Воскреснуть и любить

Роспись освещало весеннее солнце. В его лучах старик казался еще более грязным и жалким.

— Эта картина нравится тебе больше, чем та, что висит в алтаре? — спросил пастор, становясь рядом.

— Я все еще не понимаю, что ты делаешь в Пещерах.

Энтони скрестил руки на груди.

— Я тоже спрашивал себя об этом. Не раз и не два.

— Кто звал тебя сюда?

Святой отец задумался над вопросом.

— Думаю, я пришел сюда за тем, что могли дать мне в этом месте.

Старик хмыкнул.

— Кому нужна эта дыра?

— Мне нужна, — ответил пастор.

— Ты такой же чокнутый, как тот, кто нарисовал это.

— Надеюсь. — Энтони улыбнулся незваному гостю. — Я знаю, ты не берешь милостыню, но по средам мы устраиваем ужины…

— Ты уже говорил об этом.

— Я помню. Однако надеюсь, что на этот раз ты присоединишься к нам. Ты долго жил на этих улицах. Думаю, ты мог бы многое нам рассказать.

Глаза старика прищурились.

— О чем?

— О главном. О том, что нужно сделать для Пещер. Ты знаешь это лучше, чем кто-нибудь другой.

— Я всего лишь больной старик, который каждый вечер напивается в дым. Забыл?

— Ничего не изменилось?

Старик не ответил.

— Было время, когда я каждый вечер тоже напивался в дым. И даже когда я перестал пить, все равно оставался слепым. Но однажды мне повезло. Нашелся тот, кто открыл мне глаза.

Старик сплюнул на пол, который Энтони накануне выскреб добела.

— Бог, что ли?

— Нет. Женщина. Но она открыла мне глаза, которыми я сумел увидеть Бога.

— Никогда не слышал о таких женщинах. На них это не похоже.

Энтони не знал, что ему возразить. Конечно, Кэрол не была похожа на других женщин. Но мир был полон людей, заботившихся друг о друге и в случае необходимости протягивавших руку ближнему.

Она научила его этому.

Пришло время поговорить с ней. Миновало несколько месяцев, наполненных ожиданием и молитвами, всплесками надежды и приступами отчаяния, и он наконец понял — пора.

— В воскресенье Пасха, — сказал он. — Время начинать новую жизнь. Присоединяйся к нам. Добро пожаловать в любое время дня и ночи. Даже тогда, когда дверь и не заперта.

Старик рассмеялся. Святой отец не думал, что возможно преображение этого человека. Но за последние месяцы он привык верить в невозможное. Теперь он называл это своей религией.

Резинка стукнулась о край корзины для мусора и упала на пол.

— Похоже, ты потеряла меткость. — Огаста положила на стол директрисы пачку медицинских карт. — Пора чемпиону в отставку.

— Слишком длинный день. — Кэрол встала и потянулась. — Только что говорила по телефону. Крошка Мэйбл родила.

— Кого?

— Мальчика. Почти шесть фунтов. Ребенок крепенький. Явных последствий приема наркотиков нет, но ближайшие сорок восемь часов он будет под постоянным наблюдением.

— Я думаю, мамаша окончательно излечилась от своего порока.

— Она говорит, что да. Поживем — увидим. Через пару дней все станет ясно.

Огаста сложила руки на груди.

— Приближаются четыре выходных. Что будешь делать на уик-энд?

Кэрол побарабанила пальцами по крышке стола.

— Не беспокойся обо мне. Все будет в порядке. Правда, праздник что-то очень длинный.

— Это же Пасха. Приходи в воскресенье обедать. Муж обещал закоптить баранью ногу.

— Можно, я позвоню попозже? Надо подумать.

— А мне можно дать тебе совет?

Начальница перестала стучать по столу.

— С каких это пор тебе требуется разрешение?

— Не проводи праздники в одиночестве. Выйди и взгляни на людей.

— А куда идти? В церковь? Ты слышала, что Хэкворт опять сражается с бесами? Он и другие местные пасторы задумали отслужить заутреню в Альбион-парке. Они собираются объявить парк своим, поскольку город отказывается его содержать. Хотят посадить цветы, убрать мусор, подстричь кусты…

— Я буду ждать тебя к обеду. Ровно в три часа.

Кэрол вздохнула.

— Мне очень жаль.

— Никаких отговорок. — Огаста обняла ее и вышла из комнаты.

Кэрол поглядела ей вслед. Она знала, что все эти месяцы, прошедшие после Рождества, была сама не своя. Ходила на работу, но сторонилась друзей и при каждом удобном случае норовила забиться в свою конуру, чтобы начать зализывать раны. Огаста и другие люди, которым не была безразлична судьба неприкаянной женщины, устали тормошить ее. Им хотелось, чтобы она поскорее успокоилась и стала прежней Исидой.

Но она не могла стать прежней. Та богиня ничего не ждала и не хотела от мира для себя, а потому все хорошее, что с ней случалось, удивляло и радовало ее. А затем случилось то, что заставило ее захотеть, и вся жизнь изменилась.

Однако отнюдь не к лучшему.

Ее рабочий день стал долгим; она понимала, что заваливает себя делами нарочно. Работы хватало всегда, а остановить неуемную было некому. Но даже труд не был противоядием от чувств, разъедавших ее душу; только поэтому Кэрол и соглашалась закрывать клинику на субботу и воскресенье. Сотрудники нуждались в перерыве, а на выходные все врачи уезжали из города. Может быть, Огаста была права. Может, ей действительно следовало позвонить подруге и на один вечер вырваться из дому.

Поднимаясь по лестнице, она знала, что никуда не пойдет. Ей хотелось провести вечер одной, наедине с любимыми, привычными вещами и музыкой. Она приготовит обед и возьмется за роман, купленный на прошлой неделе. И не позволит себе думать об Энтони. Потому что за месяцы, прошедшие с Рождества, он, конечно, ни разу и не вспомнил о ней.

У дверей Долли она остановилась и подумала, не постучать ли. Но в квартире было тихо. Это означало, что соседки с дочерью нет. Наверное, их увез к себе тот самый славный парень, живущий по соседству. Молодой человек с серьезными намерениями. Когда Кэрол спрашивала о нем, Долли только смеялась и говорила, что не позволит себе ничего такого, пока не закончит школу. А молодой человек приходил якобы просто потому, что хотел посмотреть на малышку Люси.

Войдя в квартиру, Кэрол пообещала себе приготовить хороший обед. Слишком долго готовка напоминала ей о вечерах с Энтони. Вечерах, которые были лучшим временем их совместной жизни, полных спокойствия, уюта, домашних хлопот и разговоров о том, что случилось за день. Вечером она приготовит что-нибудь особенное и не будет вспоминать о тех ночах и той надежде, которая вспыхивала в ее сердце при случайном прикосновении бедра, при каждом тихом смешке или теплом взгляде.

Она успела приготовить зелень, ветчину и пару яиц и натереть два вида сыра для королевского омлета, когда в дверь кто-то постучал.

Хозяйка и бровью не повела. Теперь она была в большей безопасности, чем любой другой житель Пещер. Никто отныне не грозил ей местью.

Конечно, «Стайные» и «Мустанги» не стали закадычными друзьями — нельзя было требовать невозможного. Но перемирие оставалось в силе. До тех пор пока не появится новый Кентавр, они будут находиться в состоянии вооруженного нейтралитета. Сибилла и Тимоти могли беспрепятственно приезжать в город. Джеймс работал в местном центре помощи престарелым и готовился сдавать экзамены за среднюю школу, чтобы осенью поступить в колледж. Ходил слух, что Хэкворту удалось уговорить членов обеих шаек встретиться в церкви и обсудить все спорные вопросы.

Слухи были ее единственным источником сведений об Энтони.

Она сполоснула руки и подошла к двери. В квартире пахло свежим сыром и травами, в новом стереомагнитофоне стояла любимая кассета с песнями Эллы Фитцджеральд. Может быть, ей и удастся поднять себе настроение. Может, удастся перестать думать о возлюбленном…

Пары секунд лицезрения стоявшего на пороге Энтони хватило, чтобы понять, как сильно порой ошибаются люди.

— Хорошо выглядишь, — сказал он.

— А чего ты ждал? Что я чахну от тоски? — Она сделала шаг назад, чтобы гость мог войти. Если хотел.

— Похоже, я помешал тебе обедать.

— Еще нет.

— Я мог бы зайти в другой раз.