Дьявольская Королева

Дверь за Монморанси зашаталась, заставив его отступить, и он почти столкнулся с человеком, вышедшим из комнаты гувернантки. Это был мой муж. В отличие от Дианы Генрих был в расцвете лет: продолговатое красивое лицо, густая темная борода. Выражение глубокого расслабления, которое бывало у него после особенно удачной охоты, подчеркивало привлекательность. Волосы были спутаны, дублет на бедрах немного приподнят. Увидев Диану, он одернул одежду. В комнате гувернантки было темно, и Монморанси постарался загородить проем спиной.

Поняв, что подозрения были ненапрасными, Диана болезненно сморщила лицо. Все трое потрясенно молчали.

— Ваше величество! — наконец воскликнула Диана. — Как вы здесь оказались?

Генрих уставился на ковер под ногами.

— Я не сделал ничего дурного, — пробормотал он так тихо, что я напрягла слух. — Я лишь говорил с дамой.

Бедный бесхитростный Генрих не смог быстро придумать разумное объяснение.

— Говорили! — бросила Диана. — Разрешите мне спросить у мадам Флеминг о теме вашей беседы.

Она снова собралась отворить дверь, но грузный Монморанси не позволил.

— Это никуда не годится, — упрекнул он Диану. — Вы не имеете права так обращаться с королем.

Генрих грозно на него взглянул, и Монморанси тотчас примолк.

— Ваше величество, — произнесла Диана, уже не так громко, но с не меньшим негодованием, — такое поведение я рассматриваю как предательство ваших друзей де Гизов и их племянницы королевы Марии. Вы предали и вашего сына-дофина, потому что ему суждено жениться на девочке, у которой такая гувернантка. А что до меня, то я даже не могу выразить обиду, которую вы мне нанесли.

Я отметила про себя, что о предательстве королевы она даже не вспомнила.

— Я никого не хотел обидеть, — оправдывался Генрих, все так же избегая смотреть на Диану. — Будьте добры, давайте обсудим это завтра. Не надо этого делать здесь, в холле, мы можем разбудить детей…

— Но именно ради их блага я должна забить тревогу. — И Диана обрушила свой гнев на коннетабля. — Мне рассказывали, что вы, господин Монморанси, поощряли такое поведение. Вы предали де Гизов, а тем самым и его величество, ваша нелояльность всех опозорила. — Опираясь на костыль, Диана развернулась к Генриху. — Разве вы не видите, сир, что их племянница, невинная маленькая Мария, находится на воспитании у шлюхи? Что они испытают, когда узнают правду? Если бы коннетабль заботился о ваших интересах, он бы посоветовал вам держаться подальше от этой женщины.

— Это не его вина, — робко возразил Генрих. — Во всем виноват я. Простите меня, мадам, не сердитесь. Не могу переносить ваше недовольство.

Диана вздернула подбородок, тотчас приняла достойный и властный вид и заявила Монморанси:

— Вы плохо служили королю и опозорили его друзей. Не попадайтесь мне на пути, месье, не говорите мне ни слова, я вас все равно не услышу.

Монморанси, разгневанный, но прикусивший язык, посмотрел на короля в поисках защиты. Тот отвел глаза и кивнул коннетаблю, приказывая удалиться.

Над квадратной челюстью Монморанси заходили желваки, но он был воспитанным человеком, умеющим держать себя в руках. Он быстро ушел.

Я неподвижно стояла в коридоре. Заметив меня, Монморанси вздрогнул, но я приложила палец к губам. Он мог предупредить Генриха, однако все еще злился на Диану и, возможно, надеялся, что она сболтнет что-нибудь и распалит мою ненависть. Монморанси отправился дальше, оставив меня подслушивать.

Когда он удалился, Диана первой подала голос, оскорбленный и неуверенный.

— Вы ее любите?

На лице Генриха появилось то же выражение, какое я увидела, когда он впервые признался в своей любви к Диане.

— Нет, — прошептал он. — Конечно же, нет. Это был просто… зов плоти, ничего более. И мне стыдно. Я надеялся покончить с этим, прежде чем причиню кому-то боль. Прежде чем обижу вас. Но сейчас я могу лишь просить у вас прощения.

Диана холодно глядела на короля.

— Не у меня, сир, надо просить прощения, а у ваших дорогих друзей де Гизов и у маленькой Марии.

Король помолчал и ответил:

— Обещайте, что ничего не скажете Гизам.

— Я ничего никому не скажу, если вы пообещаете, что это преступление более не произойдет.

Мой муж протяжно вздохнул, сожалея об отказе от удовольствия, но справился с собой и посмотрел своей фаворитке прямо в глаза.

— Клянусь перед Богом, подобного не повториться.

Диана удовлетворенно кивнула, словно монархом была она, а не он, и двинулась прочь, опираясь на костыль.

Генрих тихо ее окликнул:

— Может, вы?..

Он не закончил фразу. Диана не повернулась.

— Я буду у себя, рядом с королевскими апартаментами, — сообщила она с упреком в голосе.

Генрих услышал в ее словах отказ. Плечи его поникли, и он повернулся, чтобы уйти. Диана направлялась к винтовой лестнице, ведущей к моему крылу, а муж пошел в противоположную сторону и быстро исчез из виду. Диана ступала медленно, все ее внимание было направлено на костыль. Она не замечала меня, спрятавшуюся в тени. Я хотела порадоваться, что наконец-то моя соперница на себе испытала горечь, которую я глотала столько лет. Тем не менее, когда наши глаза встретились, в них я увидела себя, раненую и нелюбимую.

Думаю, мое лицо выражало сочувствие, потому что Диана, кажется, смягчилась. Она поклонилась, насколько ей позволяла больная нога, и прикрыла рукой шею, скрывая дряблую кожу под бриллиантовой брошью.

К концу декабря я поняла, что снова беременна, и на Рождество решила поделиться этой радостной новостью с мужем. В то утро я пошла в королевскую детскую в сопровождении Жанны, Дианы, мадам Гонди, трех фрейлин и одного слуги. Такая толпа понадобилась для того, чтобы донести подарки детям, включая и большую деревянную лошадку с гривой. Жанна, как и всегда, с удовольствием меня сопровождала: она мечтала о собственных детях.

Утро выдалось серым и облачным, высокие окна замка смотрели на двор с пожухлой травой и голыми деревьями. Но в детской было празднично: горели свечи в канделябрах, танцующее пламя отражалось в оконных стеклах и играло на мраморном полу, в очаге пылало большое полено. На длинном столе лежали горы глазированных каштанов, грецкие орехи, яблоки, инжир и пирожные.

Дети встретили нас ликующим визгом. Франциску еще не исполнилось семи; у него был выпуклый лоб и широко расставленные ничего не выражающие глаза. Он был ниже своей пятилетней сестры. Елизавета росла очаровательным ребенком. Оба бросились ко мне, а няня вынула из колыбели младенца Карла.

Восьмилетняя Мария, маленькая шотландская королева, держалась на расстоянии и глядела настороженно. Девочка была высокой и казалась старше благодаря властной манере поведения. Многие, видя ее игры с Франциском, думали, что между ними разница в несколько лет. В тот день волосы ей заплели в косички, уложили вокруг головы и вплели темные жемчужины. Круглой серебряной брошью закрепили на груди шаль из шотландки. Мария напомнила мне меня в этом возрасте: я тоже старалась демонстрировать беспечность, при этом зная, что моей жизни угрожает опасность.

Когда я наклонилась обнять Франциска и Елизавету, Мария обратилась к Диане:

— Joyeux Noël, [25]мадам де Пуатье. Где мои дорогие дяди?

— Они катаются с королем, ваше величество, — с улыбкой ответила Диана. — Через час они к нам присоединятся.

— Хорошо, — вздохнула Мария и шагнула ко мне для нежеланного поцелуя. — Joyeux Noël, Madame la Reine.

— Joyeux Noël, Мари, — ответила я.

Как и всегда, девочку тревожило то, что при общении я не называла ее титул, однако я предпочитала напоминать, что она еще ребенок и пока не королева Франции.

Вдруг в дверях показался гувернер, господин д'Юмвьер — маленький быстрый человек с чрезмерной жестикуляцией. Он почти вбежал в детскую и поклонился.

— Madame la Reine, тысяча извинений. Ничего страшного, но мне передали, что его величество упал во время охоты. Так что король и братья Гиз будут поздно, сейчас его осматривает врач.