась, и на этот раз в ее смехе прозвучала радость.

– Откуда такая галантность, ваша светлость? Джой, ты слышала, как твой папа льстит твоей маме?

Дочь ничем не показала, что она что-нибудь слышала. Казалось, она была и так вполне довольна своим положением.

– Сегодня церковный колокол звонил целых полчаса, – сказал он. – А слуги за обедом по моему приказу пьют вино. Завтра отсутствующим членам семьи и твоей крестной будут разосланы приглашения на крестины. И, как видишь, я надел золотой камзол и алый жилет. Не каждый же день человек впервые становится отцом.

Анна откинулась на подушки и улыбнулась ему.

– Люк, – произнесла она, переведя дыхание. Она хотела сказать еще что-то, но только слегка покачала головой и снова улыбнулась.

– Можно? – Он протянул руки, которые, как ни странно, именно теперь слегка дрожали, и взял девочку. Держа ее на руках, он с улыбкой смотрел на нее.

– У нее уже меньше красных пятен, – сказала Анна.

– Правда? – Он говорил, не переставая улыбаться. – А мне она кажется такой же красивой, как и в первый раз.

Анна, не поднимаясь с подушек, перевела взгляд с девочки на мужа. Она внимательно и удивленно смотрела на него. А он все улыбался.

Лоренс Колби не особенно был рад приезду Люка в Баденское аббатство. Он почти самостоятельно управлял имением целых пять лет, из которых первые три года Джордж, погруженный в свои несчастья, мало интересовался унаследованным им аббатством, а в последние два Лукас, герцог Гарндонский, жил в Париже и совсем не интересовался делами в родительском поместье.

Трудно было приспособиться к так неожиданно появившемуся герцогу, который начал пристально интересоваться всеми делами в Бадене и имел собственные непоколебимые представления о том, как следует вести дела. Его идеи требовали денег, которые так бережно откладывались в течение последних лет, и заключались во множестве улучшений, которые должны принести пользу в первую очередь арендаторам и крестьянам, и в меньшей степени – герцогству.

Колби был честным человеком, но вот уже год он чувствовал, что им пренебрегают. И когда ему предложили место в пятидесяти милях от Бадена, он согласился, хотя ему и не обещали более высокого жалованья. Деньги для управляющего значали далеко не все. Главное для него было иметь возможность все держать в своих руках. И он ушел из Бадена всего с недельным предварительным уведомлением в середине марта, когда весна была уже на пороге и во всех фермерских хозяйствах началась горячая пора.

Люк пребывал в растерянности. Он пытался было разобраться в делах поместья, но оказалось, что он совсем не знает делопроизводства. Однажды утром, войдя к себе в кабинет, он поморщился – на столе лежали все книги и записи, перенесенные от Колби. Он даже не представлял, с чего начать. Ему был нужен опытный управляющий. Но где такого найдешь, и к тому же так быстро? Надо, пожалуй, съездить в Уичерли и спросить, не предложит ли Вильям кого-нибудь, ведь он знает почти все. что касается фермерства.

Тут его мысли прервала жена, вошедшая в кабинет.

– Она спит? – спросила Анна.

– Что? – ответил он, а затем взглянул на ребенка, которого баюкал, держа на руках. Семья и слуги были удивлены тем, что он часто носил девочку на руках. Отцу не положено было проводить с ребенком более чем несколько минут в день. Это ему объяснила мать, после того как он как-то принимал гостей с Джой на руках.

– Ах да, – сказал он, – она, должно быть, задремала от скуки, когда я задумался и перестал говорить с ней. Анна, видела ли ты когда-нибудь такой беспорядок?

Нахмурившись, он указал на книги, валявшиеся на столе на полу.

Она взяла у него девочку.

– Я отнесу ее наверх, в детскую, – сказала она. – Знаешь, что говорит мама: можно избаловать и испортить ребенка, если его все время носить на руках. – Она улыбнулась. – Бедный Люк. Как нехорошо было со стороны мистера Колби уехать так внезапно. А ты не думал об Эшли?

– Эшли? – Он взглянул на нее, не понимая, и нахмурил лоб.

– Дорис рассказывала мне, что на каникулах он всегда ходил хвостом за мистером Колби, – сказала она, – и ты сам знаешь, как много времени он проводит с Вильямом.

Он сам ничего такого не знал. Как она добилась того, что Дорис ей это рассказала?

– Ты предлагаешь мне обратиться за помощью к брату?

– А для чего же еще семья? – ответила она.

Но у них необычная семья. Не такая, как у нее. Как он может попросить Эшли помочь? Но в то же время это, вероятно, было решением вопроса. В течение трех недель, прошедших с появления Джой, они с Эшли кружили друг возле друг и выражались исключительно фигурально. Люк не мог забыть, как его младший брат улыбнулся ему в вечер рождения Джой и напомнил, что у него есть наследник. А на следующий день Эшли пожал ему руку теплее, чем обычно, и сказал, что он искренне рад за него.

– Он не станет ни в чем помогать мне, – сказал он Анне.

– Может быть и так, – сказала она, устроив девочку на плече и поглаживая ее спинку свободной рукой. – Но ведь пока не спросишь, не узнаешь. Люк, попроси его. Пожалуиста.

Ему следовало догадаться, что она будет вести себя именно так – брать на себя роль его совести и заставлять делать то, что он не особенно хочет. Она не лучше Тео.

Он нашел Эшли на улице: они с Эмили шли через лужайку, возвращаясь домой после лесной прогулки. Эшли держал девочку за руку. В свободной руке Эмили несла букет нарциссов. Оба смеялись. Смех Эмили звучал как всегда странно, но привлекательно.

– Я хотел бы поговорить с Эшли, – сказал он, когда Эмили была уже достаточно близко, чтобы читать по губам. – А ты, если хочешь, можешь пойти наверх и посмотреть на малышку, пока Анна не уложила ее.

Эмили широко и счастливо улыбнулась ему и побежала к дому.