Любовь без обмана

Минна почувствовала, как сжимается, – сначала это был удивленный ответ, а потом заскулила, исключительно от наслаждения. Он толкал, все снова и снова, притягивая и отталкивая ее, с каждым толчком проникая все глубже. Минна упала вперед, прижимаясь лбом к горячей ямке у шеи, распласталась на нем, расслабившись, когда он проникал в нее.

Он был прав: все это очень далеко от односторонних действий, – она всхлипнула, и он всхлипнул в ответ, их тела вместе стремились к одной цели. Он уткнулся лицом в изгиб ее шеи и застонал, не думая о том, как она это воспримет, и она подумала: «Любовь, да. Я больше не боюсь».

Глава 14

В эту ночь они спали, переплетя руки и ноги, как части единого целого. Фин один раз проснулся. Она мирно спала, приоткрыв рот, словно впитывая лунный свет, падавший в окно. Казалось, кошмары ее не мучают. Возможно, отчасти это его заслуга. Так ему хотелось думать. Любовь делает все тяжелое легким, если доверять теологам, которые неправильно толкуют плотское выравнивание. На самом деле он чувствовал странную тяжесть, глядя на нее, не неприятное ощущение, а будто усталость, как корабль, вставший на якорь после плавания по бурным морям.

Казалось неправильным чувствовать успокоение, когда так много предстоит сделать. Но он вспомнил ее совет и позволил себе выдохнуть напряжение, которое грозило охватить его тело. Он погладил ее по щеке и почти сразу погрузился в сон.

На следующее утро они почти не разговаривали. Минна надела кольцо матери, и они сели в поезд. Проводник объявил станцию назначения: Лондон. Она бросила на Фина взгляд. «Еще не в порту», – с сожалением подумал он. Они сидели бок о бок в пустом купе, но он не купил газету, а она не делала вид, будто ей интересно смотреть в окно. Лондон надвигался на них как тьма, закрывая горизонт тучами.

Он не собирался потакать ей за ее собственный счет. Когда они въехали в пригороды, он коснулся ее руки:

– Позволь мне купить тебе билет.

Она перевела взгляд с его руки на его лицо.

– Только у меня есть то, что он хочет получить. Я могу выманить его. Позволь мне помочь тебе.

Он вспомнил ее лицо в окне много лет назад и цену гнетущих воспоминаний и вины. Ему не хотелось снова взваливать на нее ответственность.- Чтобы действовать, я должен знать, что ты в безопасности.

Она плотно сжала губы. – Я тебе не одно из твоих перьев, – сказала она. – Не пытайся мне приказывать.

Довольно долго он сидел, размышляя над тем, с какой силой колеса поезда преодолевают стыки рельсов, и наблюдал за ритмичными подрагиваниями ее плеч. Если посмотреть назад, то, конечно, есть смысл в том, что Бонем был шпионом и предателем. Сын обедневшего колониста, сам пробившийся в жизни, человек, который спал и видел, как бы ему сделать себе имя в Англии, он идеально подходил для того, чтобы привлечь внимание Ридленда. Что предложил ему Ридленд? Шанс продвинуться на родине матери? Не важно, какая была приманка, важно, что он попался на удочку: он добился расположения и доверия Коллинза.

Но Ридленд редко сдерживает свои обещания, и Бонем мог вскоре догадаться: Коллинз – лучший шанс для постоянного продвижения. В какой-то момент он переменил свою привязанность. Фин даже мог понять это искушение. Как приятно, должно быть, с улыбкой выслушивать приказы Ридленда, чтобы тут же нанести ему удар в спину!

В ту последнюю ночь в Гонконге Бонем выглядел веселым. Стоя рядом с Фином, он болтал, рассказывал анекдоты, потом непринужденно предложил выпить. И когда он отдал приказание принести бренди, то сделал это с уверенностью, которая по праву принадлежит только хозяину дома. Фин тогда не обратил на это внимания. Он посчитал – легкомысленно, как теперь выяснилось, что этим жестом Бонем просто хотел показать, в каких близких отношениях он со слугами Коллинза.

Одного бокала оказалось достаточно, белладонна подействовала быстро. Но прежде чем уйти и оставить его умирать, Бонем сказал, как следует поступить с Минной. Мужчина, который хочет поймать ее, должен посадить ее в клетку. Было непонятно, основывалось это заявление на том, что он хорошо ее знал, или приписывалось ей из-за ее поведения. Важно то, что это заявление было правильным и что Бонем понял это, прежде чем Фин начал постигать ее искренность.

Этого человека нельзя недооценивать. – Я не хочу запирать тебя, – сказал он. – Но я сделаю это ради тебя самой.

Она вздохнула и посмотрела на свои руки.

– Мне не хочется разбивать твои окна, но я сделаю это ради нас.

Он не оставил незамеченным местоимение во множественном числе, но это ничего не меняло. Если она не пойдет на сотрудничество, он вынужден будет совершить поступки, которые отдалят их больше, чем ненависть.

– Нет.

– Ноу меня нет выбора, – мягко сказала она. – Моя мать…

– У меня есть комнаты без окон.

Когда она посмотрела на него, на лице у нее не было никакого притворства, только страх.

– Нет, если ты меня любишь, – сказала она, – ты никогда не поместишь меня в комнату без окна.

Он придержал язык, подавляя опасный каприз. Если они заговорят о любви, это не поможет в их споре.

– Не верь отчаявшемуся человеку. – И тут ему пришло в голову, что так он может сказать и о самом себе. Он заставил себя сосредоточиться. – Он может попытаться убить тебя.

– А я не хочу сидеть взаперти и ждать, когда он попытается это сделать.

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо.

– Как, по-твоему, Бонем нашел тебя? Ридленд сообщает о твоем местонахождении, чтобы у него самого работы было поменьше. Он уже превратил тебя в наживку.

– Так позволь ему использовать меня, – резко сказала Минна. – Выставь меня напоказ. Я буду добровольно играть в шахматы в мышеловке.

– Как благородно с твоей стороны! – сквозь зубы процедил Фин. – Но в этом нет необходимости. Если документы действительно те, которые ему нужны, то я тоже могу их ему доставить.

– Дело не в том, что проще, Фин. Мне… – Минна глубоко вздохнула, – мне нужно действовать. Я не могу снова оказаться взаперти и ждать, когда на кон поставлена жизнь моей матери. Не опять. – Очень мягко она добавила; – Я просто беспомощна. Я просто преследуемая, пока сама не становлюсь преследовательницей.

По ее тону он понял, что то, что она говорит, похоже на исповедь. Но, Боже Всевышний, он не может допустить, чтобы ее откровение повлияло на его мнение. Это ведь о ее жизни идет речь.

Он резко опустил руку, выместив свое раздражение на ее теле.

– Иллюзия контроля – всего лишь иллюзия. – Когда лицо у нее помрачнело, он сказал еще более резко. – Кому-то из нас придется уступить.

Она отвела взгляд.

– Думаю, мы оба будем разочарованы, потому что никто из нас не того сорта, чтобы сдаваться.

– Если ты не можешь доверить мне поиски твоей матери…

– Спроси меня, откуда у меня шрамы.

Горло у него сжалось. Не самый подходящий момент для этого.

– Минна. На кону теперь ты.

– Спроси.

Он процедил сквозь зубы:

– Это ничего не изменит.

– Нет, изменит. – Ее синие глаза обратились к нему, открыто бросая ему вызов. – Я спасла тебя в Гонконге. У тебя нет причин думать, будто я не понимаю возможные последствия, если помогу тебе теперь.

Он выдохнул.

– Ты сможешь выстрелить человеку между глаз с пятидесяти шагов?

– Нет. Но я могу четко мыслить, хотя испытываю страх. Я могу сидеть в комнате без окон и слушать, как мою мать часами пытают.

Возражение застряло у него в горле. Все становится еще хуже, понял он. Он видел шрамы у нее на спине. Он касался их. Они были неровные, нанесенные в порыве неудержимого гнева.

Она ждала. Ей хотелось увидеть его реакцию. Он тяжело вздохнул и, на ее счастье, перестал быть бесстрастным.

– Продолжай, – хрипло произнес он и взял ее за руку.

Ее голос едва слышался в стуке колес поезда.

– Я могу подождать и сохранить свое душевное равновесие, когда тьма как будто успокаивает меня. Я не люблю темноту. Сейчас мне нужен свет. Мне нужно было, чтобы прошлой ночью ты лежал рядом со мной.