Нефертари. Царица египетская

Слуги бежали по залам, и Мерит уже распахнула для меня дверь родильного покоя. Я успела увидеть только голубую дверь, и тут же несколько рук перенесли меня на ложе. Со стены корчил гримасы Бес, на столбе висели серебряные амулеты, помогающие в родах. С оконного карниза ласково улыбалась статуя богини Хатор. Повитухи внесли родильное кресло, и меня захлестнул ужас. Я уставилась на высокую кожаную спинку, на изображения богинь, вырезанные на деревянных боках, потом на отверстие в середине сиденья — через него падает в руки повитухи младенец. Мне никогда не приходило в голову поинтересоваться — буду ли я рожать на том же самом кресле, на котором рожала моя мать и которое ей не помогло. Я оглядела комнату и увидела, что Рамсеса нет.

— Где Рамсес? — испуганно спросила я. — Куда он ушел?

— Шшш! — Мерит убрала волосы у меня со лба. — Он ждет за дверью. Сюда его не пустят, покуда не родится ребенок. Эти женщины, госпожа, все сделают.

Я посмотрела на повитух. Груди их были расписаны хной, руки умащены священным маслом. Только вот хорошо ли они разбираются в своем деле? Моя мать часто присутствовала при родах, но все равно умерла, рожая меня.

— Не волнуйся, — увещевала меня няня. — Если успокоишься, ребенку будет легче выйти.

Схватки продолжались целый день; вечером в охраняемый вооруженными стражами покой пришла Уосерит. Она велела перестелить тростниковые циновки и принести еще опахал.

— Вы принимаете роды у царевны! — прикрикнула она. — Напоите ее шедехом [52] и протирайте ей лоб влажными салфетками!

Прислуга тут же побежала исполнять приказания, и за дверью я увидела Рамсеса. Лицо у него было усталое и измученное. Я вдруг почувствовала в животе рези и закричала. Рамсес ринулся в дверь, хотя Мерит и пыталась преградить ему путь.

— Государь, это же родильный покой!

Фараон проскочил мимо нее, и у повитух от такого попрания обычаев дух перехватило. Уосерит серьезно кивнула, и Рамсес, взяв табурет, уселся рядом с ложем. Он взял меня за руку и даже не поморщился от моего вида.

— Неферт, все будет хорошо. Боги нам помогут.

У меня от боли свело спину, дыхание стало прерывистым.

— Больно!

Рамсес сжал мою ладонь.

— Что тебе давали?

— Смазали снадобьем из рожкового дерева и меда.

— Чтобы она быстрее разродилась, — пояснила Уосерит.

— А для облегчения боли?

Я с трудом улыбнулась.

— Натирали пивом живот и клали шафран.

Живот у меня лоснился от лекарства, на мне была только набедренная повязка, я не накрасилась и не надела украшений, но Рамсес не отворачивался, он все крепче сжимал мою ладонь.

— Если будет совсем больно, просто смотри на меня, — сказал он. — Держи меня за руку.

Сильнейшая боль скрутила мое тело, и я вся прогнулась. Повитухи подскочили ко мне, и одна из них завопила:

— Скоро уже!

Меня перенесли в родильное кресло; ужас я испытывала такой, что едва могла его сдерживать. Скоро в отверстие кресла, прямо в руки Мерит, упадет дитя. Если это будет сын, то жрицы будут делать все то, что делали, когда родила Исет. Будут звонить в колокола — извещать Фивы о рождении наследника. Если родится мальчик — по три раза, если девочка — по два.

Под кресло поставили сосуд с горячей водой — для облегчения родов. Мерит согнулась у кресла, Рамсес и Уосерит стояли сбоку. Я держала супруга за руку. В тот миг я восхищалась его безрассудством. И пусть ни один фараон не присутствовал при рождении своего наследника. Рамсес пожелал, чтобы его лицо — если случится беда — было последним, что я увижу перед смертью, и это совпадало с моим желанием. Мы смотрели друг другу в глаза, а повитухи кричали:

— Тужься, госпожа, тужься!

Я вжалась в кресло: твердое дерево давило спину, меня сотрясла судорога, а повитухи завопили:

— Выходит!!

Мерит протянула руки, и вдруг тело мое освободилось от бремени. Дитя появилось на свет в крови. Мерит подняла его повыше, чтобы рассмотреть ручки и ножки, и Рамсес вскричал:

— Сын! Царевич!

Боль мешала мне радоваться. Я вцепилась в ручки кресла; внизу живота все буквально разрывалось. Уосерит посмотрела на меня и вскрикнула. Она взяла у Мерит моего сына, и няня протянула руки к появившейся на свет голове, а затем тельцу. По комнате пронесся вздох, а за ним — пронзительный крик младенца.

— Второй сын! — воскликнула Мерит, и все радостно загомонили.

Собравшиеся у дверей придворные наверняка слышали, как повитухи возносят благодарность Хатор и Бесу за царевичей-близнецов. «Сыновья! — кричали все. — Два сына!»

Новость немедленно разнеслась, и какая-то женщина крикнула:

— Видно, боги любят царевну Нефертари!

Я смотрела на своих сыновей. Даже испачканные кровью они были удивительно красивы. У меня ослабли ноги, внизу живота сильно болело, но я не умерла! Я выжила и родила не одного, а двух сыновей! Теперь я — мать. Мне хотелось обнять детей, гладить их головки, разглядывать их глазки и нежные тельца, хотелось прижать к груди и защитить от любой опасности. В этих детях смешалась кровь моих акху и кровь Рамсеса.

Через заднюю дверь меня повели в баню. Мерит вымыла меня и умастила жасмином, не переставая петь гимн Хатор. Потом меня положили на длинную каменную скамью и стали заталкивать мне внутрь полоски льна. От боли я закрыла глаза, а Мерит ласково сказала:

— Дни после родов — самые важные. Нужно отдыхать и держать все в сухости.

Я знала, что многие женщины рожают благополучно, а потом начинают болеть и умирают. Детей же нужно туго запеленать, чтобы они не могли даже ручкой шевельнуть и привлечь внимание Анубиса.

Потом я села, и Мерит причесала меня, а служанка подала травяной отвар. Затем я вернулась в родильный покой. Жрицы звонили в колокола, они отбивали по шесть ударов — то-то, наверное, все удивились. Сын — три удара, дочь — два. А когда люди поймут, что означают шесть…

Рамсес сел рядом и взял меня за руку.

— Как ты себя чувствуешь?

Я улыбнулась и посмотрела — теперь уже глазами матери — на изображения играющих детей на стенах комнаты. Родильный покой — зал с высокими окнами, выходящими на восток. Легкий ветерок покачивал мягкие льняные занавеси. Эти покои выстроили так, чтобы родильницы чувствовали себя здесь хорошо: на каждой фреске матери с улыбкой смотрели на своих детей — играющих, читающих или спящих. Я сжала руку Рамсеса и ответила:

— Мне хорошо!

Глаза у него наполнились слезами, он пересел ко мне на ложе.

— Я так за тебя боялся! Увидел кровь и подумал: «Что же я наделал?»

— Рамсес, — нежно произнесла я, — ты подарил мне сына. Двоих сыновей.

Младенцы уже сладко чмокали у груди кормилиц. Малышей выкупали в лавандовой воде, протерли головки маслом. Если бы не масло, их волосы наверняка так же отливали бы красным золотом, как у отца. Мне страстно захотелось подержать их и посмотреть им в глазки.

— Все, как предсказал Ахмос, — прошептал Рамсес.

Я удивленно посмотрела на него.

— Что он предсказал?

— Сегодня он был в тронном зале. Пасер сообщил ему, что хабиру придется служить в войске и дальше, и вдруг Ахмос пожелал тебе благополучно разрешиться сыновьями.

Я села.

— Он сказал — двумя сыновьями?

— Сказал — двойней.

— Откуда он знал?

— Он мог угадать. Или подумал про…

— Про Нефертити?

На радостях я совсем про это забыла, а теперь вспомнила, что мои близнецы — еще один повод связать меня с Отступницей: она тоже родила двойню. Неужели на благословение богов можно смотреть как на проклятие? Я вся сжалась, и боль внизу усилилась.

— Что с тобой? — забеспокоился Рамсес. — Тебе что-нибудь дать?

Я моргнула, и Мерит оказалась тут как тут.

— Сейчас принесу госпоже имбиря и травяной отвар, и боль уменьшится.

Я откинулась на подушки; у Рамсеса от волнения потемнели глаза.

— Все будет хорошо, — пообещала я. — Просто мне невыносимо думать…