Нефертари. Царица египетская

— Уведите ее! — вопила Исет, вцепившись в ручки кресла.

— Нефертари — моя супруга, — отрезал фараон. — Она молилась о твоем здоровье…

— Она украла ка моего сына и хочет погубить и другого!

Я отвернулась от статуи. Рамсес попытался остановить меня, но я твердо покачала головой.

— Нет!

Я толкнула двери и вышла; за мной последовала Уосерит. Стоявшие за дверьми придворные заглядывали внутрь. От толпы сановников отделился Пасер.

— Исет уже родила?

— Нет. — Уосерит нахмурилась. — Она нас выгнала. Хенуттауи заявила, что Нефертари молится о смерти Исет.

Минуту спустя тяжелые дубовые двери снова раскрылись, и на пороге встала повитуха. Все замерли. Я затаила дыхание. Я пыталась прочитать новость по лицу женщины, но ее непроницаемый вид только усиливал всеобщее напряжение.

— Ну, что там? — выкрикнул кто-то.

— Здоровый сын! — в конце концов ликующе выкрикнула повитуха. — Царевич Рамсес!

Сердце у меня застыло. Уосерит сжала мою руку.

— Он младше твоих. Вдобавок ты-то родила двойню.

Из родильного покоя вышел Рамсес. Отыскав меня в толпе, он взял меня за руку.

— Пойди к ней снова и не обижайся на ее слова. У нее были схватки, и…

— А у моей сестры тоже были схватки? — резко вмешалась Уосерит. — Она обвинила твою супругу в том, что та молила богиню о смерти твоего сына!

— Просто Хенуттауи не любит Нефертари, потому что вы дружите. Впрочем, с ней я уже поговорил.

— Что же она сказала? — спросила я.

Вид у фараона сделался усталый. Похоже, разговор с Хенуттауи отнял у него много сил.

— Ты и сама знаешь. Но она — сестра моего отца.

Мы вернулись в зал; в комнате кормилиц вокруг маленького Рамсеса собрались повитухи. Они расступились, и я вздрогнула от злорадного чувства: у младенца оказались темные волосы, как у матери. Ребенок был крупнее первенца и с жадностью сосал грудь кормилицы. Кормилица поднесла его к окну, на солнышко, и Рамсес погладил кудрявый пушок на его головке. Придворные судачили о цвете волос новорожденного, о глазах, о форме рта, а Исет тем временам сидела в постели, перед которой выстроилась долгая череда поздравляющих. Когда я приблизилась, она откинулась на подушки.

— Поздравляю с рождением сына, — сказала я.

— Зачем ты вернулась? — прошипела Исет.

— Оставь свои крестьянские суеверия, — оборвала ее появившаяся вслед за мной Уосерит. — Даже моему племяннику это надоело.

— Тут повсюду развешаны амулеты, — предупредила Исет. — А кормилицы — бывшие жрицы Исиды.

— Если ты думаешь, что я умею колдовать, ты просто глупа!

— Кто же тогда убил мое дитя? — прошептала Исет.

Глаза у нее наполнились слезами.

Уосерит выступила вперед.

— Ты глупая девчонка. Из Нефертари такая же колдунья, как из тебя. Пойми наконец: сами боги призвали Акори в царство мертвых. Если ты ищешь виноватого, то вини Хенуттауи.

— Почему это?

Уосерит посмотрела на меня. Я поняла, чего она хочет, и сказала:

— Потому что, если бы Хенуттауи не припугнула Ашаи, отцом твоего ребенка был бы он.

Исет вздрогнула.

— Какие глупости!

Я отвела взгляд.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — с горечью прошептала Исет. — Он уехал в Мемфис, к больному отцу.

— Это тебе Хенуттауи сказала? — Уосерит подняла брови. — Нет, Ашаи — живописец и остался в Фивах. Он работает на постройке Рамессеума и женился на красивой девушке из своего народа. Хотя теперь, когда у тебя родился сын, тебе до Ашаи нет дела.

Впрочем, и я, и Уосерит видели, что это не так.

Лицо у Исет стало недвижным, словно пустыня в безветренный день.

— Мы воскурим в храме благовония и поблагодарим Амона за твое благополучное разрешение, — пообещала Уосерит.

За дверью родильного покоя я повернулась к жрице.

— Зря мы ей сказали сразу после родов.

— Минута была самая подходящая. Пока Рамсес будет воевать, Исет пусть выясняет отношения с Хенуттауи. Моя сестра отлично знала, что Исет Рамсесу не пара, и все же протолкнула ее под венец, обрекла несчастную на одиночество. Правда, жалеть ее не стоит. Таков ее выбор — ты ведь тоже сама выбираешь, каким будет твое завтра.

Вечером Мерит накрасила мне веки. На шею я надела украшение из бирюзы, а на голову — золотую диадему и любовалась отраженной в зеркале коброй, изготовившейся для нападения: ее гранатовые глаза сверкали на фоне моих черных волос, как искры пламени.

— А у тебя хорошее настроение, — заметила няня, — учитывая сегодняшние события.

— Я собираюсь в плавание — меня ждет приключение, быть может, самое интересное в жизни.

При мысли о расставании с сыновьями у меня заныло сердце, но я знала — рассказ о нашем походе высекут на памятниках, боги увидят мою преданность Египту, а народ поймет, как я нужна фараону.

— Мы сокрушим шардана и напомним северным народам, что Египет никогда не дает спуску грабителям.

— Битва — не приключение, — проворчала Мерит. — Кто знает, как там дело обернется.

— Так или иначе, но я буду с Рамсесом. А Исет никогда не стать главной женой.

Мерит поставила баночку с благовониями и пристально посмотрела на меня.

— Фараон что-то говорил? — серьезно спросила она. — Это он тебе так сказал?

— Нет. Сегодня он пойдет в родильный покой, будет оказывать Исет всяческое уважение. Но — мы же отплываем! Он уходит воевать на следующий день после ее родов!

— А когда родила ты, он четырнадцать ночей провел с тобой в родильном покое, — запоздало сообразила Мерит.

Няня проводила меня к себе в комнату, и мы посмотрели на моих спящих сыновей. На кроватках висели амулеты — чтобы к ним не смог приблизиться Анубис. На шейки детям повесили серебряные подвески с вложенными в них кусочками папируса, на которых были написаны защитные заговоры. Отправляясь в путь с Рамсесом, я буду спокойна: за моими детьми присматривают и боги, и няня Мерит.

Пока царевичи спали, кормилицы, сидя в креслах, кормили своих дочерей. Я велела поставить колыбельки девочек рядом с комнатой Мерит. Няня бурчала — дескать, незачем, чтобы дети кормилиц спали рядом с царевичами, но Рамсес не возражал. Я хорошо себе представляла, как тяжело кормить чужих детей, а своих оставлять на попечение кому-то другому.

Через год малышей отнимут от груди, будут поить из глиняных бутылочек.

Я вообще-то подозревала, что няня ворчит не из-за происхождения девочек; просто никому не хочется иметь по соседству сразу четырех кричащих младенцев.

Мы пришли в Большой зал, где уже началось празднество. Стройные полунагие танцовщицы, звеня серебряными поясами, извивались под пронзительные трели флейт, словно стараясь привлечь внимание Беса, чтобы он не покидал Малькату и охранял царевича Рамсеса. В другое время фараон увлеченно бы ими любовался и ночью любил бы меня с еще большей страстью, но сегодня мы только и думали, что о морских разбойниках. А если у них стало больше судов? Если они не польстятся на нашу приманку?

Такие празднества тянутся до утра, и, когда мы с Рамсесом поднялись, Исет удивленно повернулась к нему.

— Нам нужно отдохнуть перед отплытием, — сказал фараон.

Он поцеловал руку Исет, но та злобно ее отдернула.

— Нам?! — Она обратила на меня ненавидящий взгляд. — Нефертари отправляется с тобой?

— Она знает язык шардана.

— А Пасер не знает?

— Знает, но если он поедет, кто останется править страной?

Исет, пошатнувшись, встала на лице у нее было отчаяние.

— Когда же я тебя увижу? Как известить тебя о здоровье царевича Рамсеса? Вдруг с твоим кораблем что-то случится?

Рамсеса растрогало ее волнение.

— С кораблем ничего не случится. А у Рамсеса самые лучшие няньки.

— Ты зайдешь в Аварис навестить отца? — поинтересовалась Хенуттауи.

— Да, на обратном пути.

— Тогда можно встретиться там. Мы с братом вместе отпразднуем твою победу.

Я не поняла, что затевает Хенуттауи, но Рамсесу ее мысль понравилась.