Звезда моря

Все теперь вызывало в ней раздражение и усталость — каждое движение, жара, работа. Мысль о белоснежном теплом береге показалась ей вдруг пределом желаний.

— Это правда, Хестор, я ношу ребенка. И когда мы подойдем к Кубе, я охотно сойду на берег. А пока пусть это останется между нами, хорошо? Я не вынесу если на меня будет глазеть вся команда Хестор улыбнулся.

— Они никогда и не прекращали этого делать, просто ты не замечала Но я буду молчать, если ты даешь мне слово.

— Даю. А Джек согласен высадить меня на берег на Кубе?

— Он сам меня и послал

Так Анна оказалась на кубинском берегу. Рэкхэм устроил ее в маленьком домике в Загоа, захудалом испанском поселении на побережье, в котором было лишь несколько таверн, борделей и рынок. Девушку глубоко обидело безразличие Джека, показавшееся ей предательством. Но пока он еще был с ней. Надолго ли? Она знала, что он не выдержит на Кубе четыре месяца, которые оставались до родов. Почти сразу же он стал беспокойным, не находил себе места и все говорил об упущенных возможностях и опасностях слишком долгого пребывания в испанских водах.

В один из редких приступов заботливости Джек послал за Мэг Мур, чтобы она побыла с Анной во время родов. Как только Мэг услышала что Анна застряла в какой-то дыре под названием Загоа и собирается родить там ребенка, она сразу же села на борт торгового судна, направлявшегося на остров и при мчалась к ней.

Анна заключила ее в объятия прямо на берегу смеясь от радости. Мэг привезла доброжелательную улыбку и готовые помочь руки, но дурные новости. Стэд Бонне был повешен 18 ноября 1718 года в Уайт-Пойнте.

Когда Мэг поняла, что Анна достаточно мужественна, чтобы услышать подробности, она рассказала ей все, что слышала сама. Девушка вздрагивала от ужасных картин, но заставляла ее продолжать рассказ.

Бонне вновь схватили и сразу же отправили в суд. Все двадцать два его товарища были повешены у него на глазах 8 ноября. Однако люди были настроены против столь же скорой расправы с человеком, который некогда владел поместьем и титулом. Группа горожан, во главе которой, всем на удивление, стоял Полковник Уильям Рэтт, выдвинула требование — отправить Бонне в Англию, чтобы он предстал перед судом там. Но это движение было заблокировано сэром Николасом Троттом, председателем суда над пиратами, который отказался даже прочитать прошение о снисхождении, написанное Бонне, и приговорил капитана пиратов к смерти. Мэг слышала, что некоторые знатные дамы города плакали, глядя на Бонне, сидящего на скамье подсудимых в парике и шитом галунами камзоле, сжимавшего в руке томик своих стихов.

Стэда отправили в Уайт-Пойнт привязанным к телеге, на которой стоял предназначенный для него гроб. Район порта был заполнен толпой горожан, а одной девушке удалось проскользнуть к осужденному, и она вложила в его скованные кандалами руки букетик полевых цветов. Когда телега доехала до виселицы, выяснилось, что кто-то из сочувствующих ночью подпилил перекладину. Когда ее в спешке починили, Бонне пришлось встать на собственный гроб, чтобы взобраться на помост. На шее у него затянули петлю, и Бонне ждал, пока священник прочитает над ним молитву и пока соберутся сановные лица.

— Проклятые псы! — выругалась Анна, услышав это, ее глаза были полны невыплаканных слез, — если только есть на свете Бог, он швырнет их лицемерные души в пекло, — она провела рукой по глазам, — он не мучился, Мэг?

— Судя по всему, нет. Веревка оказалась короткой, и палачам пришлось схватить его за ноги и потянуть вниз, пока он не затих. Но перед тем как умереть, говорят, он произнес: «Ад, должно быть, местечко повеселее этого!»

Анна, кивнула:

— Это похоже на него, — губы ее искривились в усмешке, — как будто ад — это что-то вроде несъедобного бисквита. Он так любил море, что земля, казалось, обжигает ему ноги, — она вздохнула, — а кого еще отправил вместе с ним Тротт?

Когда Мэг начала перечислять имена, Анна застонала и закрыла лицо руками. Боб Такер, ее старый приятель с Ямайки; Джон Уильям Смит, пират, гостивший за столом ее отца; Джим Левитт из Нью-Провиденс. Немало бокалов с элем подняли они с Джимом в «Палате Лордов». Друзья, товарищи… Двадцать два повешенных, вывешенных, как белье после стирки, в порту, а затем брошенных в неглубокие воды, где прилив омоет их кости.

Спустя два дня, когда девушка еще не оправилась от известия о смерти Бонне, в домик ворвался Джек с еще более ужасными новостями.

— На мысе Страха убили Тиша! Какой-то королевский прыщ по имени Мэйнард ухлопал его! Говорят, в него стреляли пять раз, и на теле у него было двадцать пять ран от сабли, прежде, чем он умер. Анна, почувствовала какое-то странное спокойствие. Нэда тоже больше нет. Веселый Роджер быстро выбирает сеть.

— Жизнь его была трудна, и было ясно, что умрет он тоже нелегко.

— Да, — Джек печально покачал головой, — эти собаки как какие-то дикари отрубили ему голову, а тело скормили акулам.

— Он всегда говорил, что уж лучше рыбы, чем канюки, — Анна отвернулась, — хоть это его желание исполнилось.

Глаза Джека глубоко запали. Он поерзал на стуле:

— Черт возьми, Анна! Море кишит людьми короля и призраками. Может быть, надо было принять прощение, когда его нам предлагали?

Анне вспомнилась его самоуверенность, когда Дженнингс предлагал им такой шанс, вспомнилось, как он гордо вышел из круга пиратов и дал обет вернуть свой корабль на море. А теперь ветер покинул его паруса. Джек взглянул на нее. Девушка только пожала плечами и удалилась в свою комнату.

Судьба Нэда Тиша стала наглядным примером и предостережением всем пиратам Карибского бассейна.

— Сладкое вино в конце концов становится кислым, — сказал Рэкхэм.

На Анну навалилась глубокая депрессия. Днями она сидела на берегу, устремив взгляд на север, в сторону колоний. Она вспоминала всех тех, кого не стало.

«Морской Конек» простоял в Загоа больше месяца, достаточно долго, чтобы карманы команды полностью опустели. Хотя Джек и старался почаще бывать с Анной, она вдруг осознала, что ей хочется остаться одной, насладиться одиночеством и чувством растущей в ней жизни. Своими придирками и нытьем он стал действовать ей на нервы.

— О, Боже! Эта чертова дыра невыносима! — все чаще и чаще стал повторять он. Анна подняла взгляд от ожерелья, которое она мастерила из ракушек, нанизывая их на нитку.

— Тогда поднимай якорь! Я бы тоже хотела убраться отсюда, но не могу. И ты, шагающий взад и вперед, как волк в клетке, не улучшаешь моего настроения. Ты делаешь все, чтобы заставить меня пожалеть о том, что я подпустила тебя к себе!

— Ха! Ты хотела меня ровно столько, сколько я тебя! — Он приподнял ее из кресла и нежно поцеловал, — да и сейчас ты хочешь меня, могу поклясться в этом!

Анна состроила кислую мину:

— Да, здесь не так много народу. Убирайся отсюда, идиот!

Он с готовностью отпустил ее:

— Пойду пройдусь в город и посмотрю, не смогу ли я соблазнить каких-нибудь простаков сыграть в кости.

— Простаков уже не осталось, Джек. Скривившись, он отправился в путь, избавившись от скуки.

Анна отложила в сторону рукоделие и пошла на берег. Медленно шагая по пляжу, она почувствовала, что ребенок внутри нее повернулся, и это движение наполнило ее ощущением, что она — океан, который несет в себе волну. Вчера она обратила внимание на вздувшуюся голубую вену под коленом, которую раньше не замечала. Ей доводилось видеть многодетных матрон, у которых животы обвисли, как у старых сук спаниелей. Два месяца назад семя внутри нее казалось ей якорем, теперь оно давало ей ощущение открытой всему миру двери. Иногда она трогала свой живот и чувствовала его легкое движение, и вспышка озарения пробегала по ее коже, как если бы крошечные ручки ощупывали ее живот изнутри и наполняли ее новыми чувствами. Временами на нее наваливался страх, который она испытывала в таких местах, где раньше никогда не боялась. Страх боли, страх смерти, страх быть уничтоженной той самой жизнью, которую она носила в себе. А временами она чувствовала себя защищенной от любого зла, совершенно неуязвимой, как сама жизнь.